Юрий Кривоногов "Поэт"

                  Юрий КРИВОНОГОВ

                    "СЛУЧАЙ В ПУТИ"

                        (Быль)

Мороз колымский лют, под шестьдесят,

А было двадцать возле Магадана.

И я спешил на "Москвиче" назад,

Вез сборники стихов, два чемодана.

Их сдать предполагалось в магазин,

Торгующий у нас литературой.

По пробку в бак набулькал я бензин,

Капот прикрыл оленьей старой шкурой.

На мне - дубленка, теплые унты,

А в них, не смейтесь, мехом внутрь,  унтята.

Иначе в декабре вообще "кранты",

Не у мамаши дома, не у тяти.

Об этом думать весело сейчас,

У батарем, за столом и в зале.

На Колыме же, видел сам не раз,

Как водка серой кашей замерзала.

А Спорное - большой поселок наш,

Колымской трассы трудное дитятя.

Там начмнал я свой рабочий ствж,

В двадцатом веке, в год шестидесятый.

Мороз буран на  помощь приволок,

И стал на трассе мой "Москвич" елозить.

Но встретился, по счастью, мне балок,

Из бревен домик, с печкой, на полозьях.

По трассе - ни проехать, ни пройти,

Пока дорогу не расчистят "МАЗы".

Мне не было тогда и двадцати,

В такой кошмар не попадал ни разу.

Я знал: "Москвич" беспомощен теперь, 

Его мотор  салон  не обогреет. 

Пока не поздно, откопал я дверь,

Чтоб спрятаться от ветра поскорее.

Есть в тех местах неписанный закон, 

Всегда иметь в балках дрова и спички.

Я по наслышке был тогда знаком

С колымскою спасительной привычкой.

С собою были спички у меня,

Я к печке кинулся, мороз, чего же мешкать!

Нужны дрова сухие для огня!

Но их не оказалось ни полешка.

Тогда я книгами себя от смерти спас,

Но совесть мучает, с годами не стихает.

Меня простите, люди, хоть сейчас,

За то, что печь тогда топил стихами...

                  Юрий КРИВОНОГОВ

                           "ПОЭТ".

Не почитаемый, и мало кем читаемый,

Друзья, и те давно ушли тишком...

Они,  понятно, нынче не чета ему,

Ходящему, смешно сказать, пешком.

В своей семье едва ли не юродивый,

И здесь махнули на него рукой:

Ведь не совсем сошел с катушек вроде бы,

Но почему добытчик никакой?

Ведь многие работают ровесники,

Им пенсия и возраст  не указ.

Все, что нашли обидного,  навесили,

На душу, мол, писаке в самый раз,

А то сидит ночами, носом хлюпает,

И пишет, без начала и конца.

Его улыбку все считают глупою,

Не видя в ней усмешку мудреца.

В солидный том с красивою обложечкой

Его стихи навряд ли соберут.

Печатается так, по чайной ложечке,

Но все же это не Сизифа труд.

Всегда в ладах с приветливой бумагою,

Она порой отзывчивей  людей,

Наедине с ней может быть и магом он,

И равным среди гордых лебедей.

Бумага не сжимает его стенами,

Фантизия ущербна в тесноте.

Слова ему нужны первостепенные,

Под стать крылатой неземной мечте.

Да жаль, что возмущаются нередко им,

Мол, хватить чахнуть, спать давно пора.

И трон становится все той же табуреткою,

Но вышло десять строк из - под пера...

             Юрий КРИВОНОГОВ

                "ШЛА СТАРУШКА...".

Шла тротуаром, тапочки теряя,

В обнимку с возрастом - восьмидесятый год!

Одна нога шагнула...Где вторая?

Ага! Она отстала, но идет!

А это что? Да тросточка - подмога,

Ее опора пять последних лет.

Смешно, кончно, сделалась трехногой,

Такого чуда и в природе нет.

Прохожие, дорогу уступая,

Спешили, до старушки дела нет.

Она - с нормальным слухом, не слепая,

Лишь поднимала голову им вслед:

"Культурные, обходят стороною, -

Усмешка пробегала по  губам, -

Вот если бы вы встретились со мною,

Кода цвела к шестнадцати годам!".

Она была красавицей, без спору,

И ниже талии шла по спине коса.

А в поясе - переломиться впору,

Ни дать,  ни взять, не девушка - оса!

Сердилась, если называли павой,

В полет просился каждый ее шаг.

И туфли, уже взрослой, покупала

В отделе для девчонок, вот ведь как!

Ее с улыбкой парни окликали,

Был в жены каждый взять ее готов.

Друг друга убеждали кулаками,

Когда обидных не хватало слов.

И молодость  тогда была, и сила,

Как говорили, девка всех статей.

До тридцати лет лифчик не носила,

Хотя вскормила четверых детей.

Не миновали рук ее и внуки,

Потом и правнука ей внучка родила.

И нынче их любовь тому порукой,

Что весь свой  век для них была в делах.

Но все разъехались по городам и весям,

Зовут  ее к себе  наперебой.

Хоть стариковский быт едва ли весел,

Привыкла жить хозяйкой над собой.

Есть у нее и обувь, и наряды,

Всем дети обеспечили сполна.

Но ей совсем другое нынче надо:

Чтоб не сутулилась от возраста спина,

К дождю свинцом не наливались ноги,

И не дрожала левая рука.

Еще бы сна прибавилось немного,

А так по всем статьям еще крепка.

Семь лет назад похоронила мужа,

С ним пять десятков отсчитали лет.

Квартира на три комнаты, к тому же

Долгов ни по какой причине нет.

Она еще сама и шьет, и вяжет,

То внучке фартучек, то внукам двум носки.

А будут ли носить, не так и важно,

Безделье же доводит то тоски.

Идет старушка, тапочки теряя,

Отсчитывая для себя столбы.

Случись, и молодость ей ни к чему вторая,

Ведь лучше первой ей уже не быть...