Наталья Кучер. Рыжуха (повесть)

Рыжуха

Повесть

***

Зелёный забор воинской части  растянулся вдоль всей улицы. Напротив КПП примостился маленький, розовой побелки, домик с ароматной вывеской «Булочная».

Чётко разграниченными группками устремлялись в течение всего дня сюда офицеры и, опасливо поглядывавшие в их сторону, солдатики.

За прилавком, повернувшись спиной к дверям, в накрахмаленном хрустящем белом халатике, гуттаперчевая молоденькая продавщица любовно раскладывала товар на полки. Несмотря на определённую вывеску, ассортимент  в магазине был достаточно разнообразным. Аромат горячей сдобы смешивался со странным запахом плавленого полиэтилена. Немолодая на вид женщина ловко рассыпала сахарный песок по пакетам большим алюминиевым совком.  Она взвешивала его на весах и раскалённым паяльником, в одно движение, склеивала прозрачные края. В дверь магазина с громким хохотом ввалилась гурьба офицеров. Один из ниx  был явно заводила и беспрестанно смешил товарищей. Выделялся он даже внешне, несмотря на то, что погоны прапорщика были не самыми крутыми среди вошедших служивыx. Что-то неуловимое в нём напоминало известного актёра Олега Даля - может, цепкий и острый взгляд и та самая породистая поджарость,  или резко очерченные скулы на живом подвижном лице. Подмигнув товарищам, чернявый дурашливо подхватил под локоть отошедшую от прилавка даму:

- А куда Вы идёте?

-Домой…- слегка опешив ответила женщина.

-А почему меня не приглашаете?- продолжил игру весельчак.

Под дружный хохот офицеров женщина высвободила руку и выбежала из магазина.

- Борисовна!- игриво облокотившись на прилавок, чернявый обратился к старшей, кивнув головой в сторону девушки и понизил голос,-  А это что за рыжуха? Неужто новенькая?

- Да ну тебя, Валька, - ответила Борисовна, незлобиво отмахнувшись от него совком, и уже шёпотом добавила:

- Заведующую прислали. Молоденькая… Но она у нас дипломированный товаровед.- значительно выговорила она.

- О как!.. - усмехнулся чернявый.

Подмигнув товарищам, он картинно прокашлялся и обратился к новенькой:

- Товарищ продавец!

Не получив ответа, ещё раз возмущённо окликнул:- Эй, рыжуха!..

Волосы девушки действительно были удивительные: глубокого рыжего цвета.

Они будто рассеивали падающий на них яркий свет, что пробивался сквозь тюль на окне, на тысячи солнечных зайчиков. Девушка продолжала стоять спиной к прилавку ещё несколько секунд, хотя по замершим рукам её было понятно, что она слышала оклик. Только чуть качнулась её голова на высокой шее под непомерной тяжестью короны из колец косы,  да напряглись красивые покатые плечи, заострив худенькие лопатки… Словно пытаясь стряхнуть с себя секундное оцепенение, она резко качнула головой и, негодуя, повернулась к окликнувшему. Слегка приxваченные гребнем  волосы, потеряв от встряски своего тюремщика, рванулись на свободу. Тяжёлая, в руку толщиной, коса упала ей на грудь, струясь и заканчиваясь чуть ниже круглых белых колен, виднеющихся в запахе халата. Обычно светло-зелёные  глаза её потемнели от гнева. Девушка уже было разомкнула губы, чтобы поставить наглеца на место, но наткнулась на удивлённый взгляд его почти чёрных глаз, медленно переместившихся от переливающейся под лучами солнца косы к нервно подрагивающим крыльям её словно чуть припухшего носика. Глаза их только на секунду встретились, а казалось, прошла целая вечность. Яркие рыжие веснушки её только на миг проявились во всей своей красе  на побелевшем от гнева лице. И вот уже краска смущения сравняла их с кожей.

- Вы что-то спросили? - через мгновение смогла произнести девушка.

- Да, да… - не отрывая от неё странного взгляда проговорил чернявый и, забыв цель своего прихода, неожиданно для себя попросил:

- Мне это… Морские камушки … Килограмм…

Притихшие товарищи недоуменно поглядывали в их сторону. Они будто все разом почувствовали в воздухе странный электрический разряд, пролетевший между этими двумя. Даже Борисовна отложила свой паяльник.

В полной тишине, нарушаемой только стуком конфет о чашу весов, Валентин получил свою покупку. Он протянул за ней руку на прилавок лишь тогда, когда она убрала свою.

Только взявшись за ручку входной двери и стряхнув с себя странное наваждение, прапорщик, весело улыбнувшись, неожиданно мягко спросил:

- Зовут-то тебя как, рыжая?

- Татьяна Васильевна - серьёзно ответила она.

- Ну-ну… - ухмыльнулся чернявый.

И, как после стоп кадра, вместе со стуком закрывшейся за ним двери, магазин заполнился голосами и зажил своей обычной жизнью…

***

По осенней, богатой на все краски, улице, шла такая же яркая Татьяна Васильевна. А попросту - Таня.…Шла не торопясь, чему-то тёплому и щекотному в себе улыбаясь, расправляя полы своего зелёного лёгкого плащика, как крылья, спрятанными в карманы кулачками… Сегодняшний рабочий день не показался ей тяжёлым. Может оттого, что в памяти всё время всплывали чёрные смешливые глаза?.. Дом, где она жила у своей родной тётки Гали был недалеко от работы - всего-то пять минут ходьбы. Квартира их находилась на первом этаже двухэтажного немецкого дома. Татьяна вбежала на крыльцо, в подъезде привычно заглянула в почтовый ящик и ловко достала из него прямоугольник письма.

- От мамы… - счастливо выдохнула она, чмокнув конверт.

Открыв дверь, Таня незаметно проскользнула в свою комнату и, стряхнув одну туфлю с ноги, освободившимся носком стянула  с пятки вторую. Одним ловким движением она отправила её в угол. Бросив плащ на кровать, девушка присела к столу у окна, подогнув под себя ногу. Торопливо  разорвала конверт и развернула письмо:

« Дорогая наша дочечка, Танечка. Пишут тебе твои мама с папой.… Как твоё здоровье? Вся наша родня за тебя вельми рада. Спасибо твоей тёте Гале, что она тебя взяла к себе в Калининград. Ты смогла, как она, выучиться и найти такую добрую работу. Не знаю, помнишь ли ты, як она собиралась к Петровне ехать учиться. Ты тогда совсем малая была. Задала ты нам тогда всем жару…»

Письмо перед глазами у Тани растворилось и…

***

1956 год. В тёмном тесном проёме грубки* поначалу сидеть было даже забавно. Вот только нос нестерпимо щекотала сажа. Что ни говори,- интересно наблюдать сквозь прорезь приоткрытой дверцы, как мама, папа и тётя Галя бегают по хате. Наверное, её ищут. Таня уже большая. Ей целых три года и она уже умеет показывать это пальцами… Мама Липа была одета в свой любимый цветастый халат. Тёмно-русые пряди её волос выбились из-под белой косынки. Они с тётей Галей сёстры. И очень похожи. Только волосы у сестры потемней, да и она совсем ещё юная, лет пятнадцати. А одета тётя Галя была сегодня в своё праздничное кримпленовое платье. А папа – тот похож на нашу Таню. Те же конопушки, тот же рыжий волос. Только у нашей Тани всё  раза в два  ярче.

- Галя, ты всё положила? Проверь ещё раз. Гроши положь куда надо,- напомнила Липа сестре, красноречиво приxлопнув рукой по её полной груди.

Таня хихикала за дверцей печки, смешно прикрывая рот чумазой ладошкой.

- Ничего, -  приговаривала мама Липа,- И в Калининграде люди живут. Чай не к чужой едешь… Петровна хоть и двоюродная, а всё же сестра. Глядишь, и Танечку когда поможешь выучить…  Да, а где она? Что-то затихла. Видать что-то уже творит…

- Василь!-  обернулась Липа к мужу, который втискивал литровую банку варенья в плетеную корзину,- Ну куды ты варенье ставишь? Побьёт. В рушник заверни – тогда и клади. Зимой Галочке пригодится.

Тане стало скучно сидеть в печке. Никто её не ищет. Все заняты сборами. Уже и ноги-руки затекли. Решилась выбраться наружу…

Вслед за лязгнувшей дверкой из грубки с гроxотом выкатился рыже-чёрный клубок. На шкодной моське, извазюканой в саже, ярко блестели  два зелёных глаза.

- О, господи!- начала было креститься  Липа, но тут же узнала дочь.- Танька, рыжая бестия. Вот ты у меня сейчас!..

Чумазый комок попятился задом, миролюбиво приговаривая:- Укакойся, мамочка!

Танюша, наткнувшись спиной на дверь и обнаружив, что путь к отступлению закрыт,- тут же поменяла тактику. Она уперла руки в бока и, топнув ножкой, очень громко и отчётливо повторила по слогам: -  У-КА-КОЙ-СЯ!

Схватив весело брыкающееся дитятко под мышки, мама, хохоча, направилась к умывальнику, выкрашенному синей краской.

------------------------------------

* Грубка- белорусская печка

***

Прошло несколько часов… И уже на вокзале мама Липа, папа Вася и Танюша дружно махали вслед уходящему поезду. Он увозил тётю Галю в далёкий город. На зелёном боку вагона  красовалась табличка, где чёрным по белому было выведено « Гомель-Калининград». И всегда улыбчивая тётя Галя смотрела на них через стекло вагона, смешно сплющив об него свой нос. Только мама Липа украдкой вытирала глаза кончиком своей  белой накраxмаленной косынки…

***

Лето 1965 года. Чердак немецкого двухэтажного дома в г. Калининграде (бывшем Кёнигсберге) на улице Одесской д.1.

Сквозь маленькие редкие окна пробивались лучи солнца, будто припорошенные чердачной пылью и перевязанные паутиной. Безучастный к происходящему, большой чёрный паук лениво перебирал лапками…  Только тёмный  угол под скошенной мансардной  стеной жил своей жизнью. Там, на наспех сброшенном в кучу старом тряпье, в безумной любовной пляске бились два переплетённых тела. Внезапно всё  затихло, оборванное настойчивым лязганьем  амбарного замка об обитую жестью дверь чердака.

Женщина замерла, неловко запрокинув голову. Повлажневшие, спутанные чёрные волосы её отчасти прикрывали лицо. Было видно, как она раздосадована: по капризно изогнутым, опухшим от поцелуев губам и сумасшедшему блеску глаз. Иx  можно было бы назвать карими, если бы не тот жёлто-зелёный оттенок, который так напоминал болотную топь.  Вся её поза выражала досаду, и только часто бьющаяся на изогнутой шее жилка, выдавала её тревогу. Как она была красива в своей наготе… Как молочно белел в полумраке вздрагивающий её живот под бесстыдно задранным платьем… Пожалуй, она была старше своего любовника. Тот выглядел совсем юным, лет восемнадцати, не более. Но сложён он был, как Бог. Даже на фоне её тёмных волос, - его были черны, как смоль. Жёсткие, на вид словно проволока, они будто не хотели отпускать пальцы женщины. А глаза…  Глаза поражали при этом своей прозрачной голубизной и юной непорочной чистотой. Но испуган он был не меньше своей подруги. Это было заметно по побелевшим пальцам, продолжавшим жадно сжимать её плечи.

-Галя! - раздался женский оклик из-за двери – Я знаю, что вы там. Немедленно открывай. Слышишь? Или мне позвать тётю Машу? Я жду!

- Да хоть хренашу… – нагло ответила женщина, с облегчением узнав голос сестры.

Но через секунду за дверью послышался приглушённый шёпот и шорох одежды.

Затем дверь отворилась… Первым, пряча глаза, в нее проскользнул  парень. Не сказав ни слова, он пробежал вниз по лестнице. Гулко хлопнула входная дверь первого этажа. Следом вышла «она». Неторопливо, ленцой и показным безразличием прикрывая досаду и свою затаённую боль.

- Ну, - сказала она, - Что тебе, Петровна, неймётся? Пасла бы лучше своего Саньку. Сдались мы тебе с Павликом. Ходишь, вынюхиваешь!..

- Дура! -  ворчливо ответила ей Петровна. Доиграетесь, гляди. Пошли - дома поговорим. Да отряхнись ты, бесстыжая.

- От такой слышу!- уже более миролюбиво ответила ей Галя.

И они, обнявшись, стали спускаться по лестнице, покачивая крутыми крепкими бёдрами:  две молодые красивые женщины,- тонкие и  высокогрудые…  За ними звучно захлопнулась дверь квартиры. На коричневой, окрашенной половой краской двери, отчётливо белела начерченная мелом цифра «3».

***

Тем временем в квартире  этажом ниже  состоялся такой разговор:

- Мам, пожевать есть что-нибудь? – спросил тот самый парень, которого мы только что застали на чердаке. Одет он был в солдатскую полинялую форму.

На вытянутой  большой кухне с выщербленным, мраморной крошки, полом сидела женщина лет пятидесяти с печальными глазами. Натруженными узловатыми пальцами она ловко чистила подвялую за зиму картошку.

- Опять с Галкой по углам таскался? А как поесть - к маме?- в запале бросила она.

- Сыночек – продолжила она, и голос её  потеплел, - Околдовала она тебя, что ли? Взрослая баба, ей уже годков- то двадцать пять.  А ты ещё в солдатах у меня. Радовалась я, дура, что служить будешь напротив дома. Так оно вон как. Ну куда ты ей? Неужто для такой я тебя растила? Одумайся,  детка, - и, понимая всю тщетность уговоров, отрезала, - Не будет по её, говорю тебе, слышишь?..

- Ну ладно, мам, ну что ты. Всё хорошо будет. Ты ж у меня самая любимая!

Сын подошёл к матери, присел перед ней на корточки и прижался щекой к тыльной стороне её ладони, безвольно отпустившей картошку.

Несколько секунд он оставался в этом положении, после резко встал. И вот уже от двери послышался его беззаботный голос:

- Мамуля, я побежал…  Завтра, как смогу – буду. Жарёхи мне оставь, ладно?

- Да беги уж, оставлю. Ох, сынка, сынка…- проговорила женщина  в пустоту:

гулкий стук подбитых солдатских сапог раздавался уже в подъезде…

***

Из квартиры номер три доносился увещевающий голос Петровны. Разговор у них с Галей продолжался уже давно. Петровна  не сидела за столом: она приподнялась с грубой табуретки и стояла, напряжённо опираясь о стол, застеленный местами протертой до нитей клеенкой. Пряди русых её волос, небрежно заколотых в высокую причёску, растрепались. Между словами Петровна умудрялась нервно сдувать их с лица резким коротким выдохом. Воздух вокруг неё будто раскалился  оттого, что Галя, казалось, вовсе не слушала её.  Она стояла,  вольготно прислонившись к стене. Руки сестры были заведены за спину, а голова бедово запрокинута, подчёркивая красиво очерченный подбородок с манящей ложбинкой ямочки на нём. На смуглом лице её блуждала странная полуулыбка. Несмотря на грозные сотрясания воздуха Петровной,  Галя будто вся была обращена глубоко внутрь себя и, казалось, не замечала ее гнева.

А Петровна продолжала увещевать сестру: она говорила о том, что их роман с Павликом надо прекращать, что к добру эта придурь не приведёт. Напоминала их пятилетнюю разницу в возрасте…  Говорила о том, что его мать  не позволит этот брак. Уговаривала найти себе ровню…  Сообщила, что хотя здесь и не деревня, а все уже гудят о них… И ещё много чего: то уговаривая, то срываясь на крик.

- Галя!-  гаркнула она во всё горло, пристукнув кулаком о стол так, что испуганно тренькнула ложечка в пустом стакане. И жалобно продолжила, осторожно подув на бестолково ушибленную руку:- Да ты и не слышишь меня вовсе, и что я распинаюсь?..

-Да слышу я тебя, Петровна, слышу…- грустно ответила Галя, будто очнувшись…

Оттолкнувшись от стены, она подошла  к сестре и обняла ее сзади за плечи:- Поздно … - проронила она.

-Что поздно?- чуть помедлив, переспросила Петровна и недоверчиво добавила, будто отмахнувшись от чего-то невидимого рукой:- Да иди ты…

Обернувшись к сестре, она чуть отстранила её от себя и заглянула в глаза. После недоуменно проследила взглядом за Галиной. Та легко коснулась низа живота, ничем ещё не выдававшего жизни, что уже зародилась в нём. Но уже по одному тому, как бережно покоилась на животе рука сестры, Петровна все осознала и испуганно прикрыла рот ладонью...

- Батюшки…Васильевна… - обратилась она к сестре вдруг по отчеству, и её фраза повисла в воздухе…

Васильевна только молча кивнула в ответ, закусив нижнюю губу мелкими белыми зубами.

После будто встряхнулась, качнув чернявым волосом, затянутым в хвост и, храбрясь, нарочито весело заговорила:

- А что? Завтра Паша поговорит с тётей Машей. А там, на неделе, глядишь,- и сваты к тебе пожалуют…

- Ой, ли… -  недоверчиво качнула головой Петровна.

- Поглядим,- ответила Галя,- и задиристо сморщила нос:- А я им, может, гарбуза выкачу…  Помнишь, как в деревне Светка Пилипова Матвею отказ дала? Хороший был гарбуз…

Не дав сестре договорить, Петровна шутливо толкнула ее в бок:

-Ага. Ты им  через полгодика такого гарбуза выкатишь, что ни в одну сорочку не поместишься…

- Петровна! - раздался под окном громкий  мужской голос,- Танька, выглянь, кому сказал…

Петровна распахнула створку окна и, картинно выкатив свою полную грудь на подоконник, посмотрела вниз…

Там, запрокинув голову и пьяно щурясь на окна второго этажа, стоял её бестолковый хахаль Сашка.  Он бессвязно матерился и напрасно пытался держаться ровно на предательски виxляющиx ногаx.

- Опять нажрался? У, ирод! Домой иди…- отчитала его Петровна.

- Танечка, звёздочка моя! - загнусавил пьяный Санька, - Выйди, я хоть погляжу на тебя.

- Погляжу… - хмыкнула Петровна,-  Да у тебя глаза друг- дружку уже на хрен посылают. Нажрался, ходишь, как свинья на верёвке…

Деловито, с точным значением продолжения спектакля, она  достала из-под стола алюминиевое ведро и,  не торопясь, стала наполнять его водой. Галя с интересом наблюдала за ней.

Внизу стали громче слышны стенания жениха, переходящие в угрозы и оскорбления…

Через пару минут Петровна прервала его затянувшийся монолог:

- Слышишь, Саша - на хер с пляжа…- с этими словами она вылила на голову незадачливому ухажёру  полведра холодной воды и захлопнула окно.

На мгновение внизу всё смолкло. Но тут же под окном раздались приглушённые маты чуть протрезвевшего и озадаченного Сашки.

Сёстры переглянулись и зашлись по-деревенски заливистым хохотом. Вдруг Петровна  повела плечами и пошла на сестру, дробно отбивая чечётку.

- У моей голубушки,

да есть четыре губушки!

Верхние целуются,

а нижние балуются! Ух… - заголосила она частушку.

Но вот уже под напором Васильевны, напирающей на неё грудью, стала отступать, пританцовывая под звонкий голос сестры:

- Подари мне, милый мину-

Я туда её задвину.

Если враг туда прорвётся-

Он на мине подорвётся…

-И-иx!..

***

1973 год. К двери комнаты, в которой Татьяна читала письмо от мамы, шлёпая по пяткам заломанными задниками тапок, подошла женщина. В ней можно было без труда узнать ту самую Галю, что несколько лет назад отплясывала с сестрой. Одета она была не по-домашнему: в коричневую трикотажную, зубцами вязаную юбку, и такую же жилетку, наброшенную на алую с отливом рубашку. Волосы её были  убраны в красивую высокую  «Бабетту». Лишь повязанный поверх одежды фартук выдавал, что минуту назад она была занята по хозяйству.

- Танюша!- окликнула женщина, - Ты дома?- и толкнула дверь.

Девушка оторвала прояснившийся взгляд от письма и обернулась к вошедшей.

- Да, тётя Галя…

- Что читаешь? - ласково приобняла её Галя за плечи.

- Да вот, мамка письмо прислала. Приветы вам все шлют.

- Ну и хорошо… Как они там?

- Да ничего, только скучают.

- Ладно, позже вместе почитаем. А теперь переодевайся - и к столу. У нас сегодня праздничный ужин,- Даля приехала. Ты её не знаешь, но полюбишь… Она с Павлом в море раньше ходила,- ещё до болезни его… - добавила Галя, развязывая за спиной тесёмки и ловко скидывая петлю фартука с шеи свободной рукой…

***

Стол был накрыт по праздничной традиции не на кухне, а в зале. На немецком паркетном полу, укрытом красивым зеленоватым ковром, стоял стол, уставленный всякими вкусностями. Ужинать собралось всё дружное семейство: Галина, возмужавший Павел, его мама и белокурая худощавая женщина по имени Даля, а ещеТанюша, и двое детей.

Мальчик лет восьми был русоголов, голубоглаз и шкодлив. Пятилетняя девочка, напротив, была черноволоса, зеленоглаза и не по годам серьёзна. По тому, как ласково взъерошивает русые волосы мальчика Галя и осторожно прижимает к плечу чернявую голову девочки Павел, можно было понять, что это их дети. Умиротворённо, с огромной нежностью глядела на Наташу и Васю (так звали детей) бабушка Маша. За неторопливой беседой решили обсудить Танюшкину работу. Но, заметив, как рассеянно и невпопад отвечает девушка, плавно перешли к другой теме.  К разговору подключилась Даля. В ее голосе угадывался литовский акцент.

- Ой, Павлик, - спросила гостья,- А где аккордеон, который ты привёз с того самого последнего нашего рейса на китобое? Ну, когда тебя волной за борт смыло...- и осеклась на полуслове, заметив, как нахмурилось лицо Павла,- Прости…- огорчилась она.

- Да ничего, Далюша, я уже привык к мысли о том, что меня списали на берег. Молодой инвалид-сердечник…

И тотчас Павел получил шутливый подзатыльник от жены, не желавшей углубляться в болезненный разговор.

- Ты у меня не сердечник. Ты - мой сердешный… - поправила она мужа. И совсем уже бойко проговорила: - Василёк, ну-ка помоги Наташе аккордеон достать!

Василёк с Таней ринулись в другую комнату. Девочка с серьёзным видом отодвинула стул на центр комнаты и, елозя, уселась на нём поудобнее. Ноги ее в ярко-синих сандаликаx не доставали до пола. Голубые банты закрепляли две ее косы,  завязанные корзинкой на затылке.

- Спой мою любимую, Павлуша - ласково попросила жена.

- Спой, сынок,-  так же настойчиво вторила его мама. Она сложила в ожидании на коленях свои натруженные руки  и чуть отодвинулась вместе со стулом от стола.

И Павел запел:

- Хочешь, я в глаза, взгляну в твои глаза

И слова припомню все и тихо повторю:

Кто тебе сказал, ну кто тебе сказал,

Кто придумал, что тебя я не люблю.

К его голосу присоединился звонкий Наташин голосок:

-Я каждый жест, каждый взгляд твой в душе берегу.

Твой голос в сердце моём звучит звеня.

Нет, никогда я тебя разлюбить не смогу,

И ты люби, ты всегда… люби меня.

Танюша с Васильком ловко помогли Наташе продеть руки в ремни аккордеона. И хоть это был самый маленький  из возможных  немецкий « ВельтМастер», но из-за него виден был только высоко задранный подбородок девочки и серьёзное её личико с закушенной от старания губой.

Только все расселись по местам и присоединились к песне нестройными голосами, как послышался стук входной двери. В комнату, подбоченясь, вошла Петровна с театральным:

- А вот и я! Встречайте!..

- Ну-ка, Наталочка, давай нашу, - усаживаясь за стол, предложила Петровна и с хрустом заела солёным огурчиком штрафную рюмку водки, протянутую ей Павлом.

И запела… Громко, по-деревенски залихватски…

Василёк бойко подтягивал за ней, пристукивая себя по коленям ладошками:

-Ёлки-моталки - просил я у Наталки.

Просил я у Наталки, колечко поносить.

- На тебе, на тебе, не рассказуй матери,

Не расска-зу-вай отцу… - звонко и смешно и звонко «укая» вторила  им Наталка, старательно растягивая ярко-малиновые меха. Маленькие пальчики её любовно бегали по белоснежным клавишам аккордеона.

-Это Павлик Наташе нашёл учителя чудесного - Чеслава Томашевича, – шёпотом разъясняла Галя гостье.

-Да и способная она у нас,-  с гордостью добавила она, будто подчеркнув свою фразу утвердительным кивком головы.

Даля светло улыбалась, подперев алебастрово- белое своё лицо ладонями с длинными изящными пальцами.

***

Тем временем за столом каптёрки воинской части сидели всё те же, что были днём в булочной. Они  играли в карты: в «дурака» на воду. Не везло белобрысому плотному капитану Степанову. На глуповатом его лице даже брови с ресницами были белесыми. Когда-то он звался Павлом Ивановичем. Потом попал под "сокращение" и стал "Палваныч". А позже "Палваныч" как-то неприметно превратился в "Болваныча". Этому, отчасти,  способствовали  нелепые ситуации, в которые он попадал с незавидной частотой. Вот и сейчас он мученически пытался допить плескавшуюся на дне трёхлитровой банки воду. Судя по хохоту и подначиваниям коллег, банка была уже далеко не первой.

Валентин (это был тот самый чернявый прапорщик)  щелчком выбил из-за  уха заложенную за него сигарету. Прикурив, он глубоко затянулся и задумался…

-Что-то, Валя, ты сегодня странный…- оторвались от подначиваний Болваныча офицеры.

-Видно та рыжая, крейсер ты наш суxопутный, своим бортом тебя крепко зацепила,- хохотнул худощавый лейтенант:

-Ну точно -  влюбился!

-Да, видать, не промахнулась, глазастая, - поддержал его атаку Болваныч.

-Ой, ой… - встрепенулся Валентин. Это ещё кто кого…- с наxальством произнёс он.

Воспользовавшись тем, что друзья переключились на Валентина, Болваныч незаметно вылил оставшуюся воду в утыканный окурками цветочный горшок с доживающим кактусом, стоящий на подоконнике за его спиной. И, довольный своим трюком, съехидничал:

-Эта Маша, да не ваша…Ты бы, Валик, со своей женой да двумя детьми на неё не зарился. Видно, что деваха умная. Враз тебя раскусит. Не спасёт тебя, что  все твои далече живут и про подвиги не знают. Не твоя эта птаха…

Валентин взвился со стула, наклоняясь над отпрянувшим от него Болванычем:

-Спорим! Через неделю моя будет! - возбуждённо проговорил он.

И мужики кинулись разбивать их сцеплённые руки, успев прогорланить почти хором:

-На водителя грузовика спорим! - и весело заржали, предвкушая предстоящее развлечение…

***

На последних рядах тонущего во мраке кинозала, освещаемые редкими вспышками света, сидели, тесно прижимаясь друг к другу, Валентин и Татьяна. За жаркими поцелуями они совсем не следили за тем, что происxодило на экране. Устав бороться с собственным стыдом и искушением, Татьяна  больше не убирала  ладони Валентина, до боли сминающие ее  грудь. Сегодня они почти ни о чём не говорили: ни в кино, ни по дороге домой. Страсть переполняла их обоих. Почти животная, она не оставляла места ни стыду, ни страxу, а лишь ещё больше распаляла желание.

Молча и быстро шли они по тёмной улице, освещаемые лишь редкими фонарями, да фарами проезжающих машин. Шли, не касаясь друг друга… Но пустота между ними имела совершенно осязаемые очертания - так невозможно больно и сладко было их обоюдное притяжение. В полной темноте они проходили по тропинке мимо забора частного домика, когда из прорех металлической решётки совершенно неожиданно показалась ощеренная пасть немецкой овчарки, тщетно пытающейся дотянуться зубами сквозь узкие щели между прутьями. Её злобный рык был так внезапен, что Таню бросило в объятия  к Валентину, сминая последнюю невидимую преграду между ними. С трудом оторвавшись от любимого, Таня быстрым шагом преодолела последние метры до дома, вбежала в подъезд и открыла дверь ключом, стараясь не шуметь. Валентин отставал на два шага. Когда за ней безмолвно захлопнулась дверь, он поднял глаза к потолку и досадливо поджал губы. Но через мгновение его лицо будто озарилось догадкой. Валентин неуверенно поднёс руку к двери и толкнул ее. Дверь подалась... В  темноте он увидел сияющие глаза любимой. Она обречённо ждала его по ту сторону, обернувшись к двери лицом и напряжённо обхватив себя обеими руками за плечи.

Валентин шагнул в темноту и, повинуясь её удаляющимся глазам, неслышно пошёл следом. Дверь в  комнату открыла Танина рука, а затворила с другой стороны уже рука Валентина.

Какой безумной была эта безмолвная пляска двух тел, казавшихся неестественно голубыми под крупным глазом луны. Ни звука не проронил ни один из них, боясь разбудить спавших в квартире. Но каждое их движение было куда больше, чем слова…

Почти на рассвете Валентин, также молча, покинул эту комнату, оставляя за закрытой дверью обессиленную Татьяну. Зелёные глаза её были наполнены счастьем...

***

После построения и ПХД*  Валентин вошел в каптерку. Запавшие глаза на его и без того xудощавом лице красноречиво указывали на бессонную ночь. За накрытым  «чем бог послал» столом уже восседали сослуживцы.  Болваныч не преминул  среагировать на  появление Валентина шутливым выкриком:

-Братцы, спасай жратву, Валька пришёл!

На что Валентин, хмыкнув и картинно оглядев выпирающий из формы необъятный живот Болваныча, ответил:

-Уж ем-то я не больше тебя…

-Больше не больше, но уж быстрее точно, - обиженно засопел Болваныч, бессознательно пытаясь втянуть свой предательски выпирающий «трудовой мозоль».

Желая перевести тему разговора, он неожиданно обратился к сослуживцам:

- Во.., позавчера в гараже с мужиками выпили чуток, так моё "радио" вчера целый день молчало...

- Какое радио? - переспросил Валентин

- Да жена моя - пояснил Болваныч - Ты ж знаешь, что у неё обычно рот не закрывается- балаболит и балаболит...

- Ну и чего?

- Чего-чего! Отвёрточкой ночью поковырял- сегодня с утра моё радио опять заговорило - довольно хохотнул Болваныч.

Валентин оxотно присоединился к всеобщему веселью.

-Да, Валик, ты видать сегодня в добром расположении духа! - заметил подтянутый прапорщик Сергеич.

-Не устал кралю обихаживать? Поделись с товарищами…Может я с конопатой быстрее справлюсь?- снова хохотнул Болваныч.

-Только подойди к ней на метр! - спокойно сказал Валентин,- Ноги вырву, спички вставлю, и бегать заставлю!- затем откусил бутерброд с докторской колбасой и стал мерно пережёвывать. Но ни от кого не ускользнул тот холодный яростный взгляд, которым он полоснул собеседника.

- Да шутю я, шу-тю…- примирительно произнес Болваныч, почёсывая затылок, и переглянулся с товарищами.

-Конечно, шутишь… Только ты, брат, похоже, попал… - сказал Сергеич и перемигнулся с офицерами.

Болваныч сделал брови домиком:

-Куда это я попал?.. Сам попасть давно не могу. Ленив стал. Если только направят, да и то… Совсем девки одолели!

-Да это естественно, без вопросов! Вот только есть информация к размышлению… - сказал Сергеич и добавил:- Видели тут рыжую птичку, что по утрам выпархивает из Валиного гнёздышка…

-А мне-то что, мало ли кто чего видел, слышал. У меня своих дел по горло… Совсем забыл, меня же начпрод слёзно просил зайти. Вот, башка дырявая, засиделся тут с вами!- пробормотал Болваныч и потрусил к двери.

У дверей, преграждая ему путь, стояли улыбающиеся офицеры. Сергеич вышел немного вперёд и цыганским голосом заблажил:

-А дай, золотой, серебряный мой, я тебе погадаю!- и, схватив Болваныча за руку, дурашливо продолжил:

-Ждёт тебя, мил человек, дальняя дорога, да на большом железном коне…Прямо сейчас!

Офицеры разразились дружным хохотом.

-Ну хорошо, хорошо! Жеребцы парфянские! Отстаньте только! Я- то честь свою офицерскую соблюду! Соблюжу, то- есть...

Болваныч почесал затылок и вышел из каптёрки. Потихоньку покинули помещение все остальные. Валентин неторопливо допил чай, сосредоточенно о чём-то размышляя. Он долго глядел на дно стакана, будто внимательно разглядывая разбухшие чаинки. После резким движением поставил стакан на стол и вышел.

------------------------------------------------------------

*ПХД- Парко- хозяйственный день

***

На плацу его ждало душераздирающее зрелище. Офицеры кучно, мелкими перебежками передвигались от угла одной казармы до угла следующей, сгибаясь от беззвучного хохота и утирая набегающие слёзы. А по  дороге с побеленными бордюрами,  в направлении плаца, шёл понурый Болваныч и тянул за собой на верёвочке игрушечный грузовичок. Пухлые губы его вибрировали, имитируя шум машины:

- ДБру-у…- рычал он, короткими передышками набирая воздух для очередного звука,- ДБру-у…

Изо всех окон, щелей и дверей выглядывали, где удивлённые, где помирающие со смеху лица солдат. Валентин на секунду замер и тоже разразился безудержным хохотом. Он приседал, махал в бессилии руками, пока не замер в согнутом положении, опершись ладонями о колени и тщетно пытаясь отдышаться.

Болваныч был сосредоточен,- он работал водителем грузовика…

Рядом со штабом, в курилке, майор  с интересом наблюдал за странной сценой. К нему подошёл ещё один офицер, достал сигарету, жестом попросил закурить, не отводя взгляда от  Болваныча.

-Че это с ним? Совсем крыша съехала?- поинтересовался он у майора.

-Да нет,- лениво затягиваясь сигаретой, ответил тот- это он Валентину опять проспорил. Рыжую, что в булочной работает, знаешь?...

И тут же окликнул Болваныча:

- Эй! Товарищ водитель!Подбрось до чипка!*…

----------------------------------------------------------------------

*Чипок - жаргонное обозначение воинского магазина.

***

На кухне у стола стояла Галя и лепила пельмени. Бросив взгляд в окно, она увидела идущую к дому с тяжёлыми кошелками женщину. Ноша была так тяжела, что, пройдя несколько шагов, женщина ставила её на землю, поправляя перевязь, закинутую через плечо. На ней висели ещё две вместительные сумки.

-Липа!- обрадовано вскрикнула Галина и засуетилась:

- Павел! Иди сюда! Липа… Липа приехала!..

И побежала встречать сестру на улицу, торопливо вытирая руки о цветастый фартук. Следом вышел Павел. Они дружно перехватили Липину ношу.

- Ого! – крякнул Павел, пытаясь оторвать корзины от земли. Это удалось ему только со второй попытки.

- Ну зачем ты такую тяжесть везла? – увещевала сестру Галя.

- А то як же, - отвечала Липа, – Чтоб сестра з дому ехала, да гостинцев не привезла.

- Так есть всё…- настаивала Галина.

- А з дому смашнее… - отрезала Липа и добавила, – Ну, як вы тут?.. Где Таня?

- Да скоро с работы будет…

***

На кухне собрался семейный совет: Липа, Галя, Павел и Таня сидели за пустым столом. Валентина отправили в детскую. Наташа делала вид, что читает, украдкой поглядывая на брата… Тот пытался подслушивать, то и дело подкрадываясь к двери кухни. Возвращаясь, он всем своим видом показывал Валентину, что дело его швах…

- Вот так, брат… - вздыхал Валентин. Он сидел на выделенной ему из куxни табуретке напряжённо и неестественно прямо…

- Танечка, доченька, одумайся, – слабо доносился голос Липы, – У него жена, дети…

- Мама, он уже развёлся. Мы любим друг друга, ну как ты не поймёшь?

- Да таких, знаешь, сколько на твоём веку будет?

- Мне только он один нужен, мамочка…

- Таня, попомнишь мои слова: он свою жену из-за тебя бросил – бросит и тебя из-за другой…

- Мама, зачем ты так! Ты его совсем, совсем не знаешь!-  вскинулась Таня, с мольбой глядя на мать.

Галя и Павел сидели молча, опустив глаза в стол и одинаково сцепив руки. В кухню на вскрик Тани, не удержавшись, вошёл Валентин.

- Олимпиада Васильевна, - сказал он, - Мы всё серьёзно обдумали. Вы не подумайте дурного – я Вашу дочь очень люблю. Я всё для неё сделаю. Она со мной будет самой счастливой. Обещаю Вам…

- Что ж.… Потерявши голову,  по волосам не плачут. Як ты, Таня, своего розума не маешь, то я тебе свой не переставлю… - сказала, вздохнув, Липа и пошла к своим разобранным кошелкам…

-Что розы в мае?- переспросил Валентин у Тани.

-Да не розы в мае, бестолочь…- зашептала Таня,- а «розум не маешь».Это по-белорусски-« ум не имеешь».

В это время Липа,  ещё раз вздохнув, наклонилась над одной из корзин и достала завёрнутую в рушник икону. Развернув, любовно оглядела Божий лик, смахнув с образа одной ей видимую пыль, и обернулась к молодым.

- Ну, идите уже…

Галя и Павел, переглянувшись, одновременно разжали напряжённо сцепленные руки. Таня и Валентин несмело шагнули к матери. Всё ещё не веря в свершившееся, они опустились перед ней на колени, виновато склонив головы. Широким крестом с иконой в рукаx , благословила их Липа.

- Благословляю вас, дети мои. Да будет с вами Бог. Берегите друг друга и живите счастливо. А я за вас Богу молиться стану…

***

Так в большом семействе прибыло.… Жили все дружно и зачастую вечером с пониманием оставляли молодых ужинать на кухне вдвоём. Вот и сегодня все были заняты своими делами. Только Василёк попытался было нарушить их уединение, заглянув в кухню, но тут же получил тапком по заднице от матери, проходящей по коридору.

- Брысь! – сказала она ему и улыбнулась.

На кухне в полумраке Татьяна любовно переглядывалась с Валентином, уплетающим суп. Она сидела напротив, по-взрослому умудрено подпирая голову обеими руками. В глазах её светилась  вселенская любовь и извечная женская мудрость. Валентин оторвался от еды и схватил под столом Таню за коленку.

- Мм, - промычал он, закусив губу и закатив глаза.

- Получишь,  – пригрозила Татьяна, звучно хлопнув его по руке и поправляя подол. Но губы её дрогнули в улыбке, – Всё время думаешь об одном, – добавила она нарочито ворчливо.

- Если б у меня их два было – я бы думал о двух – засмеялся Валентин, раскачиваясь на табуретке.

После внезапно придвинулся к жене совсем близко, уложив локти на стол. Глаза их встретились. Было видно как губы подрагивали в ожидании поцелуя…

***

В окно небольшой уютной комнатки проглядывало по-июльски ласковое  утреннее солнышко Татьяна, зажмурив глаза и смешно наморщив нос, подставляла под его лучи своё веснушчатое личико. Обнажённые руки её неторопливо и плавно расчёсывали пряди отливающих красным золотом волос. Она сидела на кровати ,а потому волосы казались сказочным шёлковым покрывалом, окутывавшим её со всех сторон. Спадая на пол, пряди укрывали даже стопы её босых ног...

Валентин незаметно приоткрыл дверь. Он, всё ещё взъерошенный после сна, незаметно подкрался сзади и закрыл ладонями глаза жены.

- Абрам? Нет?  Саид? А... Ибрагим!- задурачилась Таня...

Валентин зарычал, изображая ревнивца и, резко развернув её к себе, прижал к постели:

- Коварная! Я задушу тебя, изменница! Отвечай! Кто проник в мой гарем?

- Я больше не буду, о мой солнцеподобный султан! - подыграла ему Таня...

- Смотри у меня! Чтобы это было в последний раз! Иначе продам злым янычарам! - пригрозил пальцем Валентин.

-Только не янычарам! Сжальтесь надо мной!- в притворном испуге взмолилась Таня,  заламывая руки.- А впрочем...

Валентин выдохнул и со стоном впился в алые губы жены.

Когда он на секунду оторвался от неё, Татьяна ловко вывернулась из его объятий.

- Валя, собирайся! Я отвезу тебя в райское местечко...

- Слушаюсь и повинуюсь! - отозвался Валентин и приставил по-военному руку к виску. Но тут же, тьфукнув, одёрнул ее...

- К пустой голове, товарищ прапорщик, руку не прикладывают...- засмеялась Таня.

- Это у кого пустая голова?- завопил Валентин, скорчив зверскую гримасу и наступая на раскрасневшуюся жену. Но та выбежала из комнаты, звонко шлёпая по полу босыми ногами.

- Жду тебя. На сборы 15 минут. - услышал Валентин её голос из-за двери..

.Приветливо свистнув, электричка помчалась за город. В окошке полетели назад зелёные луга, леса и столбы с аистиными  гнёздами. В полупустом вагоне висела утренняя сонная тишина. Татьяна с Валентином сидели  обнявшись и молчали. Они, как и все сидящие в вагоне, вынужденно слушали  громкий разговор двоих мужичков. Те  или уже напились, или еще не протрезвели. Один, громко и невпопад икая, делился с другим опытом бывалого охотника:

- Иду я, значит, на охоту...(ик)...

Беру свою (...ик...) двухстволку... и в лес...

Рою (...ик...), значит, яму... (...ик...) два на два...(ик)... метра, понимаешь? Прикрыл ветками...

А сам... (ик)... в кусты и прячусь...

Сижу (ик) и жду...

Час, значит, жду (ик), два...

И вдруг слышу: ТОП... ТОП... ТОП... ТОП... ТОП... ТОП... (ик) ТОП... ТОП...- Зверь, значит, идёт...

И после многозначительной паузы, икнув, подытожил:

- Белка...

Сонный вагон взорвался хохотом, и народ ожил. Под смешки и разговоры электричка незаметно подошла к  конечной  станции.

- Зеленоградск!- объявил бодрый мужской голос из динамика и Татьяна с Валентином сошли на перрон, залитый солнцем...

Нетерпеливо потягивая мужа за руку, Татьяна повела его по улочкам утопающего в зелени города. Там, где булыжная мостовая заканчивалась, - начинала свой бег лесная тропка.

- А теперь закрой глаза и не подглядывай, - потребовала Таня.

Валентин согласно кивнул головой и позволил увести себя дальше.

Татьяна вывела его из лесочка. По раскалённому песку под ногами и шуму прибоя Валентин догадался где они находятся, но когда жена сказала:

- А теперь смотри...

Он, вопреки ожиданию, ахнул от удивления:

Вдоль полосы прибоя на белоснежном песке не было ни единой души. Только яркая синева морской воды и солнце...

- Раздевайся, - приказала Таня, порывисто снимая с себя ситцевый сарафан.

-Снимай всё ! - потребовала она, заметив нерешительность Валентина. Он зачарованно глядел на хрупкую наготу жены.

- Ну... - нетерпеливо тряхнула она головой и освободила волосы от ленты.

- Боже... - только и смог сказать Валентин, глядя на тяжёлое золото Таниных волос, развеваемых свежим морским ветром.

- Какая ты... - промолвил он, задыхаясь от восторга.

-Идём за мной - потянула Татьяна мужа за руку... И они вошли в пенящуюся у берега волну. Вдруг Валентин неожиданно наклонился и выхватил из воды кусок янтаря.

- Держи! Это тебе.

- Мне?-  благодарно спросила Таня.

Она осторожно протянула руку к янтарику, поднесла медовый кусочек к лицу и стала глядеть сквозь него на сияющее солнце.

Валентин внезапно повернулся к ней и буквально впился губами в пульсирующую  жилку на изогнутой шее Татьяны. Она вздрогнула:

- Ой! Я янтарик потеряла... Как же так?- огорчилась Таня, пытаясь нащупать потерю в колышащейся воде.

Валентин перехватил её руки и бережно поцеловал мокрые ладошки.

- Не беда! Я тебе ещё наловлю. Сколько захочешь! - задыхаясь от желания прошептал он и, не выпуская её из объятий, увлёк любимую в глубь моря...

***

Наступила зима.

Василёк и Наташа с гурьбой ребятишек подходили к дому, весело перекрикиваясь и толкаясь. От игры у Наташи даже свалилась шапка, и она несла её в руках. Волосы девочки растрепались, и один бант съехал с косички…

У подъезда дома стояла машина скорой помощи. Группа соседей нерешительно топталась чуть поодаль, переговариваясь между собой:

-Уже второй раз приезжает…

-А к кому это?

-Да к Павлику из второй, сердечник он.

-Надо же, молоденький совсем, а эвон как болеет.

-Что уж нам, старым, говорить…

Дети шумно вошли в квартиру, возбуждённые улицей, но тут же затихли, увидев людей в белыx халатаx. Врач разговаривал с мамой, а медсестра что-то мыла в ванной.

По комнатам плыл тревожно-острый запах лекарств...

Врач оторвался от разговора и подошёл к детям.

-Пойдёмте - сказал он,-  Папа хочет вас видеть.

Павел лежал на большой двуспальной кровати, застеленной белоснежным бельём. Лицо его казалось неестественно серым. Но он слабо улыбнулся. Врач подтолкнул несмело топчущихся у дверей и притихших   детей поближе к отцу.

-Ну же, смелей.

Павел протянул к детям руку, пытаясь удержать в своей большой ладони обе  их маленькие. Он виновато улыбался и нежно глядел на них.

Совершенно неожиданно в этой тишине раздался голосок Наташи:

-Папа, ты умрёшь.- утвердительно произнесла она неожиданно нелепую фразу и, ойкнув, замолчала, будто испугавшись своих слов…

Улыбка на мгновение покинула лицо Павла, но тут же появилась снова: успокаивающая и ободряющая.

-Ну что ты, доча, я не умру. Я буду жить долго…

Тревожно вглядываясь в его лицо, врач жестом попросил всех удалиться.

Бабушка Маша укладывала детей в детской спать, когда раздался стук входной двери. За ним с улицы послышался шлепок дверцы и шум отъезжающей машины скорой помощи.

Весь дом спал, когда Галя и мама Павла, тревожно сжимая руки у груди, провожали в его комнату ещё одну бригаду врачей…

***

Рано утром Наташа проснулась от настойчивого Таниного шёпота:

- Наташенька, вставай… Вставай, моя девочка.

Девочка недовольно поморщила нос, открывая глаза. Ей показалось, что было ещё совсем темно.

- А что, уже утро? – спросила она, протирая сонные глаза кулачками и свешивая босые ноги с кровати.

Одета она была в оранжевую пижаму с белыми смешными буквами алфавита. Волосы её спутанные ото сна, спадали ниже пояса.

- Утро, утро… - рассеянно ответила ей Таня.

Наташа послушно прошлёпала босыми ножками, держа Таню за руку, и все еще потирая свободным кулачком сонные глазки. В спальне  родителей перед ней предстала странная картина: папа, как вчера вечером, лежал на кровати один. А вокруг, на собранных по квартире стульях и табуреткаx, сидела вся иx родня. Василёк, ее братик, был испуган и слишком серьезен. Мама – строгая, и почему-то в чёрном платке, которого Наташа у неё никогда не видела. Да и Таня была в чёрной косынке – заметила вдруг Наташа. Валентин и Петровна, обычно весело тискавшие её при первом же появлении, также были молчаливы. Наверное, боялись разбудить папу. Ну, а ей-то совсем нетрудно. Папа любит  Наташу больше всех, ей можно всё.… Она весело подбежала к кровати и забралась на неё с ногами:

- Папочка, папа, просыпайся, к нам гости пришли,  – сначала шёпотом проговорила она,- Папа!..- затормошила отца девочка.

Но отец продолжал спать…

- Ну пап, просыпайся, папочка… - потрясла она его сильнее.

Люди вокруг беззвучно плакали, не в силах прекратить происходящее и понимая всю тщетность её стараний.

- Папочка, - обхватила она его руками.

Неестественный xолод опалил малышку… Взгляд ее остановился на синем уxе отца.

Несколько секунд она не могла оторваться от него. После девочка беспомощно оглянулась на маму, и в глазах её застыл вопрос. Татьяна трясла за плечо будто застывшую в немой и тем страшной своей скорби Галю:

-Тётя Галечка, родненькая, уберите её. Ну тетя Галечка…

Галю будто прорвало: она, зарыдав в голос, сорвалась с места, где только недавно безучастно и немо сидела с помертвевшим лицом. Она схватила девочку в охапку и оторвала от отца. Другой рукой женщина пыталась прижать к себе всхлипывающего сына. По щекам ребенка беспрерывно текли слёзы. Безмолвная доселе комната оглушила рыданиями…

***

Возле дома, у единственного его подъезда, стояла крышка гроба, обитого красной тканью. Она будто кровила по белому снегу, по серой стене дома.  Звенела неестественная тишина. Чуть поодаль небольшими группами стояли  люди. Их было много, и все они почему-то говорили шёпотом. В руках пришедшие держали цветы… Много цветов. Прощание  было долгим. Длинным был и путь Павла на плечах товарищей до машины с обитыми красной тканью бортами.

За гробом всё шли и шли люди: нескончаемым потоком, оставляя на земле брошенные под ноги цветы и еловые ветки. Это всё было так похоже на первомайскую демонстрацию. На нее дети всегда ходили вместе с мамой и папой. Только почему-то не было воздушных шариков…

А улица и китобои прощались с Павлом.

***

Прошёл год. Снова наступила зима.

На автобусной остановке стояли двое: мать и дочь. Они что-то живо обсуждали, обернувшись друг к другу, держась за руки и притоптывая на морозном воздухе. Это была Галя с дочкой.

Галя была одета в ярко- розовое драповое пальто. На голове её кокетливо сидела норковая беретка такого же шоколадного цвета, как и воротник.

На девочке пестрело весёленькое клетчатое пальто. Пушистая песцовая шапка, завязанная под подбородком шнурками с такими же меховыми шариками, делала голову Наташи непомерно большой.

К дружной парочке подошёл молодой добротно одетый мужчина. Коротко стриженная его бородка и усы напоминали капитанские. Мерно попыхивающая трубка у его лица только усиливала это сxодство.

Разгоняя дым широкой ладонью, он спросил у девочки, присев рядом с ней на корточки:

-Чья это такая красавица?-  в голосе его угадывался знакомый литовский акцент.

-Мамина - бойко ответила девочка, не прекращая пристукивать нога об ногу.

-А как тебя зовут?- продолжал распрашивать незнакомец. Галина позволительно улыбалась, и девочка  бойко ответила:

- Я Наташа!

-А сколько тебе лет?

-Пол– седьмого! - не задумываясь, ответила девочка.

Галя с незнакомцем рассмеялись…

-А как зовут твою маму?

-А Вы её сами спросите… - ответила Наташа и показала язык.

-Так как?- переспросил незнакомец, обращаясь уже к Галине.

-Галя - просто ответила она и вопросительно приподняла бровь, ожидая взаимного ответа.

- Вася - ответил он.

-Правда?- переспросила она.

-Это Вы про акцент? Правда. Фамилия-то моя- Лукашунос.

-Моего сына тоже Васей зовут.

-Сына? И муж у такой красавицы имеется?

-Уже нет…- ответила Галя, и улыбка покинула её лицо. Чуть помедлив, она добавила:

-Год назад умер…

-Простите… - огорчился незнакомец.

-Ничего…- успокоила его Галина и, немного погодя, спросила- А Вы каким ветром здесь?

-Попутным, - рассмеялся он,- Я в море хожу на китобое…

Галя еле заметно вздрогнула. Подошёл автобус, и Галя с дочерью двинулись к его дверям. Незнакомец нерешительно топтался на месте и вдруг окликнул женщину:

-Галя, подождите!- он подбежал к автобусу и успел протиснуться в закрывающиеся створки дверей.

***

Жизнь на Одесской шла своим чередом. Повеселевшая в последнее время Галя, будто проснувшись от затянувшейся спячки, шумно и бодро наводила порядок в доме. И всё-то в руках её спорилось, да горело. На куxне царил хаос. Галя стояла на табурете у распахнутого настежь окна и натирала газетой запылившиеся за зиму стёкла. Она жмурилась от весеннего первого солнышка и чему- то загадочно улыбалась. Свежий ветерок шевелил пряди её волос. Они выбились из-под белой косынки, свободно перxваченной узлом на затылке. Вся она была будто распахнута навстречу весне, солнцу и новой любви.

Пытаясь нащупать у себя за спиной на кухонном столе очередную газету, она несколько раз похлопала ладонью по пустой столешнице. Несколько минут назад там лежала целая пачка бумаги. Галя обернулась - стол был пуст. За своими мыслями она не заметила, как сын перетаскал газеты все до единой…

-Наташка,- вдохновенно объяснял он сестре,- Сейчас будем играть в войнушку!

Вася готовил «снаряды» из газет, нещадно сминая их в комок и сматывая, для пущей прочности, синей изолентой.

- Ура!- Наташа от нетерпения подпрыгивала на месте рядом с братом.

-Ну, сейчас вы у меня получите!- многообещающе проворчала Галя, слезая с табурета и вытирая руки фартуком. Она прошла в комнату и застыла на пороге, наблюдая за развернувшимися военными действиями.

Дети носились друг за другом, кидаясь газетными шарами. Они умудрились задействовать и Таню, которая сидела за столом и корпела над отчетом. Дети крутили ее в разные стороны, пытаясь увернуться друг от друга.

-Я тебя убила, убила!- кричала Наташа брату, запыхавшись и негодуя. Волосы её растрепались.

-Где убила? Ну, где? Убила, если в голову попала, а ты мне в плечо только! - возмущался Вася, отстреливаясь.

-Вот ты точно готовенькая!- вскричал он, стукнув шариком девочке по макушке.

-Так нечестно…- притворно заревела Наташа , - Всё время я убита! - и села прямо на пол.

Вася подошёл к сестре, выкладывая из карманов перед ней все имеющиеся снаряды.

-Ну, на… на…- уговаривал он её, подставляя стриженую макушку под удар,- Кидай ты теперь!

Сначала из-под ладони показался хитрый Наташин глаз. Чуть погодя все шары полетели в Васю.

Татьяна и Галя в разных углах комнаты посмеивались над этой картиной.

-Всё! Бой окончен!-  чуть погодя сказала Галя детям. И, будто решившись на что-то, произнесла:

-Объявляю военный совет...- и, перемигнувшись с Татьяной, притянула к себе детей.

-Василёк, Наташенька,- начала она свой разговор,- Я давно хотела с вами поговорить. Вы у меня дети большие уже и мудрые. И мне нужен ваш совет. Мы с вами очень любим и помним вашего папу. Но в жизни так складывается, что жить надо дальше…-  На какое-то время она замолчала, заметив, как нахмурился сын, но всё же продолжила:

-Что вы думаете о дяде Васе? Он очень хороший человек. Он, как наш папа, ходит в море и вас любит очень. Вам нужна отцовская ласка, а мне поддержка. Что, если он будет вашим папой?

Последние слова она договаривала уже вслед уходящему сыну, который, не дослушав, вывернулся из-под её руки.

-Нет! – резко ответил он, захлопывая дверь комнаты. Галина вздрогнула. Наташа же, заглядывая маме в глаза, дёрнула её за фартук:

-Мамочка, ну пусть у нас будет второй папа, пусть… - она, будто извиняясь, лишь на мгновение прижалась щекой  к бессильно опущенной Галиной ладони и выбежала из комнаты вслед за братом.

Галя с Таней переглянулись

-Ну что, тётя Галя, будете делать? Лукашунос правда их любит. Они ещё маленькие, неразумные. Позже поймут Вас, а жить вам сейчас надо. Выходите Вы за него замуж, не думайте…

-Да дело это решенное. Но спросить детей должна была, сама понимаешь.- ответила она Тане, сдвигая бумаги со стола в сторону и присаживаясь на его край.- Ребёнок у нас с Васей будет…

И, будто оправдываясь, добавила, - Вот как бывает… - вздохнула она и чтобы прервать неловко возникшую паузу, тут же спросила:

-Ну а вы как с Валентином, не придумали себе какого-нибудь Ванюшку там, а?

-Да пока не получается как-то – смутилась Татьяна, но глядя на улыбающуюся тётю Галю, смешливо добавила:- Стараемся.…Вообще работаем над этим вопросом не покладая…- она на секунду замялась, подбирая нужное слово. Племянница с тётей встретились одинаковыми зелёными глазами с озорными искорками и понимающе расхохотались.

В это время в комнату неслышно зашёл Валентин.

-Ну что, девочки, не ждали?- он обхватил Таню со спины руками и прижался губами к её макушке, незаметно вдыхая  в себя аромат её огненных волос.

-Чему смеёмся?

-Да вот тебе, оболтус, кости моем.- ответила Галина, вставая, - Ну, руки бегом мыть и все к столу. Я уже на кухне почти всё кончила.

-Как, тётя Галя, одна? Кончила? На кухне? Не может быть…- стал валять дурака Валентин.

-Вот балаболка,- беззлобно ответила Галина, но, секунду подумав, обернулась и для профилактики отвесила ему лёгкий подзатыльник.

***

Неуклюжей утиной походкой Галя шла к подъезду, неся в руках авоську с молочными бутылками, которые мерно позвякивали в такт её шагам.

Потухшие осенние листья под ногами еле слышно поскрипывали, подёрнутые первым морозным инеем на чёрной ещё земле. Галя плыла над дорогой спокойно и неторопливо, бережно неся перед собой огромный свой живот. Пуговицы туго натянутого пальто еле сдерживали натиск новой жизни.

Чуть поодаль, у соседнего дома, незлобиво перешёптывались две соседки.

- Вот, Галка, везучая. Не успела мужа похоронить, а у порога уже другой нарисовался. Да ещё двоих детей растить не побоялся.

- Уже троих – поправила её собеседница. – А ты не завидуй.

- Да я что… Я так.… А когда Вася-то её из рейса приходит? Она же уже на сносях. Того и гляди, не сегодня- завтра родит.

- Да уже должен быть скоро. Ровно на девять месяцев рейс получился. Галка говорила,- подзаработать хочет.

-А как ты думаешь, кого она родит: мальчика или девочку?

-Мальчика. Девочки красоту забирают, а она ходит, как царевна- глаз не отвести…

Галя вошла в подъезд и на секунду задержалась у почтового ящика. В квартире у порога ее встретила  Таня. Помогая неуклюжей тёте снять пальто, она пыталась заглянуть из- за спины в листок телеграммы, которую читала Галя. Заметив тщетные старания племянницы, Галя стала читать её вслух.

-Родная моя Галочка. Приходим 24 ноября. 9 месяцев я здесь без женщины, поэтому в твоих интересах прийти встречать меня прямо в порт. Целую. Василий.

Женщины рассмеялись…

- Видишь, что балбес пишет,- обратилась Галя к племяннице, и уже серьёзно добавила:- 24-е завтра. Завтра будем все вместе. Глядишь - и в роддом сам меня отвезёт.

Пройдя в комнату и сажая рядом с собой Таню, она вдруг развеселилась:

-Ишь ты, «в твоих интересах встречать в порту»…Если бы завтра не приходил, я бы ему телеграмму другую отправила.

-Какую, тёть Галь?- спросила Таня с интересом.

- А такую: «Васечка! Я тоже 9 месяцев без мужика. Так что в твоих интересах сойти с трапа первым.»

Женщины расхохотались, глядя друг на друга. Вдруг Галя схватилась за живот и охнула.

-Тёть Галя, что с Вами? Что? Рожаете, рожаете, да?- засуетилась Таня.

-Погоди, детка…- ответила Галя, будто прислушиваясь к тому, что происходит внутри неё.

-Ох…- застонала она ещё раз и проследила взглядом за расширяющимися от ужаса глазами Татьяны. У  ног  Галины расплывалось огромное мокрое пятно. Оно увеличивалось прямо на глазах.

-Тётя Галя, я сейчас, я «скорую», я быстро!- заметалась по квартире Татьяна.

***

У ворот очередного роддома, в сгустившихся осенних сумерках, белела машина «скорой помощи». В приёмном покое, заслышав возраст роженицы: «тридцать семь лет», все только отмахивались руками и отказывались брать позднородящую, ссылаясь на отсутствие спецбригады врачей:

-Везите в четвёртый. Он для родов с осложнениями предусмотрен. Мы на себя ответственность взять не можем.

В двери роддома № 4 Галю заводили под руки; измученную,  с побелевшим лицом. Уложив её на кровать и переодев, акушерка с тревожным лицом выбежала из палаты. Она увидела быстро расплывающееся под Галей на ночнушке и белой простыне кровавое пятно.

-Где Пиманов, дежурный врач где?- закричала она санитарке, подпиравшей голову ручкой от швабры.

-Дык отлучился…- растерянно промямлила та в ответ,- У евойной жены ж именины…

Акушерка бессильно опустилась на стул, обречённо поглядывая на настенные часы. Бесшумная секундная стрелка на них каждым движением своим словно разрывалась в её голове. Через минуту она поднялась и шагнула в палату с Галей, набирая что-то в шприц. Прошло около получаса, когда раздался крик санитарки:

-Света, доктор вернулся!

-Быстро сюда его, немедленно!- срываясь на истерику, закричала акушерка.

В палате творилась полная неразбериxа. Прибежавшие на подмогу акушерки что-то без конца вносили и уносили…Санитарка, стоявшая под дверьми, услышала, как врач рублено и страшно произнёс:

- Маточное кровотечение. Разрыв крупного сосуда. Всё. Ребёнок мёртв. Асфиксия…Спасаем мать. Льём кровь. Быстро! Третья положительная. Сколько есть…

Над лицом Галины сменялись склоняющиеся и куда-то исчезающие лица. А еще яркий свет: белый – белый… В этом молочно ярком тумане промелькнуло смеющееся лицо Павла, мирно сопящее личико туго спеленатой маленькой Наташи в колыбельке деревенского дома и, как в замедленном кино- сборы шестилетнего Василька на улицу:

Брыкающемуся и пыхтящему, завязывала она сыну на пальто шарф и натягивала шапку. Спустя минуту, когда пострел выбежал за калитку - через забор обратно полетели сапоги, пальто и шарф. Со всех ног бросилась за ним Галина. Последнее, что она видела - это хохочущий сын, бегущий босиком по ручью среди почерневшего талого снега. От ног его в закатанных брючинах разлетались радужные весенние брызги. И неумолимо превращалась в маленькую чёрную точку съехавшая набок шапка-ушанка…

В безмолвном отчаянии врач взглянул на Галину и прочитал в её угасающем взгляде мольбу. Собрав последние свои силы, она почти беззвучно проговорила пергаментными губами:

- Спасите меня, у меня двое детей…

На эту фразу ушли её последние силы. Врач напрасно отводил взгляд...Глаза женщины больше не молили:  они глядели на мир без укора - ярко и горячо, словно не веря в происходящее…

***

Наташа проснулась рано утром и,  выскользнув из-под одеяла, босыми ногами прошлёпала на кухню. На ней сегодня было непривычно тихо. У стола сидела Таня, обречённо опустив голову. Она подняла взгляд на вошедшую девочку и заставила себя улыбнуться.

-Доброе утро, Танечка - сказала Наташа, взбираясь к ней на колени и обхватывая за шею тёплыми ото сна ладошками.

-Я сегодня правда- правда в школу не пойду?- спросила она, позёвывая.

-Правда- правда,- ответила ей Таня, и спросила,- А Василёк ещё спит?

-Спит. Он же у нас соня! - хихикнула девочка.

-Ну, беги, одевайся, сейчас за тобой тётя Мила приедет. Поедешь к ней на работу зубки лечить.

-А у меня все зубки целые, вот!- гордо открыла девочка рот.

-Значит, на экскурсию. Ну, бегом! - ответила ей Таня и пошла открывать входную дверь.

-Ой, тётечка  Милочка! – защебетала девочка, прижимаясь к женщине лет сорока, вошедшей в квартиру,

и доверительным шёпотом добавила:

-Мы с Вами сегодня школу прогуляем.

-Прогуляем, детка, прогуляем...- ответила тётя Мила как-то по-особенному… Только ребёнок мог не обратить внимания на то, что глаза у Тани и тёти Милы были красными и воспалёнными от слёз.

***

Снимая халат, тётя Мила сказала Наташе:

-Детка, трудовой наш день закончен. Поедем-ка мы с тобой  домой…

-На трамвае?- спросила девочка.

-Нет, сегодня возьмём такси…

Они вышли из пропахшего медикаментами здания и уже через несколько минут садились в «Волгу», на которой сверху виднелись шашечки. В машине всю дорогу молчащая тётя Мила вдруг решившись, сказала девочке:

-Наташенька, девочка моя, послушай: маме очень плохо в больнице, а мальчик, братик твой, умер…

-Тётечка Милочка, а может он живой? Может ошиблись врачи, а? Да наверное он живой,- приговаривала Наташа, заглядывая в глаза маминой подруги. Не удержавшись, тётя Мила расплакалась, а девочка всё продолжала трясти её за рукав, повторяя свой вопрос. Ей так хотелось маленького братика.

-Наташенька, маме очень плохо - пыталась вернуться к разговору женщина.

-Ага, ага,- говорила девочка,- Но братик может ещё живой, а?

Женщина обхватила девочку руками. Тело её беззвучно содрогалось от рыданий.

Машина подъезжала к дому, и тётя Мила своими объятиями будто пыталась хотя бы еще на мгновение  заслонить Наташу от страшной картины перед домом. Девочка вывернулась из-под её рук и посмотрела в окно. Потом, будто прося защиты, растерянно глянула на мамину подругу.

У подъезда дома, как и два года назад, стояла красная крышка гроба. На стульях, застеленных до боли знакомым  ковром, стоял гроб. Сквозь стекло остановившейся машины девочка увидела сначала черное длинное мамино выходное платье в красных розах, а потом и всю её. Рядом лежал свёрток, из которого выглядывало крошечное посиневшее детское личико…

Невиданно огромное для этой улицы количество людей, плотно обступающих эту нечеловеческую беду, услышали срывающийся на визг крик девочки. Ее тщетно пытались успокоить и удержать подбежавшие Василёк и Таня.

***

По похрустывающему белому снегу шли, крепко держась за руки, Наташа и Таня. Таня несла в чехле аккордеон младшей сестры. Из-под смешной огромной песцовой шапки с бомбонами глядели на мир слишком серьёзные глаза девочки.

-Ну, как ты сегодня отзанималась?- спросила Таня.

-Как всегда, отлично!- гордо ответила девочка. – Я, когда вырасту, буду артисткой!

-Артисткой.… Ишь ты…- заулыбалась Таня, - Ты мне вот что скажи, артистка, ты почему бутерброды свои с чёрной икрой Васильку скармливаешь, а? Это же тебе для зрения тётя Даля передала. Ваське своих хватит.

-Таня, хочешь правду по секрету, как женщина - женщине?- остановившись, спросила Наташа.

-Ну?

-Ну не люблю я икру, понимаешь?

-Понимаю,- вздохнула Таня и, покачав головой, добавила - Ну что с тобой делать, а?

-Что-что? Любить!- так же серьёзно добавила девочка.

***

Обивая с ног налипший снег и отряхивая друг друга, Таня с Наташей остановились у порога. Тепло улыбаясь, глядели на них с другого конца коридора мамины сестры - тётя Липа и тётя Мария, обнимавшие стоящего посерёдке Василька.

-Пойдем, чё покажу,- поманил сестру брат, и они бросились на кухню разбирать привезённые гостинцы.

-Мама, тётя Мария!- обрадовалась Танюша, обнимая и целуя приехавших. Снимая пальто, она обернулась к ним:

-Вы за Наташей с Васей приехали, да?

-А что делать, детка?- ответила ей мама,- Ты тут с ними не справишься. Вам с Валентином надо своё гнездо вить. Лукашуносу детей по закону не отдадут. Он и так все пороги оттоптал. Не положено, говорят…И все тут…Да и чужой он им, что греxа таить. А в деревне детям будет хорошо. И молоко своё, и бульба... Вас вырастили- и их вырастим.

-Когда едете?- спросила Таня.

-Так завтра и поедем… Хозяйство надолго не оставишь, сама знаешь,- ответила ей мама.

-Танюша!- пытаясь перевести с тяжёлой темы разговор, окликнула её тётя Мария. Она стояла у входа в туалет.

-Да, тётя Мария.

-Ты что это, в унитазе капусту солишь, что - ли?- спросила она у племянницы, показывая пальцем на странное сооружение. Унитаз действительно был прикрыт доской, а сверху лежал тяжёлый булыжник. Ну, точь в точь, как в бочках капусту накрывают. Тётя Липа с Таней выглянули из-за плеча тёти Марии и, переглянувшись, засмеялись. Успокоившись, Таня объяснила:

-Да нет, если бы… Первый же этаж. Крыса из подвала по канализации повадилась лазить,- вот я и закрываю… Ну что, пойдёмте ужинать? Скоро и Валентин со службы придёт. Да будем вечером вместе детей собирать.

Они втроём остановились у проёма кухонной двери и переглянулись. Вася с Наташей увлечённо доставали гостинцы из корзин, приговаривая:

-Ого- го какая морковка!

-Да ты на картошку посмотри!

Они не догадывались ещё, что завтра их ждала дорога в белорусскую деревню. Теперь уже не в гости… Домой…

***

В булочной  рабочий день подходил к концу. Народа под конец дня набралось много. Таня  с Борисовной в четыре руки обслуживали покупателей. За работой Таня не сразу заметила Валентина.  Он давно уже стоял внутри магазина, подпирая косяк плечом, и задумчиво глядел на раскрасневшуюся жену. Сквозь зарешеченные окна пробивался свет закатного солнышка. И волосы любимой сияли в его лучах так же ярко, как в первый день их знакомства.

Борисовна толкнула Таню локтем в бок, кивком головы указывая на Валентина:

-Гляди, твой- то уже пришёл.

-Валя,- окликнула Таня мужа,- Ты давно ждёшь? Я скоро, подожди немного, ладно?

Валентин шагнул от порога и, поманив к себе напарницу жены, тихо сказал:

-Борисовна, закрой магазин сама сегодня. Отпусти мою пораньше,-  и, поймав укоризненный взгляд, добавил:

- Разговор важный у нас. В Афганистан меня посылают. Уважь напоследок.

Борисовна прикрыла рот ладонью, брови её поползли вверх:

-Иди ты…- только и смогла произнести она. Покачав головой, она подошла к Татьяне и всё тем же движением локтя обратила на себя её внимание:

-Танечка, ты иди… Иди… Там тебя Валя ждёт.

-Борисовна, так народу сколько… Подождёт… Да и магазин закрывать, – стала отнекиваться Таня.

-Сама закрою,- отрезала Борисовна и, нырнув в карман Таниного халата, достала ключи. Погремев ими у неё перед носом, подтолкнула напарницу к двери бытовки. Обернувшись к Валентину, поймала его благодарный кивок головы.

-Да ладно, уж, - тихо, будто самой себе, пробормотала Борисовна.

-Следующий!- крикнула она в очередь. Голос её из по-бабски разухабистого стал сосредоточенно серьёзным. Руки так же споро подавали и рассчитывали товар. Только время от времени она, поджав губы, огорчённо покачивала головой, что- то неслышно приговаривая.

***

Тем временем Валентин с Татьяной шли домой. Мерно падал снег, искрясь под лучами склоненныx фонарей.

- Стой, - вдруг остановился Валентин и, вытащив Танину ладошку из-под правого локтя, вдруг поцеловал её прямо в варежку. Затем, шутливо перекрутив Таню перед собой будто в туре вальса вокруг своей оси, переместил её по левую сторону от себя. Просунул её руку под левый локоть и нарочито серьёзно сказал:

- Жена офицера должна ходить слева! Запомни!

- Это почему ещё? – удивилась Таня.

- Чтобы не занимать руку. Я же правой должен честь отдавать, – объяснил Валентин.

- Ой, кому это ваша честь понадобилась? – рассмеялась Таня.

Валентин вдруг посерьёзнел и сказал:

- Танюша, у меня есть новость.

- И у меня есть новость, – ответила, смутившись, Таня.

- Ну давай начнём с твоей,– с облегчением предложил Валентин.

- Нет, так не честно. Ты первый сказал, – не соглашалась Таня.

- Ну что ж, я давно тебе должен был сказать, да всё не получалось… - замолчал было Валентин, но, будто решаясь, махнул рукой и, не глядя на Таню, проговорил:

- Через два дня нас командируют в Афганистан.

Татьяна споткнулась на полушаге. Улыбка ее стала нелепой и будто сползла с лица. Валентин обxватил конопатое личико жены ладонями и, заглядывая в глаза, быстро заговорил проглатывая слова:

- Танюша, Танечка, девочка моя родная, так надо, ну пойми – так надо. Всё будет хорошо, вот увидишь, всё будет хорошо.

Татьяна стояла словно остолбенев, и Валентин затормошил ее:

- Ну, так ты у меня совсем замёрзнешь. Давай-ка домой. Ать-два правой, ать-два левой – вдоль по дороге столбовой… - нарочито весело  запел он и потянул жену за рукав. Она послушно пошла за ним, xодульно переставляя разом отяжелевшие ноги.

- Да, а у тебя, что за новость, признавайся!- спасительно перевел тему Валентин.

- Новость? – будто вспоминая, спросила Таня – А… Я тоже должна была давно тебе сказать, но не была уверена. У нас будет ребёнок.… Уже три месяца.

- Танечка, рыжуха ты моя ненаглядная, солнышко ты моё, что ж ты молчала… - прокричал Валентин, хватая жену в охапку и прижимая к себе изо всех сил.

Потом, будто опомнившись, он ослабил свою хватку, охнув:

- Прости… Тебя теперь беречь надо… - чмокнул её в нос и поторопил – Быстро домой греться!.. Там и поговорим…

По дороге домой он то и дело покровительственно обнимал ее за плечи и довольно приговаривал:

- Рыжуха моя…

***

В этот майский день в булочной стояла непривычная тишина. Можно было даже услышать, как пробуют свои голоса птицы. В пустом магазине Борисовна с Таней вели неторопливую беседу, занимаясь каждый своим делом.

Борисовна фасовала товар. Таня под трафарет выводила ценники.

Лицо у Тани горело, и она то и дело вытирала со лба бесконечно проступающую испарину.

- Скоро народ повалит, – рассуждала Борисовна – Кто его поймёт: то густо, то пусто, – и, обращаясь к Татьяне, спросила:

- А ты не расхворалась ли часом, милая, а? В твоём-то положении надо осторожно.… Сколько уже?

- Да шесть месяцев… - улыбнулась Татьяна и стыдливо перевела взгляд на свой заметно округлившийся живот.

- Валентин что пишет? Когда дома ждать-то? – спросила Борисовна.

- Дай Бог, чтобы к родам отпустили.… А так - война.… Боюсь загадывать…

- Дай-то Бог, дай Бог… - задумчиво проговорила Борисовна и, умилившись, добавила:

- Поглядел бы он сейчас на жену. Хорошенькая, кругленькая: тьфу на тебя…, чтоб не сглазить. А то, как вспомню, когда первый раз тебя с бабами увидали… Идёт… худющая- одни глазищи на лице, да косища, как конский хвост. А шея тонюсенькая… Ноги длинные, тонкие… Бабы ещё ржали: «Гляди-гляди: сейчас споткнётся и воткнётся…». А теперь другое дело.… Посмотреть одно удовольствие…

Пронося товар на полки мимо Тани, Борисовна случайно коснулась голым локтём её головы:

- Батюшки.… Да ты горишь вся… Температуру мерила? Нет?..

Таня отрицательно качнула головой. Глаза её действительно лихорадочно блестели.

- В больницу, немедленно. Что ж это ты, детка, делаешь? Сиди здесь. Я быстро. Я сейчас скорую вызову… - деловито проговорила Борисовна и выбежала из магазина…

Татьяна прижалась спиной к проxладной стене и облегчённо прикрыла глаза…

***

В Белоруссии, в том самом деревенском доме, из которого когда-то уезжала в Калининград Галя, и вывалилась из грубки маленькая Таня,- шумел обычный весенний день. Весёлые солнечные зайчики незатейливо скакали по светло окрашенному досчатому полу и узорчато тканым дорожкам. Все занимались своим делом:  тётя Липа ловко управлялась с чугунами у печи, весело потрескивающей сухими берёзовыми дровами. Василек, свесив голову с печной лежанки, наблюдал за тем, как Наташа рассказывала Василю наизусть стихи на белорусском языке. Василь, Липин муж, еще в детстве окрестил обоиx детей. И, как настоящий крестный, обожал иx  безмерно, часто проводя с ними все свое свободное время. Вот и сейчас он внимательно и самозабвенно слушал крестницу, сверяясь с учебником.

-Цьвёрда трымауся юнак на дапросе,

Тоячы словы и думкi свае

Вораг - жандар дастае папiросы

I камсамольски бiлет атдае…

Вось i бiлет твой,- сказау ён ласкава,

I ад яго, на вачах у людей

Ты адцурайся - выгодная справа…

Жыць застанешься - жыцце даражей…

Не адцураешься? Вельмi шкадую.

Кiнь свой бiлет у палонку тады.-

-Не, я не кiну у ваду ледзяную.-

Сам лепш зайдуся ад лютай вады…

Добра.…Хай будзе па твойму…

На гэтим доугi i нудны спынiуся дапрос

I юнака з камсамольскiм бiлетам

Босага гоняць на люты мароз….

Девочка читала бойко и гордо. По всему было видно, что стихотворение у неё отлетает «от зубов».

-Добра.… На гэтим доугi i нудны спiнiуся дапрос - повторил за Наташей крёстный благоволительно, довольно захлопывая учебник и передавая его девочке.-  Вижу, что всё ты у меня знаешь.

-Липа!- обратился он к жене,- Видала какая у меня крестница? Полгода в деревне, а  как по-белорусски шпарит?

Он поднялся с дивана, проходя мимо Наташи, запихивающей учебник в портфель, и чмокнул её в макушку.

-Пойду на улицу. Должна Повадиха почту разносить. Посижу на лавочке, газет почитаю…

-Ну иди, Василь,- ответила ему жена,- Погода сегодня расчудесная.

Через пару минут хлопнула щеколда калитки. Спустя некоторое время лязг повторился и раздались вдруг потяжелевшие шаги Василя. В дверях  появился он сам, какой-то вмиг постаревший и согнувшийся под непомерной тяжестью листка телеграммы в трясущихся руках…

-Липа…- проговорил он странным осипшим голосом,- Танечка наша, дочечка… - Тут пишут, что ребёнок мёртвый, а Танечку нашу парализовало.

По обветренным щекам его текли скупые мужские слёзы.

Липа выхватила листок из его рук, пробежала глазами и стала оседать на пол.

***

На дворе гребли лапами куры, выискивая притоптанное зерно. Липа, разговаривая с соседкой на крыльце дома, зачёрпывала рукой из подвёрнутого подола фартука пшеницу и разбрасывала по двору, приманивая птиц звонким и высоким:

-Пуль-пуль-пуль-пуль-пуль-пуль…

Соседка, в ситцевом халате и галошах на босу ногу, с завязанной смешным узлом на лбу хусточкой*, обратилась к Липе:

-Крепись, Васильевна! Видно доля твоя такая… Ничого, всё образуется. Танечка вся в тебя характером. Бачыш, - два месяца лежала, а неделю уже хадзиць пробуе…

-Да, Анечка,- отвечала ей Липа. С божьей помощью. Уж як я его молю…

Уголки губ её, горестно поджатых, дрогнули. Отпустив подол, она широко перекрестилась и чуть слышно зашептала слова молитвы. Соседка вторила ей…

-----------------------------------

*Хусточка- платочек (бел)

***

А в хате мало что изменилось. Только, обычно прибранная подушками и кружевными накидками кровать, теперь стояла всегда разобранная. Танюша лежала на ней осунувшаяся, с запавшими глазами и выпирающими из-под выреза ночнушки хрупкими ключицами. Время от времени она вставала на ноги,  одетые в теплые не по сезону вязанные носки и делала несколько настойчивых неуклюжих шагов по хате. До угла двери и обратно… Левая ножка её подволакивалась и бесконечно подворачиваясь. Но упрямица только плотнее поджимала синеватые губы. Левой безвольной руке своей Таня тоже находила занятие. Вкладывая в неё  эспандер в виде колечка,-  здоровой рукой она помогала сжимать неподатливую безжизненным пальцам резину. Когда неприметное движение руки сдвигало кольцо с мёртвой точки, на её лице появлялась чуть заметная косенькая торжествующая улыбка. Левая сторона лица её всё ещё оставалась неподвижной…

Василёк с Наташей играли в морской бой:

-Е-2,-кричала Наташа…

-Ранен - отвечал Василёк…

-Е-3- добавляла Наташа…

-Ранен - настаивал брат…

-Не может быть! Корабль уже должен потонуть!- возмущалась Наташа и, обращаясь к Тане, просила поддержки:

-Танечка, ну скажи ему, скажи! Вот смотри… - и она усаживалась рядом с сестрой  на кровать, показывая ей расстановку сил на листке.

-Василёк, прекрати дурить сестре голову,- вмешивалась Таня в их спор. Слова она говорила медленно и неуверенно, но была для детей главным и неоспоримым судьёй. Танюшку все очень любили…

***

Весело трещал в печи огонь. Липа, ловко орудуя ухватом, вытащила из неё чугун с горячей водой.

-Танюша, доча, будем голову мыть… - сообщила она, расставляя на столе тазы и ведро с холодной водой, в котором плескался ковшик. Таня, сбросив халатик, устроилась на табурете спиной к столу. Льняная сорочка свободно болталась на её худеньком тельце.

Липа любовно намывала тяжёлые рыжие волосы дочери, быстро меняя воду в тазах. На запрокинутом Танином лице выступила испарина. На ломкой изогнутой шее пульсировала тоненькая синяя жилка.

-Знаешь, мам, давай косы обрежем. Всё тебе легче будет. Да и у меня голова болит тяжесть такую носить. Давно думала, да всё жалко было…

Липа на  секунду остановилась, нерешительно покачав головой. А потом, будто встряхнувшись, улыбнулась уголками поджатых губ:

-А и то.…Позову домой парикмахера, будет причёска - закачаешься…

Наташа  с Васей носились по дому и играли  в свою извечно любимую войнушку. Снарядами были  те  самые, проверенные и надёжные  газетные комки, обёрнутые синей изолентой. Они кидали их друг в друга, пытаясь спрятаться за диваном, столом и дверьми.

-Кому в голову попадёт - убит!- кричал Василёк.

-Мимо, мимо! У, мазила….- смеялся он над неуклюжей сестрой, которая не могла попасть в вертлявого брата. Наташа, получив град бумажных шариков по голове, на окрик:

- Убита! Пять раз убита! Ага!… -  села и нарочито захныкала:

-Я так не играю, так не честно! Не хочу в эту дурацкую игру играть.

Вася собрал горсть шариков и понёс сестре. Он сложил «боеприпасы» ей на колени и, подставив свою светлую голову на расстоянии вытянутой руки, миролюбиво произнёс:

-Ну ладно, на, кидай. Я на месте стою…

Озорно блеснув глазами из-за растопыренных пальцев, которыми она притворно прикрывала глаза, Наташа с удовольствием, один за другим, запустила все снаряды в брата. Впрочем, военные действия проходили как обычно… Неожиданно выглянув в окно, девочка бросила своё мстительное занятие и восторженно закричала:

- Крёстный приехал! Таня, тётя Липа - смотрите…- и побежала к дверям. Вслед за ней ринулся Василёк.

Липа, обрадованная услышанным, стала быстрее заплетать влажную Танюшину косу.

Звонко лязгнув, хлопнула во дворе калитка, и в окнах мелькнула крепкая плечистая фигура прошедшего по двору Василя. Уже через минуту дети висели на нём - улыбающемся и покряхтывающем…

***

За накрытым столом сидел Василь и с аппетитом уплетал наваристый борщ, любовно приготовленный женой в печи. Зачёсанный назад чуб его и  закатанные рукава свежей рубахи были влажными –   перед обедом с дороги он с удовольствием умылся холодной водой из-под колонки. Танюша была занята своим обычным делом. Полусидя на кровати, она  настойчиво пыталась заставить все еще непослушные пальцы собирать в коробок разбросанные поверх одеяла спички.

Липа, подперев голову натруженными руками, любовно глядела на мужа, подвигая ему то нарезанный хлеб, то зелёные перья сорванного с грядки лука. На столе, подставив солнцу свой полосатый бок, зиял алым сахаром надтреснутый арбуз.

-Много привёз в этот раз?- спросила Липа Василя, кивая на круглое чудо.

-Да два прицепа. Сейчас перекушу и повезу на базу. Жара неимоверная - две ночи почти без сна. Вернусь – упаду без задних ног ... А дети ели? – перевёл он тему.

-Ели, ели твои дети – успокоила его Липа,- Гулять на речку, видно, побежали…

-Ага, на речку,- усмехнулся Василь,- Глянь! - качнул он головой в сторону окна, через которое просматривалась улица.

В нем было отлично видно гружёную машину Василя и копошащихся рядом с ней подростков.

-Ах, паразиты!- подскочила Липа из-за стола, всплеснув руками, и стала развязывать за спиной фартук, готовясь выбежать на улицу. Но Василь, улыбаясь, остановил её, перехватив за руку:

-Не надо, Липа, что с них взять – дети. У меня всё равно перегруз большой. А много они не съедят.

Они посмотрели в окно, друг на друга, и рассмеялись. К их веселью присоединился слабый смех дочери.

***

У машины шла серьёзная работа. Наташу, как самую глазастую, поставили на стрёме. Василёк взобрался на прицеп:  из-под брезента он вытаскивал и подавал вниз мячи арбузов. Стайка ребятишек мал- мала меньше,  выстроившись в шеренгу, передавала их из рук в руки. Последний принимающий скатывал арбузы на дно рва, находящегося неподалёку. Всё было по высшему классу конспирации, если не считать сдавленных окриков и тычков, которые ребята выписывали друг другу.

-Смотри куда кидаешь…

-Да тихо ты…

-Сам тихо, косой идиот…

Через час они все сидели на траве в низине рва с выпяченными животами. Лица их и руки были розовыми и липкими. Глаза довольно блестели.

-Как мы это ловко - хвастались они, лениво оглядывая следы былого пиршества…

***

Ночью, с грохотом натыкаясь в темноте на стулья и косяки дверей, Наташа с Васильком в который раз выползали из своих комнат в туалет с громким возмущённым шёпотом:

-Ты куда, я первый!

-Нет, я! Кому сказала… Я сейчас описаюсь…

-Это у меня сейчас в штанины потечёт…

Василь с Липой переглядывались в темноте и прыскали от сдавленного смеха…

***

На дворе в полной своей красе золотилась осень. Мерно гребли что-то куры. Важно вышагивал среди своего  гарема переливчатый петух.

Таня сидела на ступеньках крыльца. Перед ней стояла корзина с картошкой. Терпеливо вкладывая в больную ручку картофелину, она неловко пыталась очистить её. Дело продвигалось медленно – клубни то и дело выскальзывали из непослушных голубоватых пальцев. Но она упорно поднимала их и продолжала своё занятие. Голова Танюши казалась непривычно лёгкой – волосы её были острижены.

-Отдай, Таня,- ворчливо отобрала у дочери нож Липа.- Я всё сама сделаю. Что ты себя насилуешь. Сядь-посиди на солнышке, погрейся последним теплом. Скоро совсем похолодает.

-Мама, верни мне ножик. Я уже насиделась. Завтра Валентин приедет, мы с ним в Калининград поедем - там-то я всё сама должна буду делать. Не мешай.

-Вот же упрямая какая. И в кого такая?

-В тебя, мамочка… - улыбнулась Таня.

-Да на, на... - Липа отдала ей нож и чуть погодя добавила:- Может, не поедешь, доча? А? Слабенькая ты ещё!..

-Поеду, - отрезала Татьяна…

Липа только покачала головой и вздохнула.

***

На завтра в доме был накрыт стол.

На пороге, ещё больше похудевший и прожаренный афганским солнцем, стоял Валентин, поглаживая непривычно стриженые волосы жены. Худенькие плечики и лопатки её под нарядным, большим теперь для нее (будто с чужого плеча) платьем, вздрагивали от молчаливых рыданий. Припухшее и заплаканное лицо своё Танюша прятала на груди у  любимого мужа.

-Валя, Валечка мой…,- приговаривала она бессвязно, проглатывая слова  безотчётными всхлипами.

-Ну, всё, всё… Всё хорошо,- успокаивал Валентин жену, решившись оторвать её от себя и усаживая  на диван.

-Ну что,- подбадривая всех, весело заявил он,- Принимайте подарки!

Валентин стал распаковывать чемоданы, сброшенные в нелепую кучу. Из них, словно из сказочного ларца, вылетали необыкновенные платки, косметика и даже расшитая цветными нитями дублёнка.

-Примеряй, жена!

Он накинул обновку на плечи Танюши, пригнувшиеся под тяжестью дубленой кожи.

Никто не остался без внимания. Василёк убежал в комнату с набором солдатиков, а Наташа не могла оторвать взгляда от необыкновенного брелка, раскачивающегося на пальце протянутой к ней руки Валентина.

-Ой…- только и смогла произнести она, боясь протянуть руки к чуду. В оранжевом пенальчике, меньше ладони величиной, под прозрачной плёнкой расположилась маленькая куколка – афганка, с длинными - до пят, распущенными волосами.

-Как у нашей Танюши, только чёрные волосы, глядите,- произнесла она и осеклась, увидев, как нервно коснулась стриженых волос сестра,- Раньше…- совсем тихо промолвила она.

-Бери, бери, это тебе!- сказал Валентин, и девочка несмело протянула за подарком руку.

Через минуту она уже была на улице и давала подержать своё сокровище подружкам. Такого чуда не было ни у кого…

А дома шло праздничное застолье, где Валентин пытался постоянно неуклюже шутить. Разговор уходил в воспоминания и замолкал, натыкаясь на стену произошедшего с Танюшей за это время. Поэтому вскоре беседа пошла на афганские темы.… Про войну,- про далёкую от нас войну было слушать непривычно и странно…

***

На следующий день Валентин начал собираться обратно.

-Танюша, хорошая моя, мне документы выдали на квартиру. Надо поехать и всё уладить. Как решу всё – пришлю тебе телеграмму и ты приедешь ко мне. Будешь жить, как королева,- в новой квартире…- уверял он её.

-Я с тобой Валечка! Ну возьми меня с собой. Я всё-всё буду делать. Я уже поправилась, видишь?- уговаривала его жена, то и дело возникая на его пути, цепляясь за рукав.

Но он продолжал собирать вещи, с укоризной объясняя жене:

-Ну как ты не понимаешь, ну куда мы сейчас вдвоём? Я пока поживу в казарме. А как получу квартиру – тут же за тобой. Хорошо? Договорились?..

-Хорошо,- Танюша обессилено опустилась на стул, тщетно пытаясь поймать постоянно ускользающий от неё взгляд Валентина…

За этой сценой тревожно наблюдала Липа. Нелёгкую жизнь прожила она. И что-то необъяснимое заставляло её, глядя на скорые сборы зятя, с надеждой обращать лицо к висевшим в углу, нарядно прибранным вышитыми рушниками, иконам. Она коротко и истово перекрестилась. Душа болела за дочь...

***

Дни за днями тянулись, похожие один на другой, если бы не картинка за окном, сменившаяся из золотой на снежно- белую.… Всё напряжённей звучало молчание в доме, натянутое Танюшиным ожиданием. Всё упорнее она хваталась за все домашние дела. Вот и сегодня Таня, согнув ншись в три погибели над тазиком,  пыталась сама постирать свой халатик. Больная ручка намертво вцепилась в ускользающий от мыльной воды воротничок.

-Сама…- будто отрезала она, подошедшей матери, предугадывая её порыв и не давая промолвить слова.

Даже дети занимались своими делами притихшие, ощущая напряжённое гнетущее ожидание, что поселилось в доме после отъезда Валентина.

Тишину разорвал стук входной двери и приглушённый топот. Это Василь пытался отряхнуть снег с морозных валенок.

-Танюша, доча, телеграмма тебе! – непривычно весело для последних дней, громко сказал он.

Липа, подбежав к мужу, успела только пробежать текст глазами: Танюша рванула листок телеграммы так неожиданно, что оставила уголок от нее в рука матери.

-Доча, подожди… – потянулась к ней Липа.

Но Василь одёрнул жену:

-Пусть едет!- сказал он, будто отрезал, и добавил: - Жена должна быть с мужем. Гляди, на кого она стала похожа уже. Всё!

Таня не слышала ничего из сказанного. Она прочитала телеграмму вот уже несколько раз, беззвучно шевеля губами. Щёки её раскраснелись, и глаза загорелись тем забытым малахитовым огнём, что жил в них раньше. «ТАНЯ ПРИЕЗЖАЙ СКОРЕЕ НОВУЮ КВАРТИРУ ЛЕОНОВА 9 КВ 22 ЖДУ ЦЕЛУЮ ВАЛЕНТИН»,- прочитала она вслух и бросилась к матери в объятия.

Дом ожил словно по мановению волшебной палочки. Василёк тут же получил учебником от Наташи по башке, после чего она понеслась от него по всему дому с поросячьим визгом.

***

На вечернем зимнем перроне вокзала было многолюдно и суетно. Липа с Василём у вагона поезда «Гомель – Калининград» провожали раскрасневшуюся от волнения и ожидания дочь. Заботливо помогли они ей войти в вагон, отыскали купе. Все их действия сопровождались наставлениями Липы:

-Доченька, ты ж смотри осторожно там. Дома проси Валентина, чтобы помогал тебе по хозяйству. За тяжкое не хватайся. Одевайся тепленько. Приедешь - сразу напиши.

-Мам, всё будет хорошо. Ну, я ж не маленькая,- отвечала ей Татьяна, нервно поглаживая больную руку. Мысли её были далеко от этого поезда и от провожающих.

-Маладзица, родненькая, поможете потом постельку застелить моей доченьке? Она после тяжкой болезни,- обратилась Липа к женщине средниx лет, что сидела напротив. Та не успела ответить, как раздался укоряющий голос Тани:

-Мам, ну зачем ты. Я сама…

По вагону, лениво покачивая бедрами, прошла рыхлая проводница. Громким протяжным голосом она проговаривала привычную фразу:

-Граждане пассажиры. Займите свои места. Товарищи провожающие – покиньте вагон. До оправления поезда осталось три минуты.

Испуганно оглянулась на неё Липа. Таня торопливо обняла сначала молчаливо стоящего всё это время отца, а затем мать.

-Ну что, с Богом,- перекрестила Липа дочь и, подталкиваемая мужем, оглядываясь, пошла по проходу вагона на выxод… Поезд через минуту тронулся, и в потемневшем окне мелькнули семенящие вслед вагону родители. Последнее, что Таня увидела в обступающих сумерках – это прижатый ко рту матери узловатыми пальцами белый платок…

Стряхнув с себя минутное оцепенение, Таня встретилась глазами с разглядывающей её попутчицей и отчего-то гордо произнесла:

-К мужу еду…

-Ваши билетики!- прервала удивлённую паузу подошедшая проводница…

Уже через час раскрасневшиеся обитатели вагона дружно разгадывали кроссворд. Грузный  лысоватый мужчина в майке и линялых спортивных штанах время от времени отрывал взгляд от газеты и, высвобождая руку из-под нелепо нацепленной помочи подтяжек, сотрясал воздух карандашом, громко выкрикивая очередной вопрос.

На боковом месте, вальяжно развалившись, сидела не менее колоритная толстуха. После каждого прозвучавшего от кого-нибудь ответа, она, на секунду переставая жевать огромное жареное куриное бедро, задумывалась. И закатив вверх глаза, манерно оттопыривая мизинец, согласно кивала.

-Мелкая английская разменная монета на букву «П»- пророкотал дядя…

Толстуха, заинтересованно просияв бусинами глаз, радостно прокричала - «Пенни»- и смачно чавкнула курицей.

-Не - а…,- самодовольно развёл руками пассажир, - Там  четыре буквы, а не пять.

-Почему это «не- а»?- возмутилась толстуха полным набитым ртом и, загибая один за другим короткие пухлые пальчики, проговорила- Пен-ни…

На мгновение досада мелькнула на её лице, но в озарении она тут же добавила протяжно:- СС-с… В смысле, эс на конце.

Вагон разразился дружным хохотом. Последней, сначала несмело, а затем заливисто рассмеялась Танюша. До этого времени она задумчиво и тихо лежала на своей полке, повернувшись лицом к стене.

Проглотив последний кусок, толстуха обиженно прогудела:

-Я имела в виду пенс…

***

В морозный солнечный день, поезд, замедлив ход, подъезжал к знакомому крытому вокзалу. Нетерпеливо похлопывая ладошкой по столику, Таня вглядывалась в лица медленно проплывающих в окне встречающих . Не углядев в них Валентина, она тревожно нахмурилась. Спустя несколько минут она стояла у вагона, задеваемая шумными обнимающимися людьми. Через полчаса перрон опустел. Проводница, покачав головой, что-то пробурчала себе под нос, убрала подножку и захлопнула дверь изнутри вагона. Таня вздрогнула от внезапного лязга и, будто очнувшись, медленно пошла по опустевшему перрону к выходу из вокзала. Поникшие плечи её ещё больше подчёркивали слабую ручку, безвольно повисшую плетью. В недоумённо- тревожном раздумии подошла она к троллейбусной остановке. На шумной привокзальной площади куда-то торопился народ. Двое подвыпивших мужиков пытались урезонить не на шутку разошедшуюся бабу в пальто нараспашку с нелепой пальмой пергидрольных волос, набекрень перевязанных на макушке. Отбиваясь от собутыльников короткими толстыми ручками, она, пошатываясь, настойчиво передвигалась вперёд неуверенными шажками и, неожиданно визгливым для такого крупного тела голосом, пронзительно и фальшиво пела, делая протяжное ударение на последних слогах:

-А ты мне измени - ла…

Другого полюби - ла…

Зачем же ты мне шарики крутила… - чем умудрилась оторвать Татьяну от размышлений и даже вызвать на её лице несмелую улыбку. Неожиданно ободрившись, Танюша полезла в карман подаренной мужем дублёнки, достала зачитанный до дыр листок телеграммы и внимательно посмотрела на адрес своей новой квартиры. Уже уверенней девушка подошла к стоявшей веренице людей, ждущих отправления троллейбуса. Она поднялась по ступенькам и, заняв место, стала обогревать дыханием свои замёрзшие ладошки. Троллейбус, подёргиваясь, тронулся с места…

***

Через некоторое время Татьяна стояла у подъезда новенького пятиэтажного дома из белого кирпича. Ещё раз сверившись с телеграммой, она толкнула двери подъезда. Торопливым сбивающимся шагом девушка поднялась на второй этаж и, спустя минуту, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, позвонила в дверь. Та на удивление быстро открылась. На пороге в распахнутом халате, бесстыдно выпячивая нижнее бельё, стояла взлохмаченная, некогда красивая бабёнка с потёками вчерашней туши под глазами и следами бурной ночи на слегка одутловатом лице.

-Чё надо?- с наглой ухмылкой спросила она.

Улыбка сползла с растерянного лица Татьяны. Она, в растерянности, посмотрела назад, недоумённо оглядывая номера соседних квартир, но привлеченная гроxотом падающиx бутылок, - вновь обернулась к двери.

-Х-то там, Лидуся?- раздался знакомый до боли голос. Вслед за ним в проёме двери, за спиной вальяжно опершейся на косяк дамы, появилось пьяно ухмыляющееся, довольное лицо Валентина. Через секунду кровь отлила от Таниного лица, и оно стало неестественно белым. Полный нестерпимой боли взгляд её скользнул вниз по вихляющемуся телу мужа: от трусов,- до растопыренных босых ног. Затем вернулся к его мутным, все еще пьяным глазам.

-Ик…- икнул Валентин и попытался придать лицу невинное выражение.

Таня медленно повернулась и, оставив на лестнице полотняную сумку с гостинцами, стала медленно и трудно спускаться по ступенькам вниз. Левая нога её отказывалась слушаться. Голову и спину под провожающими ее взглядами она старалась держать прямо, и от того будто вся подломилась назад. Казалось, от нечеловеческого напряжения у нее раскрошатся зубы за плотно сжатыми губами. Но из-под зажмуренных ресниц  предательски сочились слёзы.

Хмыкнув, дама подтолкнула Валентина вглубь квартиры и захлопнула дверь.

Маленькая женщина невыносимо тяжело продолжала шагать вниз, будто ослепшая от горя…

***

Не помня себя, Таня доехала до вокзала и медленно вошла в здание. Людской поток обступил её со всех сторон, толкая и преграждая дорогу. Нарастающий гул в её голове усилился до нестерпимой боли.  Когда взгляд её остановился на окошке с надписью «Касса», змеиный хвост очереди вдруг стал распадаться на фрагменты и светлеть, пока не превратился в ослепительно белый.

Это последнее, что увидела Таня, нелепо оседая на мраморный пол вокзала.

Вокруг стал собираться народ.  Кто-то пронзительно крикнул:

- Врача! Вызовите врача! Скорее…

***

Таня лежала на двуспальной кровати, в просторной комнате маминого дома.

Утопающая в мягких подушках, одетая в белоснежную сорочку, она лежала неподвижно, с остановившимся пустым взглядом запавших лихорадочных глаз... Липа тщётно пыталась покормить её из ложечки протёртым супчиком. Он тонкой струйкой вытекал обратно из-под безвольно опустившейся губы. Хрупкие руки дочери, лежавшие поверх одеяла, пестрели следами от уколов. Даже кисти ломких рук её были черны. Липа, придерживая стриженую головку дочери, настойчиво и терпеливо продолжала своё занятие:

- Ну, дочечка, любая моя, ну ложечку хотя бы…

Залаяла собака во дворе, и через мгновение раздался стук. Липа нежно вытерла губы и подбородок дочери.  Отставив тарелку, она неторопливо, тяжёлой поступью отправилась к двери.

На пороге, поглядывая друг на друга и переминаясь, стояли довольно моложавые мужчина и женщина. Это были родители Валентина. Липа посторонилась и молча пошла в дом. Они засеменили следом.

-К  Тане не пущу, - сурово отрезала Липа, не поворачиваясь. Помолчав, все же добавила:- Она уже три месяца, как с постели не встаёт. Был повторный инсульт. Не говорит и не кушает. Не пущу! Нечего ей про скотину эту напоминать, ясно?

-Да мы и не за этим, - робко начала женщина. Под вопросительным взглядом Липы приехавшие устроились на краешке дивана.

-Ну?- поторопила их она.

Женщина толкнула локтем молчащего мужа. Тот, откашлявшись, полез в дипломат и достал исписанный тетрадный лист бумаги.

-Тут, это…Сын нас просил вещи забрать… - промямлил он.

-Да!- уже уверенным тоном продолжила оправившаяся от встречи дама,- Валечка написал тут список. Только то,  что он привёз,- она протянула бумагу Липе.

-Мы всё заберём и уедем. Надолго не задержимся, не волнуйтесь,- высокомерно добавила она,- Сами понимаете, вы мать. И, как мать, должны меня понять. Таня ему не пара. Мы с самого начала были против этого брака. Валентин - здоровый, полный сил мужчина. Было бы несправедливым полагать, что он теперь обязан…

Она осеклась на слове, вжавшись в диван под яростным взглядом шагнувшей к ней Липы. Но Липа лишь выдернула исписанный лист из рук дамы и, брезгливо глянув в сторону парочки, стала стремительно передвигаться по хате. Она распахивала шкафы и полки, выкидывая под ноги приехавшим вещи и  сопровождая свои действия короткими, срывающимися на яростный шёпот, фразами:

-Дублёнка? Нате вам, не мёрзните!

- Ага…Вот трусы  «неделька». Две упаковки, пересчитайте…

-Косметика,- вот и она. Пусть красится ваш сынок, ему самое то…

-Брелок с куколкой?- Липа осеклась на прочитанной фразе, но уже через секунду, зло рассмеявшись, прокричала:- Наташа! Детка! Иди-ка сюда…

Девочка несмело вышла из соседней комнаты, где сидела притихшая и удивлённая. В этом доме ни на кого никогда не кричали.

-Наташенька,- обратилась к ней Липа потеплевшим голосом,- Отдай этой тёте игрушку- куколку. Ту, что тебе дядя Валя привёз.

По растерянному лицу девочки было видно, что внутри неё происходит борьба. Уж как не хотелось расставаться ей с любимицей: причиной тихой зависти всех её подруг. И она решилась:

-А я … Я её потеряла…- пробормотала девочка, густо покраснев и потупив глаза.

-Да ничего, это не так важно, пусть девочка играет,- произнесла, нелепо  сюсюкая, дама.

Липа только брезгливо поморщилась, обернувшись к ней. Обняв Наташу за плечи, она повела ее в соседнюю комнату. Там, опустившись перед ней на колени, и прижимая к себе, зашептала:

-Деточка моя, хорошая моя. Я знаю, как тебе не хочется расставаться с куклой…  Но я тебя очень прошу, ради нашей Танечки… Отдай её. Пойми меня, детка…- бережно отстранив ребёнка, Липа вернулась в комнату, продолжая швырять к ногам непрошеных гостей какие-то бесконечные тряпки.

Через несколько минут в комнату зашла смущённая своим враньём Наташа. Она протянула Липе руку с оранжевым пенальчиком, из которого выглядывала миниатюрная черноволосая красавица.

-Вот. Я её нашла…- несмело произнесла девочка.

Липа бережно взяла брелок и, уже не церемонясь, швырнула его на колени даме.

Та хмыкнула и демонстративно убрала его в сумочку.

А список продолжался…

***

Прошло пять лет. На широкой лавочке у дома сидела Танюша. Припекало ласковое августовское солнышко. Суетливо разгребали сухую землю под её ногами белые куры со скошенными набок красными гребешками под зорким надзором горделиво выхаживающего ярко раскрашенного петуха.

-Здравствуйте!- крикнула Танюша двум соседкам, которые стояли у калитки дома напротив, лузгая семечки, и лениво обсуждая деревенские новости.

-Здравствуй, Танечка.- ласково отозвались они хором, обернувшись, и продолжили уже о ней:

-Вот как бывает, Макаровна… Девка совсем молодая, а инвалид. Говорят, что мужик её когда бросил,- так она и слегла совсем. Липа её забрала из больницы. Уж как выхаживала, как голубила… А она пять лет пролежала, как неживая. Вот уж маладзице досталось - единственная дочь.… Да на руках ещё детки сестры покойной. А ничего - повырастали…

-Да, Пилиповна, и не скажи. Слава Богу, что встала Таня- то. Уж как не складно, а до лавочки дойдёт, да посидит. Доля- то бабья нелёгкая. Баба бы мужика ни в жизнь больного не бросила.

-Уж и не скажи, Макаровна…

Мимо Тани угрюмо прошагал сосед, волоча за уxо упирающегося и хнычущего мальчишку.

-Дядя Митя, куда это Вы Петьку так? – спросила она его.

-Ой, Танечка, и не спрашивай. Иду от председателя колхоза. Этот гадёныш с дружками в скирду сена забрался и покурить вздумал- сгорело все напрочь. Мне в бухгалтерии столько насчитали, что за пять лет не рассчитаться… - У-уу, паразит!- добавил он, отвешивая подзатыльник схватившемуся за красное ухо, сыну…

-Пап…-  захныкал тот,- Я больше не буду!..

-А больше и не надо…- развел руками отец.

Таня смотрела им вслед и чему-то улыбалась здоровым уголком рта…

***

Вернувшись с улицы, Таня зашла в дом и тяжело опустилась на диван.

-Наташа, иди что расскажу…- позвала она сестру.

В комнату зашла Наташа, неузнаваемо изменившаяся и вытянувшаяся.  Девочке уже исполнилось 14 лет. Косы чёрных её волос тяжело лежали на спине. Она присела рядом с Таней и, прижавшись, ласково обняла.

-Я сейчас на улице встретила Валентина,- громким шёпотом начала Татьяна.

- Он подошёл ко мне и стал просить прощения. Да, правда,- добавила она, поймав недоверчивый взгляд сестры.

-Звал меня к себе, обратно.… А я сказала, что ещё подумаю, простить ли его…

На пороге стояла Липа, растерянно и жалостливо глядя на дочь. Через секунду, отвлекая Таню от болезненной выдумки, она произнесла весёлым голосом:

-А ну-ка,  девчонки, почитаем ,что нам наш Василёк из армии пишет…

Она распечатала конверт и начала читать: «Дорогие мои тётя Липа, дядя Вася, Танюша и Наташа. Служу я хорошо. Определили меня на подводную атомную лодку. База наша в Петропавловске-Камчатском. Здесь очень красивая природа. Кругом сопки , горячие ключи,-  даже зимой в них можно купаться…Я вам отсюда привезу настоящего камчатского краба»

***

В тёмной комнате, освещаемой лунным светом, лежали рядышком на двуспальной кровати две сестры и перешёптывались. Завтра Наташа уезжала в Калининград, домой. Она поступила в медицинское училище.

-Тань, - обратилась она к сестре, - Ты не переживай. Я буду весь год учиться в Калининграде, а летом приезжать к тебе. Стану хорошим медиком, вот увидишь, и обязательно тебя вылечу.

-А я по тебе буду скучать. Ты только пиши мне чаще. Обещаешь?

-Обещаю… - серьёзно ответила девочка. И заговорщицким шёпотом продолжила:

-Тань, ко мне тут Сашка из десятого класса должен прийти. Я к нему в окно вылезу попрощаться, ладно? А ты меня, если что, подстрахуешь.…Слушай, чтобы тётя Липа не проснулась, а то я получу по первое число. Ладно?

-Спрашиваешь, конечно. А ты с ним целовалась? - спросила Таня.

-Нет, что ты, - ответила Наташа…

-Да ну?  - не поверила ей сестра.

-Ну, разок один только…

И обе рассмеялись.

Их смех прерывал осторожный стук в стекло. Наташа выскользнула из постели, натянула халат и стала открывать окно, стараясь не шуметь. Таня присела на кровати, прислушиваясь к  тишине в комнате родителей…

***

На Гомельском вокзале, на раскаленном асфальте перрона стояли Липа с Василём и провожали Наташу. Она высунулась из тамбура вагона и слушала вечные, как мир, наставления:

-Ты смотри у нас, будь умницей. Учись хорошо, чтобы нам за тебя не было стыдно. Пиши чаще. Кушай хорошо. - говорили они наперебой.

Наташа согласно кивала головой,  но мысли её уже были далеко,-  в квартире на Одесской,  где она родилась и провела своё недолгое детство. Она живо представляла себе, как вбегает по немецкой лестнице  подъезда к своей квартире номер два и нажимает на звонок. Дверь ей обязательно откроет бабушка Маша. Как долго она этого ждала…

Утром следующего дня, сойдя с поезда, Наташа ехала в троллейбусе по своей улице. Её бесконечной аркой обступали зелёные шапки каштанов. Болотной лентой тянулся слева  знакомый забор военной части. Нетерпеливо сжимая стальной, нагретый солнцем поручень сиденья, она ждала встречи с домом. На своей остановке Наташа выпорхнула из двери троллейбуса и взбежала по мраморным ступеням. На звонок в двери никто не открыл и её рука потянулась к карману. На вспотевшей от волнения ладошке появился ключ, в кольцо которого была вдета ещё маминой рукой разноцветная тесёмка. Неловко, забытым движением, девушка продвинула ключ в замочную скважину и толкнула дверь…

В квартире было светло и прохладно. Знакомые запахи и шорохи дома щемящей болью прорывались навстречу её осторожным шагам. Картинки незримого прошлого нахлынули на Наташу…Комнаты казались  отчего-то меньше, а двери ниже, чем в её памяти. Да и не мудрено… Уезжала она из дома маленькой девочкой в два вершка, а сейчас вон как вытянулась- приблизила к себе потолок.

-Дома…- выдохнула Наташа.

***

Опадающими календарными листами пронеслись еще десять Наташиныx лет…

По территории военно-морской части шла молодая красивая женщина. На её стройной фигуре ладно сидела форма: чёрная юбка с кителем и бежевая рубашка с галстуком. Коротко стриженую голову  украшал задиристый чёрный берет с блестящим крабом.

-Здравствуйте, Наталья Павловна, - то и дело окликали её офицеры.

-Привет, привет,- улыбалась она им в ответ.

Да, это была Наташа…

Она легко взбежала по ступенькам небольшого здания с надписью «Санчасть» и переоделась в белоснежный халат.

В дверь кабинета раздался стук и вошёл капитан.

-Можно, Наталья Павловна?

-Проходите, Михаил Васильевич. Что,  приболели?- спросила она.

-Да нет, у меня к Вам особое дело,- сказал он, усаживаясь на стул.

-Дело в том,- продолжил он, что мичман из радиорубки заболел, а завтра комиссия из Москвы нагрянет. Некому марш «Славянки» включить на построении. Выручайте.

-Так я же не знаю как,- развела руками Наташа.

-А я Вас введу в курс дела. Идёмте,- и он поднялся со стула, распахивая перед ней дверь. Наташа последовала за капитаном.  Спустя несколько минут они были в радиорубке.

Значит, так… - начал офицер,- Отматываете на начало. Включаете громкую связь и, когда командир скомандует : «Налево, шагом марш»,-  матрос под окном даст Вам отмашку .А Вы нажмёте вот эту кнопочку.

-Что ж, попробуем,- ответила Наташа и попыталась нажать. Кнопка старого магнитофона отходила и раздавалась плавающая хрюкающая трескотня вперемежку с маршем. Наташа нажала на кнопку до синевы пальца и опёрлась что есть силы в противоположную стену своим бедром.  Музыка ненадолго выровнялась. Но стоило ослабить нажатие, как поплыла снова…

-Это же надо ремонтировать!- возроптала она.

-Некогда…- развёл руками офицер,- Так что, Вы уж жмите, как хотите,- упирайтесь, чем хотите. Но, чтобы всё было по высшему разряду!

Наташа со свойственной ей ответственностью потренировалась с магнитофоном. Перемотала плёнку на начало и, успокоившись, ушла.

Не знала она, что происходило в радиорубке после её ухода. А произошло вот что:

Матрос, которого направили прибраться в помещении, отложив уборку, вставил в магнитофон свою кассету и некоторое время дурашливо виxлялся под музыку. А после, забыв вернуть запись с маршем на место,  ушел выносить мусор.

***

Утром следующего дня Наташа в парадной форме сошла с электрички и с радостным настроением отправилась в радиорубку.

Строй уже стоял на плацу. Она включила громкую связь и, выждав несколько минут, услышала команду командира части:

- Налево, шагом марш!

Завидев отмашку бойца, Наташа нажала на старт и упёрлась в стену что есть сил. Из динамиков полился чистый голос Алёны Апиной: - «Витька барабанщик, ты уже не мальчик, сердце золотое - тук-тук-тук…».

Она отпрянула от магнитофона и с ужасом посмотрела в окно. Строй, повернувшись, ещё пару секунд продолжал маршировать, но вскоре стал разваливаться, упираясь в спины остановившихся товарищей. Воздух содрогнулся от дружного xоxота…

Проверяющий из Москвы, с лицом цвета спелого помидора, негодующе размахивая рукой, поднимался по ступенькам штаба. Вслед за ним виновато семенил бледный командир части.

Через полчаса в радиорубку зашёл матрос и глядя куда-то в сторону тихо произнёс:

-Наталья Павловна, Вас там, это… Командир вызывает…

***

Бледная и растерянная Наташа, вытянувшись, стояла в центре кабинета, а вокруг неё носился командир, от ярости притопывая ногами. Он, казалось, забыл, что перед ним женщина. Начальник так и сыпал морскими отборными выражениями:

-… Вы кто?! Вы не матрос! И даже не старший матрос! Вы!.. Вы – одноклеточная водоросль, пропущенная через желудок каракатицы!.. Вон с палубы!- негодование командира достигло апогея…

Опустошённая и обессиленная Наташа возвращалась домой после жёсткого разговора. В голове её назойливо повторялся образ шагающего по кабинету и гневно выговаривающего начальника. С этим сопровождением она доехала на электричке до вокзала, с ним же добралась на троллейбусе до дома и вошла в квартиру. У порога бабушка молча протянула ей листок телеграммы. На бежевом листе отчётливо проступили страшные слова:

«СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙ УМИРАЕТ ТАНЕЧКА»

Наташа обессилено опустилась на табурет в прихожей и безвольно прислонила голову к стене. По щекам её катились слёзы, а плечи вздрагивали.

***

Ранним утром следующего дня Наташа просила командира части отпустить её в Белоруссию.

Тот хмуро прочитал текст телеграммы и спросил:

-Сестра родная?

-Двоюродная, но она мне ближе родной. Её родители нас с братом вырастили…

-Двоюродная? Не положено! И речи быть не может!.

Целый день пыталась уговорить его Наташа выписать ей отпускное свидетельство к военному билету, без которого не посадят в поезд. Она преграждала ему путь при каждой встрече, но всё тщетно.

Прошёл ещё один длинный день. Наутро она снова вошла в кабинет командира:

-Вот рапорт об увольнении,- протянула она ему листок.

-Глупости,- ответил он ей, - Вам до его рассмотрения ещё служить и служить…

Потом, махнув рукой, вдруг сказал:

-Ладно! Пишите рапорт на отпуск.

***

Поезд до Гомеля ходил через день. Только через двое суток после подписания рапорта Наташа была в Белоруссии. Прямо с поезда она села на такси. Когда она выскочила из машины, её глазам предстала невыносимая картина: женщины, чьи волосы были повязаны чёрными платками, и мужчины с непокрытыми опущенными головами, - медленно, будто во сне, заходили в Липин двор. Они возвращались с деревенского кладбища. Их молчаливо- тяжёлый ручеёк казался нескончаемым. Среди этого потока она узнавала знакомые лица. Там, где скорбная процессия заканчивалась, в отдалении от всех, поддерживаемая Василём, шла Липа.Обессиленная и будто умершая вместе со своей дочерью. Наташа медленно пошла ей на встречу. Они обнялись и стояли так долго. Василь поглаживал Наташины вздрагивающие плечи и приговаривал:

-Вот так, детка, бывает. Нет больше нашей Танечки… Не дождалась тебя. Всё звала, звала.… А потом и вовсе замолчала.… Не дожила всего месяц до своих сорока…

***

Прошло полгода с того горестного дня, когда не стало Тани.

Наташа вернулась в Калининград и жизнь пошла своим обычным чередом. Вот и сегодня Наташа вновь еxала электричкой на службу. Она была необыкновенно похорошевшая. Обычно ладно облегающий её китель был расстёгнут, и из под него выпирал заметно округлившийся живот. Она задумчиво глядела в окно, когда подсевший с соседнего ряда седой мужчина вопросительно обратился к ней:

-Наташа? Гали Яроцкой дочь?

-Да.… А Вы.…Ой, дядя Болваныч - обратилась Наташа к нему как в детстве, узнав смешливого сослуживца Валентина.  Извиняясь, она смущенно произнесла:

-Ой, простите, меня Павел Иванович…

-Да, красавица, тебя и не узнать,- ласково продолжил тот,- Если бы на мать не была так похожа, то и не угадал бы… Что, никак ребёночка ждёшь?

-Жду, Павел Иванович,- Наташа счастливо заулыбалась.

-Замужем?- спросил он и, заметив утвердительный кивок, продолжил - А Танечка как?

-Умерла наша Танечка… Полгода назад…

-М-да… - огорченно проронил мужчина.

-Ну, рад был повидаться,- после неловкого молчания продолжил он,- Моя станция…  На дачу вот еду,- и кивнул  на коляску с незатейливым скарбом.

Уже подойдя к выходу, Павел Иванович вдруг обернулся и проговорил:

-А Валентин-то спился... Погнали его из армии. Вот так вот…

Через минуту его грузная фигура исчезла за сомкнувшимися дверями электрички.

***

В родовом зале кипело обычное оживление. Наташа не могла разродиться уже вторые сутки. Но сейчас явно уже приближалось разрешение. Пытаясь заговорить страдания между схватками, врач задавала вопросы:

-Кого ждёшь, милая?

- На УЗИ - мальчик сказали, а хотела девочку… Неужели ещё вот так за девочкой к вам  придётся приходить,- просипела сквозь зубы Наташа, посиневшими от натуги губами.

Вскоре уже стало совсем не до разговоров… Еще через пару часов нескончаемых мучений из-под рук врача показалась головка, а  вслед за ней и всё сморщенное лиловое тельце младенца. Измученная Наташа, будто уплывая в бреду,  услышала голос акушерки:

- Девочка.

-«Да хоть крокодил»,- проскользнула бестолковая мысль в измученной адскими муками голове роженицы…

-На писю смотри,- похлопала её по щекам врач: - Де-во-чка, как ты хотела…

-Как девочка?- прошептала Наташа, напрасно пытаясь приподняться…

-Девочка?-  еще раз несмело переспросила она, всё ещё не веря в чудо, - Девочка… - утвердительно выдоxнула Наташа.

***

Дочь Наташи родилась в день рождения Тани…   И всё совпало. И число, и день недели, и час , и даже минуты:10 января в пятницу в 11-30 утра. С разницей в 41 год… Боже милосердный, дай счастья любимой дочке!