А. Сулимина Сломанная кукла

Cнова он, а не ты
Снова я - не она
Я живу в параллели
Вижу жизнь из окна
Тебя нет и ты есть
Счастье там, а я здесь

Когда Милка родилась, акушерка ахнула: «Кукла».
Для каждой матери родившийся ребёнок самый лучший и красивый.
Но Милка и вправду хороша: глаза огромные, ярко-голубые, как васильки. Взгляд смышлённый. Милка долго лысой была, а года в полтора выросли роскошные волосы цвета спелой пшеницы. Мать Милку в голубые платья наряжала. По улице везёт дочку в прогулочной коляске - люди оглядываются. Кукла!
Мужики в их в роду были с характером. Прадед Милкин в Первую Мировую погиб, бедный был, но прабабка его за что-то полюбила, тесть их проклял, наследства лишил. Но жили всё равно хорошо - работящие были. Милка помнила, как в детстве бабушка рассказывала, что её мать отнесла на строительство церкви мешочек золотых монет. Дед, с его своенравным характером, после революции в тюрьмах и у красных, и у белых, и у зелёных сидел. В тридцать седьмом его расстреляли, за месяц до ареста Милкина мать родилась. Бабушка Милкина одна с пятерыми детьми осталась. До самой смерти она Бога благодарила за то, что её не тронули, детей не отняли, по детдомам не раскидали.
Мать Милкина всё детство боялась прошлого, спасибо в пятьдесят третьем, после смерти Сталина, ей разрешили в институт поступить, старшие братья и сёстры без образования остались, хотя лучшими учениками в школе были.
Cколько Милка себя помнила, жили бедно, да и расстрельное прошлое деда не отпускало. Отца Милки после рождения дочери приглашали работать в органы, стали бумаги проверять, всплыл дед с его пятьдесят восьмой статьей. Отказали отцу в месте, так его это разозлило, что семью оставил, уехал в Сибирь, да там и пропал.
И остались три поколения женщин - бабушка, мать и маленькая Милка. Хорошо хоть квартира у них была, однокомнатная. Маленькая, но отдельная. Жили как все в те годы при Брежневе: не сыто, но и не голодно, на демонстрации ходили, анекдоты на кухне про бровастого вождя рассказывали.
Милке исполнилось шесть месяцев - бабушка умерла. Мать выла от обиды и отчаяния, что мать её одну с грудным ребенком оставила. Погоревала неделю, две -ребёнка кормить надо. Алиментов нет, работы нет, дочку девать некуда. Устроилась в школу немецкий язык вести, а Милку стала соседка нянчить, за пятьдесят рублей в месяц. У той девочка - ровесница Милкина была. Некрасивая, толстая, поздний ребенок. Родители обеспеченные - отец в торговле работает, а всё им денег мало. Но Милкина мать соседке благодарна была, не отдашь же такую крошку в ясли. Лучше бы в ясли отдала. Не смогла соседка вытерпеть, что её дочь такая некрасивая, а Милка -как куколка. То ли специально, то ли нечаянно, уронила она Милку спинкой на землю. Соседка матери потом рассказала, в окно увидела.
Горб начал расти, поздно врачи поняли, что что-то не так, стала Милка куклой с горбом, одно плечо выше другого. Подросла Милка, и стали её во дворе сломанной куклой дразнить. Милкина мать соседку за волосы таскала, чуть не убила, да опомнилась, дочку-то всё равно растить надо. Квартиру поменяла на другой район, не могла рядом с соседкой жить, боялась, сердце разорвется от обиды и боль за дочь…
Милка всю школу по санаториям - больницам провела. Один корсет сменял другой, полгода лежания в одном, год в другом. Спасибо докторам, ходить Милка могла, горб поменьше стал, красота Милкина на лице осталась, а всё равно уродкой за глаза звали.
Школу окончила, поступила в мединститут. Другого Милка и не мыслила. Кроме врачей, матери и таких же калек, как она, никого не видела. Да, были еще учителя в школе. Но врачи были Богами, они лечили их, кого-то калечили - вершили их судьбы.
Медкомиссия не хотела ей справку для института давать. Милка рыдала, врач старенький над ней сжалился, сказал: «И так девчонке жизнь загубили, хочет - пусть учится». А в мединститут пришла, девчонки все как на подбор - красавицы, из врачебных, профессорских семей. И нищая Милка с одной юбкой, двумя водолазками и советскими джинсами, которые мать, отстояв в ГУМе пять часов, ей купила. Столько насмешек, сколько она терпела от своих согруппников-медиков, Милка даже в детстве не испытывала. В первую сессию хотела бросить институт, да мать не дала. Сидели с матерью, неделю вдвоём плакали, но мать заставила Милку учиться дальше, и сессию она сдала одной из лучших на потоке.
А потом на курсе Лёлик появился. Тогда только война в Афганистане началась, и Лёлик туда «загремел». Хотя не «загремел», сам попросился - идейный был. Его в первом же бою контузило. Он немного оглох, немного руку повредило, но в общем-завидный парень. Девчонки за ним толпой ходили, как же - герой. А уж как ему медаль какую-то вручили, отбоя от девчонок не стало. Изменился Лёлик после войны, патриотизма поубавилось, в медицинский поступил, захотел врачом стать. А там Милку увидел и влюбился.
Сначала все недоумевали, потом стали списывать на контузию, а когда он Милке предложение сделал, весь курс решил, что парень на войне головой тронулся. А Лёлик просто в Милке душу красивую видел, а не изуродованное тело. Расписались, несмотря на мощное сопротивление его семьи. Спустя девять месяцев после свадьбы Милка забеременела, да только видно на всём женском роду в Милкиной семье проклятье какое-то висело. Поехал в Лёлик «на холеру» в Астрахань с другими студентами на подмогу местным медикам, заразился и умер. В советское время.
Милка не вынесла этого, выкидыш случился.
На Милку отупение какое-то нашло, сидит - в одну точку смотрит, не ест. Мать рыдает, пытается дочь накормить. Странно, но институтские помогли - декан факультета достал лекарства импортные сильнодействующие, стали Милку колоть, и не сразу, но пришла Милка в себя.
Мединститут кое-как окончила, стала ортопедом. Свою болезнь изучила до «винтиков», можно «Войну и мир» писать. На приёме сидит, не вставая, горб и не видно. Мужчины приходят на консультацию, знаки внимания ей оказывают, Милка как со стула встанет, их и сдувает.
Прошла перестройка, установился дикий капитализм в России, Милка с матерью на гроши перебиваются. Мать от нужды, перемен и просто тяжелой жизни слегла -надо операцию на сердце делать. Сколько Милка не билась за её жизнь, да только без денег не вышло мать спасти. Осталась Милка одна. Удивительно, но не горевала совсем. Отупела от бедности, несправедливости вокруг. Даже не думала - хочет жить, не хочет. Как амёба, полоскалась на этом свете.
Спустя месяц после похорон приходит к ней соседка, тоже незамужняя, лет сорока и говорит: «Слушай, терять нам с тобой нечего. У меня знакомая есть, может нас отправить в Норвегию, работать сиделками. Не очень легально выезжать будем, но и не криминал. Соглашайся, вместе не так страшно».
Подумала Милка, терять ей точно нечего. Прибрала могилки, попрощалась с дорогими ей людьми, сдала квартиру, взяла деньги за год вперед, и полетели они с Ниной-соседкой в страну фъордов.
Нина-то здоровая, горба нет. Милка хоть и с высшим медицинским, но всё равно убогая. Да и медлительная она, для физической работы не очень приспособленная. Из семьи в семьи ее пинают, дольше двух недель нигде Милка не задерживается, и денег не дают. Вроде как испытательный срок не прошла. Нина Милку подкармливает, но у Милки её куски поперек горла встают. А денег на обратную дорогу уже нет: Норвегия - страна дорогая.
Ушла морозным январским утром Нина на работу из их сьёмной комнатушки, Милка сходила вымылась, одела новое бельё, которое ей еще мать дарила на тридцатилетие, села в автобус, последние копейки за дорогу отдала. Рядом какой-то мужчина всю дорогу её пытался разговорить, потом перехватил Милкин остекленевший взгляд, на полуслове замолчал, и молчал всю оставшуюся дорогу. Вышла Милка из автобуса, медленно дошла до моря, стала раздеваться.
Тут какие-то крики сзади слышит. Ей всё равно, по-норвежски Милка ничего не понимает, но чувствует, что ей кричат. А на Милку такое безразличие накатило, решила топиться - значит утоплюсь. Зашла по щиколотку в воду, холод до волос продирает, а мужик сзади кричит, надрывается. Посмотрела Милка на небо в последний раз, стала себя в море загонять. Тут вдруг сзади крепкая мужская рука её за шею обхватила, начал её кто-то обратно из воды тащить. Милка сопротивляется, руки не пускают. Кое-как мужчина справился с ней, вытащил. Милка лежит на берегу рыдает, все силы у неё ушли на эту попытку самоубийства, мужик рядом стоит, трясется, вода с брюк течёт ручьями. Светлый, усы, очки на носу - сущий кролик, а руки сильные, мускулистые. Кричит, дрожит от холода, а Милку смех начал разбирать. Мужик на неё посмотрел и тоже смеяться начал.
Потом Милка вспомнила, что английский-то она прилично знает. Когда по больницам мыкалась, делать нечего было, зубрила перфекты, континьюсы, пластинки слушала до тошноты.
Автоматом спросила «Do you speak English?” Спаситель её так обрадовался, в Норвегии многие по несколько языков знают. Бегом добежали до дороги, Клаус, так мужика оказалось звать, машину поймал, Милку к себе отвёз, халат тёплый толстючий дал. Оказывается, он заставил водителя километра через полтора от Милкиной остановки автобус притормозить, выскочил и всю дорогу бежал, боялся опоздать. Что-то почувствовал по её глазам.
Налил Клаус ей стакан вина какого-то, сел напротив, строго посмотрел в глаза и говорит: «Рассказывай». Ну Милка ему всё и рассказала. С самого начала. Откуда английские слова брались, сама не понимала. И про родню рассказала, и про мужа и про ребёнка. Даже про прабабку рассказала с мешочком золотых монет. Смотрит Милка, а у него слёзы на глазах. Раньше от Милки мужчины не плакали, даже жалели редко. Тут и на Милку накатило - тоже заплакала. Сидят вдвоем и рыдают. Как бы написала Вильмонт: «война и немцы».
Клаус хирургом оказался. Коллега, одним словом.
Я, говорит, заметил тебя в автобусе, красивая, а сломанная.
Милка всхлипнула: «Сломанная кукла, меня так в детстве дразнили».
Потом Клаус заставил её раздеться, хоть Милка и сопротивлялась как бешеная, весь позвоночник ей прощупал. Расстроился. Сухое белье дал, заставил надеть свои джинсы, свитер, куртку и в больницу повёз. Сделал рентген, коллег своих собрал. Милка пыталась обьяснить, что она по светилам ходила в Москве, сама не один месяц за специальной литературой просидела. Клаус так на неё гаркнул “Shut up”, что замолчала сразу. Потом её выгнали в коридор, и только через долгих полчаса разрешили войти обратно в кабинет.
Клаус был взлохмаченный, но довольный. Тщательно проговаривая слова, чтобы Милка все поняла, он обьяснил ошарашенной Милке, что у них такие операции делают, и успешно, он сам делает. И если Милка ему доверится, то он сделает ей операцию. Причем совершенно бесплатно. Он добьётся, чтобы на неё выделили государственную квоту. После этого Милка будет совершенно нормальной. Будет как все. Только очень красивой - улыбаясь, добавил Клаус, глядя Милке в глаза.
Прошёл месяц, Клаус сделал Милке операцию, она поправляется.
После работы Клаус подолгу сидит с ней в палате, и рассказывает, как он готовит комнату для её переезда в своём доме.
А Милка, глядя в больничное окно, благодарит всех Богов сразу. За то, что в то морозное январское утро у Клауса не завёлся автомобиль.