«ЗАОЧНИЦА»
В этом доме сумрачно, пахнет старыми обоями. Но ремонт Алена не делает. Если сделать - что-то непременно уйдет. Какие-то подробности, детали. Какие-то мгновения их совместной жизни. А сейчас стоит ей закрыть глаза - и он появляется из ниоткуда, из ничего. Бесшумный, как дым, прокрадывается в воспоминания. Высокий, с жестким ежиком волос, пахнущий табаком...
Теперь у нее много времени, чтобы думать о том, как оно течет. Она просыпается по ночам и чувствует, что не пришла ни к чему, что беспросветно одинока, что лучшая часть жизни уже позади, но так и не понять, почему она не стала лучшей.
Единственное, что у нее осталось, это его письма. Алена сшила их в четыре тетрадки - он писал каждый день.
Она открывает наугад:
«Получил твою весточку, и стало тепло и радостно, и отступила знобящая пустота вокруг, и растаяло гулкое вопросительное эхо. Спасибо тебе. Спасибо судьбе за ее отчаянный вывертыш, за то, что еще можно ухватиться за соломинку надежды...».
Она знает эти письма наизусть - они как бальзам на раны. Ну хотя бы это:
«Ты очень чуткий человек, Алена. Очень доверчивый, добрый. Все это просвечивает сквозь твои слова. Как хочется тебе помочь, придать силы!..».
- Это Игорь писал еще до нашей встречи,- говорит Алена.- Я была «заочницей». Он отбывал срок, добивал его, вернее, ему год с небольшим оставался. Прочитал мое объявление и откликнулся...
Она получила тогда столько писем из разных концов России, что они не уместились в большой чемодан. Присылали их отовсюду. Кандидаты наук, юристы, бизнесмены, летчики. У многих были квартиры, дачи, автомобили.
А у Игоря не имелось ни гроша за душой, но зато его письма отличались от других, как небо от земли.
«Здравствуй, Незнакомка!- писал он.- Мы с тобой, похоже, два представителя других эпох, реликтовые люди. Вероятно, мы родились слишком поздно, а может быть, чересчур рано. Но я рад, что мы отыскали друг друга в этой неразберихе и суете, в этой сумасшедшей гонке без финиша. Нам надо встретиться, чтобы оттаяли наши окостеневшие души, чтобы распустились они, словно бутоны пионов...».
И Алена поехала к нему, забыв про все на свете. Не давали административный отпуск - пригрозила уволиться. Отговаривали родители, дескать, оставь кудрявые романтические порывы - сказала, что не хочет слушать дурацких мещанских советов, а если ее не пустят,- выбросится из окна. Удержать ее было невозможно.
* * *
Далекий таежный поселок встретил ее метелью и деревянными мостовыми. Она пошла к начальнику колонии.
- Это мой последний шанс,- сказала она решительно.- Если вы не предоставите свидания, я из вашего кабинета никуда не уйду.
Начальник колонии долго убеждал Алену, что свидание ей не положено - к близким родственникам заключенного она не относится. Говорил, что ничего путного из их переписки не выйдет, что на его памяти много подобных примеров, что Игорь пудрит ей мозги, что он едва не убил человека и наказан заслуженно.
Она сидела прямо - за тысячу километров от него, отделенная своей любовью от этих слов, от всего, что мешало ей тянуться к созданному образу. Так дети тянутся к плюшевому мишке, ища защиты.
- Вы предоставляете свидания только близким родственникам?- спросила она напоследок.- Тогда через полчаса я приведу сюда священника, и он нас обвенчает. Вас устраивает такой вариант?
Ее напору трудно было противостоять. Ее отчаянная решимость могла бы, наверное, растопить льды Арктики. И начальник колонии, много повидавший на своем веку, понял, что сломить эту женщину ему не удастся.
* * *
И они с Игорем, наконец, повстречались. Алена именно таким его и представляла: высоким, с резко очерченными складками у рта и такими пронзительными голубыми глазами, что сразу вспоминались фрески Дионисия.
Ее как будто парализовало от неожиданно прямо на голову свалившегося счастья. Алена вбирала тепло и нежность такой силы, какой она прежде не испытывала. Не стало времени - оно превратилось в тепло и свет.
Три дня пролетели, как минута. Она ничего не увезла с собой, кроме его образа, его слов.
А слова эти были неповторимыми:
«Это - крик, это - боль, это - стон,- писал Игорь.- Что ты со мной сделала? Ты всюду перед моими глазами. Только ты. Одна. Не знаю, что со мной происходит. Ничего не существует сейчас. Мир растворился в тебе. Я жду, надеюсь, вспоминаю. Закрою глаза - ты. Твой голос - иногда грустный. Твой смех - искренний, безотчетный... Боже всесильный, снизошли на меня Твою благодать, сделай так, чтобы мы встретились снова! Ну как можешь не услышать Ты эту молитву?!».
Душа оттаивала, когда Алена читала такие строки. Появилась цель - дождаться Игоря, зажить счастливо. Совсем по Монтеню, который писал когда-то о том, что человек не должен преследовать никакой другой цели, кроме той, которая дарит ему самую большую бескорыстную радость.
Эх, если бы знать наперед, что Монтень ошибался!
* * *
Жизнь была наполнена только Игорем, вернее, его письмами. Память о встрече, как кислота, обжигала сердце.
А вокруг мелькали довольные, счастливые лица. Невольно возникали зависть и обида. Не хотелось испытывать к этой вынужденной разлуке, к этим дням, пустым, как беспричинное хихиканье, никаких чувств - ни жалости, ни сочувствия. Лучшим выходом было просто принимать их, как затянувшуюся непогоду.
Ее начало тошнить, и Алена поняла, что беременна. Она написала об этом Игорю, и тот обрадовался. Или сделал вид, что все хорошо.
Родители же уговаривали сделать аборт.
- Нет!- отрезала она.
- Зачем тебе все это? - втолковывали ей. - Ведь у ребенка нет отца, да и вряд ли появится.
- Будет!- настаивала Алена.
У Игоря потерялось свидетельство о разводе с прежней женой - она добилась, чтобы ему выдали дубликат. Узнала, что их могут зарегистрировать заочно, и их зарегистрировали.
И все же полного удовлетворения не было. Недаром говорят: чем хуже человеку, тем меньше ему нужно для счастья, но, получив малое, он сразу же начинает стремиться к большему, и уже конца этому стремлению не видать.
* * *
Ее счастье напоминало рыбу в тихом пруду. Видишь ее, хочешь поймать, а она ускользает, и в руках у тебя - вода. Вернее, слова: «Я с тобой. Я смотрю на тебя пуговичками с выстиранного халата. Я слушаю твой голос мембраной телефона, трогаю твои волосы наволочкой подушки...».
Алена замолкает, уставясь в завиток обоев. Такое впечатление, что она уходит, хотя и не отодвигается.
- Теперь я устала жить,- неожиданно говорит она.- Я потеряла вкус к жизни, устала бороться. У меня совсем не осталось сил. Ни на что.
- Все это из-за него? - спрашиваю я.
- Конечно. Кстати, он предчувствовал наш разрыв. Вот что писал он однажды, - Алена шуршит тетрадкой и безошибочно находит нужное место: «Какая же все-таки сложная штука - жизнь! Какая это странная игра закономерностей и случайностей! Она просто не поддается оценке. Это касается и нас. Нужно, чтобы значительное не обросло со всех сторон щетиной банальностей, нужно помнить, что жизнь всегда норовит раздавить прекрасный цветок тяжелым бульдозером. Не хотелось бы, чтобы это и нас коснулось...».
- Так кто же все-таки виноват? - спросил я в который уже раз.
- Наверное, я, - сказала Алена безо всякой защиты задетого достоинства. В ее словах ощущался горький привкус поражения.
* * *
Он приехал ночным поездом. Это было в мае. Алена встречала его на вокзале. Сначала она плакала - главным образом потому, что ребенок родился мертвым. Но Игорь погладил ее по голове, как ребенка,- и все невзгоды растворились в этой счастливой минуте.
Игорь притягивал людей, как магнит. У него сразу появилось множество дел и друзей, и Алена ревновала его не только к ним, но и ко всему, что могло вообще отвлекать от нее.
- Вот это-то меня и сгубило,- вздыхает она.- Но тогда я о таком даже не предполагала.
Игорь поначалу не обижался. Истосковавшись по свободе, по людям, по работе, он норовил решить все накопившиеся проблемы единым махом, в одночасье обрести все невостребованное.
Алена радовалась его успехам, но потом стала завидовать. Игорь становился центром любой компании. По телефону теперь звонили исключительно ему. От его триумфа ей перепадали жалкие крохи. По самолюбию Алены был нанесен, как она считала тогда, коварный и очень ощутимый удар.
Однажды они поссорились из-за какого-то пустяка. Алена стала Игоря упрекать.
- Это все из-за того, что у тебя не хватает чувства юмора, - пытался он отшутиться. - Чувство юмора заставляет рассматривать свои и чужие поступки под более широким углом зрения. И они порой выглядят нелепыми.
- Я не хочу быть нелепой,- сказала Алена капризно.
А вообще она здорово ошибалась. Она считала, что Игорь по гроб жизни должен быть ей благодарен. Она вытащила его из тюрьмы, соткала кокон семейного счастья. А он, заполучив все это, замкнулся в своей скорлупе, а ее, Алену, использует, как зеркало: дабы отслеживать, как он выглядит...
* * *
Теперь с ее языка слетали одни упреки. Она рассорилась со всеми друзьями Игоря, и они перестали приходить к ним домой. И тогда надолго стал исчезать Игорь.
Она встречала его струйкой яда в голосе и не могла понять, почему в его жизни должен быть еще кто-то, кроме нее, выстрадавшей это право - обладать им. До нее это не доходило, и она страдала по-настоящему.
Боль нагромождалась на боль. Алене не хотелось просыпаться по утрам: надо было мириться с тем, что два бесконечно честолюбивых человека проживают рядом.
У Игоря тоже обнаружились недостатки. Он мог заявить, что Нижний - это слишком красивый город, чтобы в нем оставаться достаточно долго, звал на свою родину - на Украину. Он мог сказать: ты - жена, но не икона, на которую надо молиться, что он попал в сети, как мошка на волосатый лист росянки.
- Значит, я хищница?- восклицала Алена.- Вот она - твоя благодарность!
И лицо у нее было торжественным, как у инквизитора, отправляющего еретика на костер.
Однажды он сказал, что больше всего на свете ценит свободу, потому что очень долго был ее лишен. Она возразила. Дескать, нет большей ценности, чем ценность человеческих уз. Все потерянное можно вернуть: деньги, репутацию, здоровье, ту же свободу. Не возвращаются только люди, которых мы теряем.
Теперь Алена знает, что оба были по-своему правы.
* * *
Он ушел, как пришел: так же стремительно, оставив после себя окурок в пепельнице и записку. «Прости меня, если можешь,- читала Алена, вернувшись домой с работы.- Это я во всем виноват. Я переоценил тебя, и ты захотела превратить меня в раба. Ты стала требовать все больше и больше, между тем требовать от других можно только то, что ты можешь требовать от себя».
С того самого дня они не виделись. С того самого дня Алена живет прошлым. Память ее захлопнута, замурована для текущих мгновений - ни малейшей щелочки, ни одного просвета. Сплошной бетон.
И она снова и снова листает его письма:
«Ты сейчас на работе, тебя патрулируют старые девы, с которых пудра сыплется, как штукатурка с потолка дома, который обречен на слом. Перед глазами у тебя сухие, как опавшие листья, цифры, рябит от цифр. А ты представь на мгновение, что мы рядом, что мы идем мимо этих старых дев - таких же редких, как саблезубые тигры... Мы идем по твоей конторе и поджигаем бикфордов шнур. Взрыв - и нашего горького прошлого как ни бывало. Только ясный свет впереди, только дорога - широкая и прямая...».
* * *
Уже поздно. В окно вплывает широколобая луна. Она освещает глухую бетонную стену напротив. Улица, где живет Алена, тупиковая. Как и ее жизнь.
Но это становится понятным мне, а она... Она закрывает глаза и с внезапной обостренной четкостью представляет встречу на «зоне» - жадную нежность, радость обладания, светлые минуты, которые запомнились навсегда.
И что значат сегодняшние дни - серые, как обложные дожди, по сравнению с этими мгновениями?!
Комментарии