Сергей Серпанов. "Еростат" для русской армии

Невоплощенные проекты

«ЕРОСТАТ» ДЛЯ РУССКОЙ АРМИИ

К 200-летию Отечественной войны 1812 года 

«Иллюзии вообще долго никогда не длятся».

Эрик Эмблер, писатель.

«Так уж исстари повелось на свете: обманщики обманывают, а легковерные верят. Каждому свое».

Михаил Салтыков-Щедрин.

«Все знают, что вот этого нельзя. И вдруг появляется человек, который не знает, что этого нельзя».

Альберт Эйнштейн.

«Как бы ловко ни был сшит плащ тщеславия, он никогда не прикрывает совершенно ничтожности».

Михаил Лермонтов.

Наполеон в 1812 году наверняка не дошел бы до Москвы, если бы изобретатель Франц Леппих довел до ума свой «еростат», и тогда бы на головы «лягушатников», как называли французов, посыпались бомбы и зажигательные снаряды. Впрочем, это могла быть и грандиозная акция по камуфлированию другой, еще более секретной работы.

Шмидт, который не Шмидт

В августе 1812 года в Нижний Новгород сплошным потоком потянулись тяжело груженые подводы. К причалам один за другим швартовались суда, грузчики трудились в поте лица. К Москве приближались французы, и генерал-губернатор Первопрестольной Федор Растопчин, не дожидаясь распоряжений Михаила Кутузова (формально он подчинялся главнокомандующему русской армией) и Александра I, начал эвакуацию правительственных учреждений. Потянулись в Нижний и беженцы.

Собственно говоря, такое течение событий можно было предвидеть. Еще 10 августа, почти за две недели до сдачи Смоленска, Ростопчин писал нижегородскому губернатору П.А. Толстому: «Предваряю Вас, что в случае угрожаемой опасности Москве, заранее отправлю все то, что должно быть сохранено, и перепровожу в Нижний. Для сего заготовлены у меня барки (грузовые суда, - С.С.) в Коломне».

Массовый исход из Белокаменной начался после Бородинской битвы. Тайно и под усиленной охраной был доставлен в Нижний Новгород золотой запас казначейства. Вывезли в полном составе и со всеми бумагами Сенат, государственные архивы, почтамт, Московский университет. Но еще большей завесой тайны было обставлено появление в городе некоего доктора Шмидта. Он прибыл один в просторной карете с бумагами, подписанными Ростопчиным. Губернатору Толстому предписывалось предоставить «означенному Шмидту надежный дом с охраной, груз также хранить, как зеницу ока».

Только много лет спустя выяснилось, что Шмидт – совсем не Шмидт,  а германский подданный Франц Леппих, известный изобретатель. Вез же он с собой огромную оболочку воздушного шара, на изготовление которой потребовалось больше трех с половиной тысяч погонных метров «тафты особого тканья» - прочной и очень дорогой материи.

Гений или шарлатан?

В Нижнем вел себя «доктор Шмидт» тише воды, ниже травы. Он ни с кем не общался, из дома, куда его поселили, не выходил, ждал, когда ему будет разрешено появиться в Петербурге. И когда получил такое разрешение, немедленно покинул место своего временного пребывания. Ему нужно было доделать то, чего он не успел доделать.

Францу Леппиху накануне исполнилось 37 лет. Он прославился у себя на родине, в Тюбингеме, тем, что изобрел принципиально новый вид фортепьяно. А потом его вдруг потянуло в небо. В начале 1812 года Леппих предложил Наполеону построить управляемый воздушный шар, который «способен поднять на большую высоту разрывные снаряды и сбросить их на головы врага». При этом шар будет недосягаем для ружейного и артиллерийского огня.

Наполеон посчитал Леппиха шарлатаном и распорядился выставить его из Франции. Но вскоре лазутчики донесли, что «шарлатаном» заинтересовалась Россия. И действительно, 22 марта 1812 года русский посланник в Германии докладывал Александру I: «Сделано открытие великой важности. Оно должно иметь выгоднейшие последствия для тех, которые первыми оными воспользуются». Далее в донесении описывалось устройство «летучей машины» Леппиха с оригинальными «веслами-крыльями». И механик продемонстрировал ее, что называется, в деле. «Какое же было восхищение, - восторгался наш дипломат, - когда в три часа полета он в различных направлениях, как по ветру, так и противу него, подымаясь и опускаясь по своему произволу, покрыл 45 миль!». Такая маневренность создавала выгодные премущества и, по идее, должна была в сочетании с бомбовыми ударами и аэроразведкой обеспечить победу над любым врагом. В том числе и над непобедимым Наполеоном.

Император повелел немедленно доставить изобретателя в Россию и обеспечить его всем необходимым для работы.

Плохому изобретателю железо мешает

В середине мая 1812 года Леппих приступает к реализации своего проекта. В подмосковном селе Вороново, в усадьбе Федора Растопчина он вместе с кузнецами, слесарями и белошвейками начинает сооружать нечто огромное. О масштабах работ можно судить по тому, что только железа и серной кислоты потребовалось больше шести тонн. Часть железа пошла на изготовление «весел крыльев», а другая часть – на выработку водорода, получаемого в ходе реакции с серной кислотой.

Федор Васильевич Растопчин постоянно информировал императора о том, что делается в Вороново. Но постепенно в его рапортах стало проскальзывать разочарование увиденным. «Шмидт уверял, - писал Растопчин в июне 1812 года, - что он уже поднимался на маленьком шаре с полной удачей, что и служит ему ручательством того, что и попытка с большим шаром будет успешной. Но когда он мне объяснил теорию, то я возразил, что тяжесть весел-крыльев, с помощью которых он хочет перемещать в воздухе свой шар, переломит пружины. И я не ошибся. Опыты, которые он делал два раза на маленьких шарах, ему не удались: рессоры ломались сразу же. Шмидт сваливал вину на дурное качество железа. Я доставал ему лучшее – английское, которое тоже ломалось».

К 10 августа работы были в основном закончены. Растопчин посылает царю депешу: «Через 10 дней Шмидт произведет небольшой опыт с крыльями. Я отправил в Вороново двух офицеров и 50 солдат для несения охраны».

Но Растопчин обо всем этом Кутузова почему-то не информировал. Тот узнал о «секретном оружии» от государя. И главнокомандующий пишет Растопчину: «В каком состоянии еростат? Прошу мне сказать, как его употребить удобнее?».

Увы, генерал-губернатору Москвы сказать было нечего. «Еростат» так и не взлетел.

Он – просто сумасшедший

Чтобы скрыть следы работ по изготовлению огромного воздушного шара, Растопчин накануне вступления Наполеона в Москву поджигает свою усадьбу. Шмидта-Леппиха вместе с шелковой оболочкой шара отправляет в Нижний. А императору пишет следующее письмо: «Он построил шар, который должен был поднять 50 человек, и назначил час поднятия. Но прошло пять дней, и ничего не готово. Вместо шести часов Шмидт употребил целых три дня, чтобы наполнить оболочку газом. Но шар не мог поднять и двух человек. Одним словом, большая машина не готова, надо отказаться от возможности извлечь из нее ту пользу, которую ожидали. Можно только пожалеть о 148 тысячах рублей, потраченных на ее изготовление». А в заключение Федор Васильевич делает такой вывод: «Я уверен: Шмидт – просто самый настоящий сумасшедший шарлатан».

Но «просто сумасшедший» в 1813 году появляется в Петербурге. И вновь обращается к Александру I с просьбой предоставить ему возможность исправить допущенные ошибки, «дабы летучая машина скорее могла быть употребляема». И Александр, словно завороженный, почему-то дает добро.

И снова повторился до мельчайших деталей предыдущий сценарий. Снова Леппих жаловался на плохое качество железа, снова шар никак не хотел взлетать. Было истрачено еще 185 тысяч казенных денег. И опять – впустую. Ученый Артиллерийский комитет, рассмотрев результаты работ, признал, что «прожект был неудачен». Изобретатель с позором был изгнан из России.

Легенда прикрытия?

Вот уже почти два века не утихают споры о том, почему загорелась Москва, когда в нее вошел Наполеон. Существует немало версий на этот счет.  В числе тех, кто якобы отдавал распоряжение о поджоге домов, называют и Кутузова, и самого императора, и Растопчина. Другие считают, что пожар – это дело рук французов. Сами же москвичи, ставшие свидетелями постройки огромного воздушного шара с «веслами-крыльями» утверждали, что все это было как бы прикрытием другой секретной работы. На самом деле Леппих по заданию Растопчина изготовлял зажигательные смеси.

В 1823 году Федор Растопчин опубликовал в Париже свое сочинение «Правда о пожаре Москвы», позже изданное на русском языке в типографии Смирдина. И автора почему-то задела больше всего именно версия о причастности Леппиха к пожару в Первопрестольной. «Солома и сено были бы гораздо способнее для зажигателей, чем та тафта, из коей скроена была оболочка шара», - писал он. Однако про три тонны серной кислоты, доставленной в Вороново, почему-то предпочел умолчать. Ничего не сказал он и по поводу поджога своей усадьбы. Может быть, огонь действительно уничтожил совсем другие следы?