Вход на сайт

Сейчас на сайте

Пользователей онлайн: 0.

Статистика



Анализ веб сайтов

Вы здесь

Сергей Серпанов. Война в тылу

Сергей СЕРПАНОВ

 

ВОЙНА В ТЫЛУ

 

Содержание:

 

1.          Оружие Победы.

2.          Дети войны.

3.          Тихо! Об этом молчи!

 

Великая Отечественная... Много книг, газетных и журнальных статей написано о ней, о ее героических буднях. Сняты кинофильмы – как документальные, так и художественные. Но проходят годы – и к уже известным добавляются новые детали, новые штрихи, рассказывающие о подвиге народа. Он воевал как на фронте, так и в тылу. Автор на основе архивных материалов и свидетельств очевидцев попытался восстановить атмосферу военных лет в Горьковской области.

 

1.

 

ОРУЖИЕ ПОБЕДЫ

 

 

БРОНЯ КРЕПКА

 

Какие только метаморфозы не происходили с броневой техникой, которую выпускали Горьковский автозавод и завод «Красное Сормово»! Ее заставляли даже... летать.

Забытый конструктор

Первый танк был создан под руководством весьма известного в то далекое от нас время, а теперь напрочь забытого летчика и конструктора Александра Пороховщикова, чьи воспоминания автору этих строк удалось найти в архиве.

«На поле шло учение новобранцев, - писал Александр Александрович. - Глядя на солдат, перебегавших цепью, я подумал: невеселая штука - бежать в атаку под пулеметами врага. А что если послать на штурм окопов не людей, беззащитных против свинцового ливня, а машину, одетую в броню, вооруженную пулеметами? Конструктивное решение я увидел в постановке бесконечных лент или гусеничных ходов тракторного типа».

Идея осуществилась в 1915 году. В конструкции первого танка Пороховщикова уже были предусмотрены все основные элементы современных боевых машин - броневой корпус, вооружение во вращающейся башне, двигатель внутреннего сгорания, гусеницы.

Длина танка составляла 3,6 метра, ширина - 2, высота (без башни) - 1,5 метра, весил он около четырех тонн. Несущей его конструкцией была сварная рама с четырьмя полыми вращающимися барабанами, вокруг которых перематывалась гусеничная лента. Управлялась машина с помощью двух поворотных рулевых колес, расположенных у бортов. На мягком грунте танк «ложился» на гусеничную ленту.

Боевая машина Пороховщикова успешно прошла испытания, но в Первой мировой войне не участвовала. Серийного производства танков в России налажено не было. А вот англичане, изготовив опытный образец на полгода позже, чем Пороховщиков, сумели поставить его на поток.

Механический монстр

Есть документальные свидетельства о том, что разработки бронированных машин велись задолго до Пороховщикова. К примеру, сын Дмитрий Менделеева Василий представил свой проект танка еще в 1911 году. Но российское военное ведомство его отвергло. Смущал прежде всего вес – 173 тонны.

Однако и за границей конструкторы тоже не дремали. В январе 1915 года британское Адмиралтейство рассматривало проект некоего Хетерингтона. Это вообще было нечто. Танк изобретателя весил 300 (!) тонн. Планировалось, что его высота будет 14, а длина – 30 метров, диаметр колес – 12 метров. Естественно, Хетерингтона постигла та же участь, что и Василия Менделеева.

А вот Николай II, к которому инженер Николай Лебеденко обратился напрямую, проявил к нему благосклонность. Лебеденко были выделены средства для постройки боевой машины. Знаменитый ученый Николай Жуковский отрядил в помощь изобретателю двух своих племянников, будущих академиков Микулина и Стечкина, которые тогда заканчивали МВТУ. Хотя тут не обошлось и без трезвого расчета. Студенты (один из них, Микулин, имел нижегородские корни), были заняты в секретном проекте, а это автоматически освобождало их от службы в армии.

Мне довелось видеть детище Лебеденко на фотографии. Правда, снимок не очень резкий и порядком выцвел. Это и понятно: прошло почти сто лет. Но сооружение высотой, наверное, с трехэтажный дом впечатляет. Этакий механический монстр. Он и сегодня привел бы в ужас солдат противника. Но вот подлинная ли эта фотография? Тогда, в начале позапрошлого века фотографы уже в совершенстве владели искусством монтажа.

Кажутся фантастическими и технические характеристики российского бронированного чудища. Вес – 44 тонны, диаметр ходовых колес – 8 метров. Каждое приводил в движение двигатель мощностью в 280 лошадиных сил. Вот только полз монстр как черепаха – со скоростью меньше двух километров в час.

Как явствует из отчета членов комиссии, присутствовавших на ходовых испытаниях, они все же состоялись. С другой стороны, оставили много загадок. Технические характеристики танка не совпадали с проектными. Вес его на деле был не 44, а 66 тонн. Поэтому недостаточно мощными оказались двигатели, которые должны были приводить колеса в движение. По бревенчатому накату монстр еще как-то полз, а на грунте колеса сразу же проваливались и крутились вхолостую. В конце концов, в одном из моторов погнулись шатуны, и корпус его деформировался. Монстр встал как вкопанный.

Члены комиссии выражали сомнение в подлинности опытного образца. Кто-то даже был убежден, что присутствовал при мистификации. Подозрительным казалось и то, что документы о расходах были составлены крайне небрежно и не давали полной картины финансовых трат. В заключение члены комиссии обращались к начальству: что делать с опытным образом? Не случится ли так, что в лес под Дмитровом проникнут германские шпионы? Но ответа не последовало. Начальники, по-видимому, боялись императорского гнева. Они решили, что царю об этом лучше не напоминать. Авось, забудет.

Так, между прочим, и произошло. Монстр ржавел, занесенный снегами зимой и омываемый дождями. Лебеденко исчез в неизвестном направлении. Похоже, с деньгами. Был он авантюристом или же бескорыстным изобретателем – история об этом умалчивает.

Когда танк стал танком

Но тогда танки назывались по-другому. Да и на танки внешне не походили. По одной версии, название «танк» придумали солдаты Туманного Альбиона. В четвертом номере журнала «Нива» за 1917 год впервые употребляется это слово, правда, в искаженном виде. «Бесстрашный и неуязвимый, устремляется он всей своей громадой в самую кипень боя, под снаряды и пули, свободно берет вражьи окопы, как пустое, незначащее препятствие, и, посеяв вокруг себя разрушение и смерть, преспокойно возвращается в свой полк, - говорилось в этой заметке. - Английские солдаты назвали этого своего нового боевого товарища «тэнк», что означает «бак» или «цистерна».

По другой версии, при отправке на фронт первых танков британская контрразведка в конспиративных целях пустила слух, что российским правительством заказана в Англии партия цистерн для питьевой воды. И танки отправились по железной дороге под «псевдонимом». А со временем «псевдоним» стал их настоящим именем.

«Ленина» «слизали» с «Рено»

Долгое время создание первого советского танка приписывали исключительно только творческим изысканиям советских конструкторов. Но на самом деле все обстояло далеко не так.

В марте 1919 года красноармейцы захватили в районе станции Березовка на Украине три белогвардейских танка типа «Рено». Один из них в качестве презента отправили в Москву лично Ленину. Увидев его, Владимир Ильич на собрании военных специалистов выразил пожелание, чтобы такой же техникой была оснащена и Красная Армия. Вместе с тем эти сведения не совсем достоверны. Взвод легких французских танков у Врангеля состоял всего из двух танков. Кто ошибался – белые или красные – сегодня уже не установить.

Согласно официальной истории завода «Красное Сормово» «Рено» доставили в Нижний Новгород. Танк разобрали до винтика, составили опись деталей, и закипела работа. Детали изготавливались на Ижорском заводе, двигатели - на АМО, а сормовичи занялись, как сегодня говорят, отверточной сборкой.

Работу контролировал бывший черноморский матрос И. Гаугель. На его поясе было две кобуры с револьверами, и если он находил какие-то неполадки, вынимал маузер и предупреждал провинившегося:

- Даю тебе час на то, чтобы все исправить, иначе...

Что такое «иначе», догадаться было нетрудно.

31 августа 1920 года были проведены первые ходовые испытания танка. На следующий день - стрельбы. А ровно через месяц детище сормовичей было отправлено в Москву. В рапорте Ленину они слукавили, докладывая о постройке «первого танка русского производства».

Но по тем временам эта боевая машина могла испугать любого противника. Танк имел смешанное пулеметно-пушечное вооружение. Экипаж его состоял из двух человек, толщина брони достигала 16 миллиметров, вес танка превышал 7 тонн, а скорость - 8,5 километра в час.

За шесть лет было изготовлено 15 танков такого типа. Потом им на смену пришли другие. Т-27, например, имел трехъярусное расположение вооружения, что позволяло вести огонь в различных направлениях. Экипаж его состоял уже из пяти человек, а вес достигал 18,5 тонны. Танк развивал скорость 22 километра в час.

Законсервированный в болоте

Не так давно в музее истории Горьковского автозавода состоялась встреча тех, кто выпускал и выпускает военную технику. Любопытными воспоминаниями на этой встрече поделился 97-летний ветеран - Илларион Григорьевич Сторожко.

- Еще на стадии проектирования предусматривался быстрый переход автозавода от выпуска мирной техники к военной, - сказал он. - И уже в 1931 году было создано бюро, занимающееся созданием оборонной продукции. Прежде всего - гусеничных машин.

Первый бронеавтомобиль на базе легкового форда ГАЗ-А был разработан не в Нижнем Новгороде, а конструкторами Ижорского завода в городе на Неве. Он был вооружен пулеметом. Мощный двигатель позволял развивать скорость в 80 километров в час и преодолевать уклоны в 15 градусов. Шестимиллиметровая броня защищала водителя и стрелка от ружейно-пулеметного огня.

С 1933 по 1936 год было выпущено 676 бронеавтомобилей, которые получили название ФАИ. Когда производство ГАЗ-А было прекращено, бронекорпуса стали ставить на шасси «эмки» - ГАЗ М-1. Переоборудовали около трехсот машин. Они участвовали практически во всех вооруженных конфликтах 30-х и начала 40-х годов прошлого века: в Испании, Монголии, Польше, Финляндии. И проявили себя неплохо.

Но ни один бронеавтомобиль ФАИ до наших дней не сохранился. Так, во всяком случае, считали до 1996 года. И вдруг в 150 километрах от Новгорода в болоте обнаружили ФАИ. Члены военно-исторического клуба РККА с огромным трудом извлекли его. Оказалось, что бронеавтомобиль был подбит артиллерийским снарядом. Но как он попал под Новгород и с кем сражался, где его экипаж - эти вопросы повисли в воздухе. На них нет ответа до сих пор. Скорее всего, списанный ФАИ оказался у партизан и был использован в боях с фашистами.

Бронеавтомобиль восстановили. Его можно увидеть в Московском музее внутренних войск.

Больше танков хороших и разных

Началась Великая Отечественная. Буквально через несколько дней, как вспоминал Илларион Григорьевич Сторожко, на завод приехал заместитель Председателя Совета Министров СССР В.А.Малышев. Он настаивал на том, чтобы ГАЗ начал устанавливать бронекорпуса на «полуторку». Однако конструкторы ГАЗа убедили его, что броню «полуторка» не потянет. И предложили оснастить броней автомобиль ГАЗ-61. И, в конце концов, получили согласие. Попутно стали выпускать автомобиль для командующего состава - ГАЗ-64 и артиллерийский тягач. Затем стали поставлять сормовичам авиамоторы для установки их на танке Т-34.

 

В 1940 году первая «тридцатьчетверка» сошла с конвейера. Танк стал истинным шедевром в развитии военной техники. В нем удачно сочетались технические элементы быстроходного крейсерского танка с высокой неуязвимостью.

По своим техническим характеристикам Т-34 намного превосходил зарубежные образцы. Совершенно новой была форма башни, большие углы наклона брони которой повышали его надежность. Впервые были применены длинноствольная пушка, дизельный двигатель, широкие гусеницы, резко увеличившие проходимость танка. Скорость Т-34 достигала 55 километров в час.

Всего за годы войны в Сормове было выпущено около 40 тысяч «тридцатьчетверок», которые внесли огромный вклад в победу над гитлеровской Германией. Сверхтяжелые «тигры» и «пантеры», «фердинанды» не выдерживали конкуренции с маневренными и надежными Т-34. Один только старший лейтенант Дмитрий Лавриненко за два с половиной месяца боёв принял участие в 28 схватках и уничтожил 52 танка противника. И это – в самые тяжелые дни Великой Отечественной (Лавриненко геройски погиб в декабре 1941 года). И тем не менее по сравнению с рекордом немецкого фельдфебеля Курта Книспаля это достижение выглядит достаточно скромным. Книспаль уничтожил 168 советских танков и самоходных артиллерийских установок. И потери нашей техники в период 1941—1945 были огромны: Красная Армия потеряла 96,5 тысяч танков и САУ, а Германия и её союзники — только 32,5 тысячи танков и штурмовых орудий.

Новая идея Сталина

В начале августа 1941 года в Москве родилась новая идея: организовать на ГАЗе выпуск легких танков Т-60. С этим заданием автозаводцы справились быстро: первый танк был собран 17 сентября.

Сталин потребовал увеличить их производство. На ГАЗ пришла телеграмма, подписанная им: «Ваш завод не использует всех возможностей для увеличения выпуска танков и плохо помогает делу обороны страны. Нужды обороны страны и Москвы требуют, чтобы ваш завод резко увеличил выпуск танков Т-60 и в ближайшие 2-3 дня начал выпускать по 10 танков в день, а к концу октября - по 15».

Можно себе представить, что было бы, если автозаводцы не выполнили этот приказ вождя. Пришлось работать без выходных дней, смены длились по 18-20 часов, а то и сутки. В октябре завод отправил на фронт 215 танков, в ноябре - 480, а в декабре - 625.

Танк с бревном

Битва под Москвой внесла коррективы в производство военной техники. Армии требовались танки с мощной броней - такой, как у Т-34. И конструкторы ГАЗа разработали такой танк. У него был мощный двигатель, вернее, два от Т-60, соединенные последовательно, и пушка «сорокопятка». 13 февраля 1942 года Т-70 отправился на «смотрины» в Москву. Вели его Глеб Зяблов и Константин Итальянцев.

Автору этих строк довелось встречаться с Глебом Ивановичем, к сожалению, ныне покойным.

- Директор завода Лоскутов устроил нам торжественные проводы, - рассказывал он. - Даже пива выпили. Помахали рукой на прощанье и двинулись в путь. Но только отъехали - забарахлил двигатель. Возвращаться же было стыдно, чинили всю ночь.

 

Но неудачи преследовали водителей-испытателей. Когда они преодолевали железнодорожное полотно, танк качнуло и полностью оторвало балансир, на котором держалась крышка люка, разнесло вдребезги смотровое стекло.

Люк закрепили с помощью бревна, но мороз был - будь здоров. Еле-еле добрались до Владимира. Здесь на заводе «Автоприбор» неисправность устранили.

И вот, наконец, Москва. Но там на заводе имени Сталина (его потом переименовали в ЗИЛ) опять произошло непредвиденное. Пошел Константин Итальянцев за отверткой, поскользнулся, упал, получил сотрясение мозга. И выпало Зяблову работать за себя и за друга. Что называется, в две смены.

- Испытания проводились в несколько этапов, - вспоминал Глеб Иванович. - В Мытищах валили лес, проходили целину, на полигоне в Кубинке расстреливали немецкие танки. Военные высоко оценили боевые и эксплуатационные качества новой машины. Только потом мы узнали, что за стрельбами наблюдал сам Сталин. Наверное, это было действительно так: мы видели издалека, что кто-то трубкой попыхивает...

Т-70 пустили в серийное производство. В июне 1942 года было собрано 350 новых танков, в сентябре - 555.

Приключения Т-70

Осенью 1942 года военные стали жаловаться, что Т-70 порой ведет себя непредсказуемо. Чтобы выявить причины неполадок, были организованы пробеги танков в Павлово, Арзамас, Заволжье, Пурех и на юг Горьковской области. В них приняли участие водители-испытатели Глеб Зяблов, Михаил Жбанков, Константин Итальянцев, Василий Воронов и Константин Дубинин.

- Однажды, пытаясь преодолеть вброд реку Керженец, затонул автомобиль, сопровождавший танковую колонну, - вспоминал Глеб Иванович. - Стали вытаскивать его танком - из-за сильного течения из-под него подмыло песок, застрял и танк. А когда три другие бронированные машины стали буксировать севшего прочно на ил своего «собрата», вместе с крюком у одного Т-70 вырвало кусок брони. За это можно было угодить под трибунал.

Пришлось делать вынужденный привал. Вырванный кусок брони удалось приварить, но выуживать затонувшую машину из Керженца и застрявший танк уже побаивались. Ждали автомобиль с лебедкой. И вдруг прибегает военпред Новицкий, глаза квадратные. Сообщает: танк Жбанкова пропал. А также его, Новицкого, охотничье ружье, правда, всего с тремя патронами.

- Все мы понимали, что если не найдем Жбанкова с его Т-70, со всех нас головы снимут, - говорил Глеб Иванович. - Объявили тревогу. И вдруг смотрим: катит Жбанков на своем танке на всех парах в наш лагерь. Оказывается, Новицкий не всю правду нам сказал. До этого поспорили они со Жбанковым. Тот говорит: давай мне ружье и три патрона, я три утки подстрелю. Вот и поехал поохотиться. Две утки действительно подстрелил. А третий патрон вернул Новицкому.

Случай этот огласке не предали. А утки зажарили и съели всей командой.

Танк, который... летал

Фантастика? Отнюдь! В конце декабря 1941 года - сразу же после разгрома гитлеровцев под Москвой - на ГАЗ пришла секретная бумага. Автозаводцам предписывалось отправить танк Т-60 в Тюмень, в распоряжение некоего О.К. Антонова.

На заводе головы ломали. Причем тут Тюмень? И кто такой Антонов? Его никто не знал.

А это был никому тогда не известный авиаконструктор, которого всерьез не принимали. Проект Антонова - создать плавучую танковую дивизию - подвергся обструкции со стороны его коллег-конструкторов. Между тем, проект был вполне осуществим. Нужно было погрузить танки на небольшие суда. Вначале они выполняли бы роль артиллерийской батареи, а затем сползли бы на берег по специальным сходням и шли впереди десантников.

Антонов, потерпев фиаско с плавучими танками, переключился на танки летающие, хотя идея, в общем-то, была не нова. Еще в 1919 году французский изобретатель Жюльен де Профитроль оснастил легкий танк «Рено» неким подобием крыльев. Но броневик, конечно же, взлететь не мог. Крылья предназначались для увеличения скорости.

В преддверии Второй мировой войны конструкторы вновь вплотную занялись летающим танком, способным преодолевать естественные преграды и минные поля и нежданно-негаданно возникать в тылу противника. Работы велись в Германии, США, Франции, Англии и СССР.

Ревностным поборником этой идеи был Михаил Тухачевский. В 1935 году по инициативе маршала группа конструкторов НАМИ во главе с М.А. Цукурленом и О.К. Портвеиновым попыталась научить летать танк БТ-7. Увы, на испытаниях конструкция поднялась всего на...30 сантиметров. Такой же неудачей закончились изыскания инженера Михаила Смалько. Дальше изготовления деревянного макета у него дело не пошло. И Сталин был вне себя. В результате конструкторов отправили в ГУЛАГ. Тухачевского расстреляли. На этом работы прекратились.

Начавшаяся война, причем начавшаяся для СССР крайне неудачно, заставила снова вспомнить о летающей бронетехнике. Тем более, что разведка информировала: в Германии работы в этом направлении ведутся очень интенсивно. И тут, как нельзя кстати, представил свой новый проект Антонов. Усатый вождь его одобрил.

 Суть идеи Антонова заключалась в том, чтобы создать своего рода гибрид танка с планером. Выбор пал на танк Т-60. Но «окрылять» его стали не на ГАЗе, а в Тюмени, в цехах бывшего пивоваренного завода.

Не раз Антонову приходилось вызывать для консультаций специалистов ГАЗа. Приезжал туда и главный конструктор автозавода А.А. Липгарт.  Но своими впечатлениями от этих поездок даже с друзьями поделиться не мог - это было строжайше запрещено.

 

Осенью 1942 года несколько образцов крылатых танков были собраны. После этого «изделие N 371/30» отправили снова в Горький, где танки подверглись некоторой доработке.

 

Испытания их проходили под Москвой, в Жуковском. Вот как описывает их Виктор Копылов (документ хранится в музее истории науки и техники Тюменского нефтегазового университета): «Летчик, в будущем прославленный испытатель С.Н. Анохин, занял место водителя внутри танка, и буксировщик, тяжелый самолет БТ-3, начал разбег... Танк-планер оторвался от земли раньше, чем это сделал бомбардировщик. Полет прошел вполне удачно. Анохин приземлился на Быковском аэродроме, изрядно перепугав местных зенитчиков, принявших необычную машину за новинку немецкой техники».

 

Анохин впоследствии вспоминал: «Непривычно было сидеть с парашютом в танке. Запускаю мотор и включаю скорость. Лязг гусениц, танк подруливает к хвосту тяжелого 4-моторного бомбардировщика. Вот уже прикреплен буксировочный трос. В смотровую щель видно, как от винтов самолета поднялось облако пыли. Длинный, словно змея, трос на глазах превратился в стальной стержень. Летающий танк вздрагивает и трогается с места. Все быстрее и быстрее мы мчимся по полю. Потом легкий крен влево, и машина в воздухе. Выравниваю ее. Мы стремительно набираем высоту. Легонько трогаю рули. Танк послушно отвечает на мои движения».

 

Однако уже через 15 минут моторы самолета перегреваются. Груз для БТ-7 оказался неподъемным. Танк весил семь с половиной тонн, а деревянные крылья его еще две тонны. Пришлось посадить бомбардировщик и планер-танк на аэродроме в Быково.

Тем не менее идею не похоронили. Вот-вот должен был появиться более мощный самолет–«извозчик», и в наркомате обороны всерьез обсуждался вопрос о том, чтобы перейти на ГАЗе к серийному производству этой новинки. Но ситуация на фронтах к тому времени кардинально изменилась, нужно было быстрее заканчивать войну, и к серийному производству Т-40 так и не приступили. А ведь этот крылатый танк, несомненно, вызвал бы панику в стане фашистов, и, возможно, День Победы наступил бы не 9 мая 1945 года, а значительно раньше.

Следует добавить, что наши конструкторы намного опередили фашистских разработчиков, которые подняли в воздух танк только в марте 1945 года. Но немцы успели выпустить только три летающих «тигра». В боевых действиях они участия не принимали.

В июне 1945 года эти машины были доставлены в СССР, в КБ-28, которое вскоре было переименовано в КБ «Ротан». Там объединили два проекта – немецкий и антоновский. Так появился первый советский летающий танк Т-55 ЛТО. Ему довелось участвовать в боевых действиях, так как один из самолетов был продан Ираку. В 1991 году он подбил американский аналог. Кстати, американцы подняли бронетехнику на крыло только в 80-х годах прошлого века.

Сегодня на вооружении нашей армии находится летающий танк Т-80. Он может находиться в воздухе на высоте до 200 метров в течение 15 минут. Скорость его – 80 километров в час. Американский танк М1А1F поднимается всего на 120 метров, полет его длится на три минуты меньше.

Как танк переделали в самоходку

В июне 1943 года ГАЗ подвергся интенсивным бомбовым ударам врага. Некоторые цехи были полностью разрушены. Выпускать Т-70 стало большой проблемой. И на заводе рассудили так: Т-70 - не конкурент Т-34 и КВ, поэтому есть смысл использовать ходовую часть Т-70 для производства самоходных артиллерийских установок. Так родилась СУ-76 с мощной 76-миллиметровой пушкой. Всего до мая 1945 года было выпущено свыше 7 тысяч таких самоходок.

А танки с конвейера ГАЗа уже больше не сходили. В послевоенное время здесь перешли на выпуск бронетранспортеров.

 

ОБОРОННАЯ ГУСЕНИЦА

 

Вопрос на засыпку: могли ли самые обычные бабочки помочь нашему народу победить в Великой Отечественной? Оказывается, да, и помогли очень. Гитлеровцы остервенело бомбили цеха Горьковского автозавода, где выпускались танки и другая военная техника. Но им не пришло в голову, что на опытной биологической станции Горьковского университета ведутся работы, которые имеют не меньшее значение, что велись на ГАЗе и других оборонных предприятиях. А это было именно так.

В 1935 году в  Нижнем Новгороде, еще пока не переименованном в город Горький, появился Сергей Сергеевич Четвериков, только что отбывший шестилетнюю ссылку. Почитатели его таланта, следившие за судьбой несправедливо осужденного человека, были несказанно рады. Этот человек в свое время был  награжден почетной медалью «Планета Дарвина» Германской академией естествоиспытателей, что свидетельствовало о признании его заслуг перед мировой наукой.

Собственно говоря, эта медаль и стала отправной точкой его дальнейшей судьбы. Как-то не верилось нашим идеологам, что ученый потратил полвека своей жизни на собрание коллекции бабочек (она насчитывала триста тысяч экземпляров). Для чего это надо? Этот вопрос мучил и чекистов. Не занимался ли в это время Четвериков под прикрытием энтомологических десантов шпионской и разведывательной деятельностью? У них был на это один ответ: да. И в результате Сергей Сергеевич загремел под фанфары.

Но, отмотав срок, Четвериков все же сумел доказать, что он старался на благо Отечества. И произошло невероятное: бывший зек, вернувшийся из сибирской ссылки, возглавил кафедру биологического факультета Нижегородского университета, хотя ему было запрещено жить в крупных городах и заниматься наукой. Как это вышло - сегодня сказать трудно. Высоких покровителей у Четверикова не было, были только его почитатели. Но они не могли замолвить о нем слово перед высоким начальством. Видимо, само начальство осознавало, что Четвериков - такой самородок, которого трудно взрастить в естественных условиях.

И началась творческая работа.

Зимой самого страшного в календаре сталинских репрессий 1937 года, Четверикову неожиданно наносит визит ученый секретарь Наркозема. Разговор был коротким: Красной Армии требуется чесуча для парашютов и аэростатов, а Япония - основной поставщик этой ткани – намеренно срывает выполнение договоров. Если Четвериков в короткое время не наладит выпуск этого стратегического сырья, то он снова загремит под фанфары. Такой вот самый примитивный шантаж.

А что делать Сергею Сергеевичу? Ему очень не хотелось коротать остаток века на тюремных нарах. К тому же и мысли были, как разводить экзотического шелкопряда в наших северных условиях. И он вывел «скороспелую» породу гусениц, которые вызревали за короткое российское лето.

В Марьиной роще, на Щелоковском хуторе, в то время росли дубы, которые помнили еще визит Петра Первого в Нижний Новгород. Им было почти по триста лет. Но была и молодая дубрава - ее выбрал местом для своих экспериментов Четвериков.

Но в эти исследования так или иначе втягивались южные районы СССР. В 1942 году были получены первые положительные результаты. А два года спустя оказалось, что выведенная порода шелкопряда хорошо приживается даже в суровых условиях Сибири.

Но соль в другом. Сергей Сергеевич Четвериков обеспечил наших десантников отечественными парашютами из шелковых нитей, выработанных шелкопрядами из дубовых листьев Марьиной рощи. Он был награжден весьма скромно - орденом «Знак Почета».

Но кончилась война, и тут начались гонения на генетиков. Четверикову предложили два варианта: либо он должен оставить университет, либо - тюрьма. Ему уже было много лет, и он ушел на пенсию...

 

НЕ СКАЖУТ НИ КАМЕНЬ, НИ КРЕСТ, ГДЕ ЛЕГЛИ...

 

Накануне Дня Победы исполнилось 110 лет со дня рождения конструктора Александра Овчинникова - одного из создателей сормовских подводных лодок типа «Щука», «Малютка» и «Эска». Их экипажи прославили себя в боях с фашистами и практически все нашли свое последнее пристанище на морском дне. Мы уже не встретим этих людей на земле, но, как писал Валентин Пикуль, они живы в каждой капле океанской воды, мы слышим их голоса в порывах океанского ветра. Им не повезло – в море везет не всем. По-крупному не везло и конструктору...

 

Ровесник «Дельфина»

 

Александр Павлович Овчинников родился в Санкт-Петербурге. И надо же такому совпадению - именно в этот день на Балтийском заводе была спущена на воду первая боевая российская подводная лодка «Дельфин» - детище корабельного инженера Бубнова, кстати, тоже нижегородца.

 

 «Дельфин», как свидетельствуют архивные документы, погиб в морской пучине. Его несчастливая судьба, казалось, преследовала и Овчинникова. В восемь лет он остался круглым сиротой. Его взял под свою опеку старший брат Матвей, но в 1917 году братья вынуждены были бежать из голодного и такого непредсказуемого Петрограда. Казалось, что в провинции гораздо спокойнее.

Судьба привела их в Городец, где Александр закончил школу. А в 1923 году поступил в Нижегородский университет на судостроительный факультет.

Время было тяжелое. Приходилось подрабатывать и кочегаром на железной дороге, и слесарем. Когда получил направление на завод «Красное Сормово», жизнь понемногу стала налаживаться. Здесь Александр Павлович наконец-то стал воплощать свою давнюю мечту - строить подводные лодки. В предвоенные годы при его непосредственном участии  были сданы в эксплуатацию 33 субмарины.

Первую из них, «Щ-304», спустили на воду 1 мая 1931 года. Ее назвали «Комсомольцем», поскольку средства на строительство собирала именно молодежь. Оборудование и материалы поступали отовсюду: сталь - из города на Неве, электроприборы - с Украины, аккумуляторы - с Кавказа.

 

Если тогда «Щука» поражала воображение своими размерами и техническими характеристиками, то сегодня по сравнению с атомоходами она кажется малюткой: длина ее - 54, ширина - 6,4 метра. Но скорость хода в надводном положении составляла 14,8 узла в час, а подводного - 8 (это соответствует 27,4 и 14,8 километрам). Лодка могла пройти почти 10 тысяч километров, на ней находилось десять торпед, а также два орудия.

В октябре 1942 года «Щ-304», уничтожив 4 транспортных корабля фашистов, напоролась на магнитную мину, экипаж погиб. Но на «Красном Сормове» за два года перед войной были сданы в эксплуатацию еще 40 подводных лодок, которые нанесли значительный урон противнику.

 

 «Конвейер смерти»

Постановлением Государственного Комитета Обороны СССР от 1 июля 1941 года строительство подводных лодок на «Красном Сормове» было приостановлено. Завод перешел на производство танков Т-34. 24 еще не готовых к сдаче субмарины накрыли брезентом. Еще две подлодки – «С-12» и «С-13» - находились в Кронштадте. Их пришлось испытывать по сокращенной программе, что, конечно же, потом аукнулось.

В самом начале 1942 года строительство подводных лодок на заводе возобновилось. Но сроки сдачи их Военно-Морскому флоту были скорректированы. Из Москвы торопили - наш флот нес ощутимые потери (всего за годы войны погибло 96 советских субмарин, в том числе 26 – сормовских). Однако спешка, как известно, плохой помощник: лодки одна за другой ложились на дно. Только в октябре 1942 года на Балтике погибло шесть «щук» и «эсок»

 

Финский залив, как вспоминал капитан первого ранга Валентин Лебедев, был нашпигован минами, как булка изюмом. Всего здесь наши корабли ожидали 66 тысяч мин. И уберечься от них было практически невозможно. Верхний слой этого «пирога» преграждал путь судам в надводном положении. При погружении лодка так или иначе должна была коснуться усиков минных антенн или тросов, которые их держали. Гремел взрыв - и все кончалось гибелью субмарины. Нельзя было и «проползти» по дну - в этом случае срабатывали акустические и контактные мины, взрыватели которых реагировали на магнитное поле лодки, а также на шум ее винтов. И, наконец, фарватеры и узкие участки залива враг перегородил противолодочными сетями. Возле них постоянно дежурили 14 сторожевых кораблей, 40 торпедных катеров и подводные лодки.

 

Несмотря на это, нашим морякам время от времени удавалось прорываться через мощные заградительные кордоны. Экипаж «С-7», например, пустил на дно четыре вражеских транспорта, сбил три самолета и причинил серьезные повреждения еще двум кораблям. Но и сам погиб. На дне моря и сейчас еще покоятся останки нижегородца Михаила Егорова и его боевых друзей. Финская подлодка «Весихииси», что в переводе означает «Морской черт», выследила «С-7» и атаковала ее с ходу. Торпеда угодила в правый борт. Уцелели только те, кто находился в рубке. Среди них оказались капитан Сергей Лисин и командир отделения радиотелеграфистов Василий Субботин из города Выкса Нижегородской области.

4 июня 1942 года первая и самая любимая «дочь» Овчинникова - лодка «Щ-304» - сумела продраться сквозь минный заслон и 15 июля потопила фашистский транспорт водоизмещением свыше десяти тысяч тонн, на борту которого находилась военная техника и войска противника. Но и этой подлодке не повезло. «Щ-304» (она, как уже говорилось выше, носила имя «Комсомолец» - и тут сплошная мистика: точно так же назывался атомоход, погибший в апреле 1989 года в Норвежском море)все же напоролась на мину. Погибли в числе других нижегородцы Иван Гришин и Аверьян Пятков.

 

«Конвейер смерти» продолжал работать. Командиры лодок пытались остановить его, предлагали сделать паузу в боевых операциях до тех пор, пока авиация не нанесет массированный бомбовый удар по заградительным порядкам врага, но адмиралы к их мнению не прислушивались. Только после гибели еще четырех подводных лодок и вмешательства Сталина сормовские субмарины решено было поберечь.

Такого предвидеть никто не мог

Но опасность порой исходила даже оттуда, откуда ее никто не ждал. Это случилось, например, в 1944 году с лодкой «Щ-402».

Василий Михайлович Терехов служил тогда на другой лодке – «К-21». Гибель боевых друзей он описывал так: «Наш летчик торпедоносца, очень опытный и знающий дело, находился в воздухе у берегов Норвегии на правах «свободной охоты», где и обнаружил подводную лодку. Экипаж ее упорно молчал, на выстрелы из ракетницы не реагировал. И тогда «морской охотник» атаковал субмарину торпедой... Его на некоторое время отстранили от полетов, но когда он снова вылетел на задание, то, утопив два транспорта, спикировал на третий в горящем самолете, чем себя полностью реабилитировал».

Однако недавно выяснилось, что это - всего лишь легенда. Архивы повествуют о другом.

... В сентябре силами Карельского фронта и Северного флота начала осуществляться масштабная операция по выдворению гитлеровцев из Заполярья. Вражеские субмарины должен был выслеживать самолет капитана Протаса.

 

Все шло по намеченному плану. За исключением одного: подполковник Пересада почему-то не объявил летному составу о том, что надо быть чрезвычайно внимательными - наши подводные лодки находились именно в том районе, над которым барражировал самолет-охотник. И Протас, заметив рубку подлодки, не раздумывая, сбросил торпеду. В небо поднялся столб дыма, на поверхности моря расползлось большое масляное пятно...

Как выяснилось, это и была «Щ-402». И реакция командования была незамедлительной. Подполковника Пересаду тут же взяли под стражу. Протаса, не сумевшего отличить нашу «щуку» от немецкой подлодки, простили – логика СМЕРШа непостижима. Через пять дней, 27 сентября 1944 года, Протас вылетел на бомбардировку норвежского порта Вадсе, где разведка обнаружила скопление вражеских судов. Как предполагалось тогда, самолет был сбит (хотя это не факт), летчик сдался немцам. И теперь можно только гадать: был ли Протас засланным в нашу страну фашистским диверсантом, или же просто допустил ошибку, ставшую для него фатальной, и понимал: Родина его во второй раз миловать не станет.

Злоключения в мирное время

После войны на заводе «Красное Сормово» приступили к строительству подлодок нового поколения. Встала задача: оснастить их крылатыми ракетами, которые могли наносить удары как по береговым целям, так и по самолетам. Но проект реализовывался с большим трудом. Лодки впервые в мире учились «одевать» в резиновые чехлы, чтобы акустики практически перестали слышать шум их винтов. Требовались надежные транспортные контейнеры для ракет, куда бы не попадала вода, радиоэлектронные системы, нужно было быстро и точно определять координаты подводной лодки для управления ракетами. Многие конструкции отливались из алюминиевого сплава, а заводы срывали поставки. Никто не мог в стране изготовить резиновые шланги 60-миллиметрового диаметра. Пришлось ЦКБ «Лазуриту» своими силами разрабатывать их конструкцию...

В еще большем режиме секретности завод «Красное Сормово» и ЦКБ «Лазурит» работали, когда начали строить атомные подлодки, которые по сложности внутренней начинки можно сравнить с космическим кораблем. Приходилось применять принципиально новые технологии - прежде всего, сварки титанового корпуса. Рабочие трудились в белых перчатках и в тапочках. Каждый раз им выдавали чистое нижнее белье и спецодежду.

Печально, но вот уже двадцать с лишним лет подводные лодки не спускаются на воду. Уволилось много квалифицированных специалистов, завод лишился оборудования, испытательных стендов. Строятся только надводные суда.

А Его Величество Рок и сегодня преследует сормовские лодки. Даже после того, как они становятся плавучими памятниками. В конце 90-х годов прошлого века сормовичка «Б-396» («Новосибирский комсомолец») была переоборудована в государственное учреждение культуры Москвы «Подводная лодка-музей». Это обернулось для столицы немалыми затратами. Одна транспортировка субмарины обошлась в круглую сумму, но москвичи потеряли, наверное, вчетверо больше. Лодку поставили временно к причалу Московского хладокомбината и решили сэкономить - не подключили к электропитанию. И тут «экономам» был нанесен удар под дых: при очередном сбросе из водохранилища стоявшая на понтонах «Б-396» ушла на дно, корпус ее обледенел.

 

Не прошло и месяца - новая беда. Подлодку «Горьковчанка», владельцем которой являлся технический музей АвтоВАЗа, во время паводка унесло с места стоянки в селе Подстепки. Бесхозную неуправляемую субмарину спасатели выловили только через двое суток. Слава Богу, что не потонула.

2.

ДЕТИ ВОЙНЫ

Как всегда, 11 апреля они собрались вместе. Малолетние узники фашистских концлагерей, а теперь убеленные сединами люди видели все: и кровь с пылью пополам, и смерть, притаившуюся в двух шагах, страдали от голода и холода, от побоев и издевательств, от разлуки с самыми родными людьми. Они вынесли все, выжили и вернулись на Родину. Но эти годы никогда не сотрутся из памяти. И напрасно говорят, что неумолимое время не возвращает то, что забирает. Еще как возвращает: ночными кошмарами, клаустрофобией - боязнью замкнутого пространства, хроническими болезнями, внезапными страхами, когда что-то ужасное вспоминается так отчетливо, как будто это переживается именно сегодня...

 

Фашисты и просто немцы

В 1937 году Таисию Урняеву, еще совсем маленькую, родители увезли из Горького на Украину, в город Черкассы. Там и застала ее война. Ей было семь лет, когда умерла сестренка. Восемь, когда их с матерью угнали в Германию. Полицаи узнали, что отец Таи ушел на фронт добровольцем. Такого новые власти не прощали.

 

- Везли нас, как скот, - вспоминает Таисия Ивановна. - Духота, теснота, многим приходилось стоять. А многие так и не доехали до места назначения. Это был город Эндехаузен. Затем часть бесплатной рабочей силы переправили в Крумбах, что рядом с Мюнхеном. Но в концлагере Дюссельдорф на работу угоняли только взрослых, дети оставались в бараках.

Вскоре в концлагерь пришли местные бауэры - зажиточные крестьяне. Они выбирали рабов. Тая с матерью попали к настоящему зверю.

- Меня он просто-напросто морил голодом, бил за каждую мелочь, - вспоминает Таисия Урняева. - Бауэр был вдовцом, его сын - старым холостяком, а дочь - старой девой. Семейка, что называется, еще та. Не так пройдешь, не то скажешь, не туда сядешь - жди в лучшем случае зуботычины или подзатыльника. А иной раз избивали нас до полусмерти, а потом водой отливали, когда сознание теряли. Жизнь была до такой степени невыносима, что мама задумала утопиться вместе со мной. Уговаривала: это, дескать, не больно, заходишь в воду и все, ничего не почувствуешь, зато над нами никто издеваться не будет. И уже повела меня к реке, камень на шею повесила. К счастью, француз - он тоже на этих хозяев работал - увидел и сорвал мамин замысел.

Однажды вместе с ним мать Таи пошла к бургомистру и рассказала об издевательствах бауэра. Тот своим волевым решением передал Урняевых Софии Шляйфер. И тут началось самое невероятное. Настолько невероятное, что мать с дочерью чуть было не забыли о своем горе, все это предстало перед ними в виде фантастической сказки, где каждая новая подробность предлагала такую загадку, что страдание отступало.

- Я, по сути дела, стала членом семьи хозяйки, - говорит Таисия Урняева. - Вместе с ее дочерью Пепи пошла в первый класс немецкой школы. Мне купили и ранец, и тетрадки, и прочие школьные принадлежности. Вместе с Пепи мы делали уроки, вместе обедали, спали. Я была на седьмом небе. Фрау Шляйфер учила нас шить, вязать, по воскресеньям мы вместе ходили в церковь. На Рождество, на Пасху мне дарили всякие разные обновки, сладости. Не слишком-то утруждала хозяйка работой и мою мать.

В апреле 1945 года среди жителей села Нидераунау пронесся слух, что вот-вот сюда придут то ли русские, то ли американцы. Немцы очень боялись русских. Когда танковая колонна приблизилась к селу, все попрятались в подвалы, дома стояли пустые.

- Это были американцы, - говорит Таисия Урняева. - Я запомнила, что детям они часто дарили шоколадки. Запретили угнанным из СССР и других стран работать на немцев. Когда объявили, что нам предстоит перебраться в лагерь для перемещенных лиц, фрау Шляйфер даже всплакнула, упрашивала мою мать оставить меня в Германии. Но мама не согласилась.

Потом в жизни Таисии Ивановны было много всяких негативных моментов. Из американского лагеря ее в числе других отправили в СССР. Здесь долго проверяли,  но,  в конце концов, все закончилось благополучно. В Черкассах жену и дочь встретил отец,  который тоже побывал в плену. Но совместная жизнь не складывалась. В 1946 году семья распалась. И мать с дочерью уехали на свою малую родину - в Горький.

Но устроиться на работу в городе было трудно. Матери Таи удалось найти место истопницы, а дочь пошла во второй класс школы. Было ей 12 лет.

Ребята сначала дразнили ее (ей приходилось просить милостыню, поскольку в паспорт матери она не была вписана), а потом перестали. И Таисия Урняева успешно закончила школу, поступила в железнодорожный техникум. Работала на Горьковской железной дороге, потом на ГАЗе.

Сейчас у нее большая семья: две дочери, трое внуков, недавно родилась правнучка Алина. Все, за исключением одной из дочерей, живут вместе. Живут дружно, в доме мир и согласие.

А Таисия Ивановна рвется поехать в Германию.

- Очень хочу посмотреть на те места, где мы жили, - говорит она. - Очень хочу встретиться с Пепи. Я как-то узнала ее адрес, написала ей, но ответа не получила. Это было еще в те времена, когда в КГБ бдительно читали письма, отправляемые за границу...

Возможно, что в ближайшее время мечта Таисии Урняевой осуществится. И встретятся две дочери одной матери: одна родная, немка, и приемная - русская.

Флотские мальчишки

Автор этих строк был знаком со многими нижегородцами, начинавшими свою флотскую карьеру еще подростками. Это и Михаил Трифонов, и Станислав Шкарин, и Валентин Лаптев, и Сергей Барабанов. Но были еще и другие: Вениамин Аганин, Петр Хомутов, Лев Сидоров, Николай Горбунов, Сергей Раков, Анатолий Беляев, Евгений Ушаков, Дмитрий Арсенин... Не одна сотня нижегородских мальчишек прошли Соловецкую школу Северного флота.

Она была создана приказом наркома ВМФ Николая Кузнецова в мае 1942 года. Это была суровая необходимость: многие моряки воевали на берегу, а их место на кораблях занять было некому. Ставку сделали на подростков.

- Первое время мы жили в солдатских палатках, - вспоминал Сергей Барабанов. - Долбили ломами и кирками каменистую землю, строили казармы, столовую, баню, учебный корпус. Все работы закончили до наступления ранних полярных холодов.

Освоив флотские специальности, юнги попали на разные суда. Но везде «мальчики с бантиками», как называл юнг Валентин Пикуль, сам в прошлом юнга, проявили себя геройски. В том числе и нижегородцы. Станислав Шкарин при освобождении Прибалтики заменил раненого командира и вывел поврежденный торпедный катер из-под вражеского огня. Анатолий Беляев на Черном море устранил повреждение электрокабеля на мачте, но был ранен осколком снаряда и упал с большой высоты. Долго лечился в госпитале, а потом сам закончил медицинский институт и стал хирургом. Сергей Барабанов и Валентин Лаптев служили в бригаде торпедных катеров в Заполярье. Здесь морские охотники потопили не одну немецкую подводную лодку.

Сегодня многих бывших юнг уже нет рядом с нами. Но земляки никогда не забудут тех мальчишек, которые в трудную минуту заменили своих отцов и братьев и вместе с ними ковали Победу.

 

Узнику – девять лет

Женя Лыжин родился в Ленинградской области на железнодорожной станции Плюсса. Ему было семь лет, когда началась война, и девять, когда всю его семью немцы, оккупировавшие Плюссу, отправили в Польшу. Так Лыжины оказались в концентрационном лагере Белостока.

У Жени было трое сестер. Двух из них - шестилетнюю Капу и семилетнюю Лилю - взяли в свои семьи поляки. Они и по сей день живут в Польше. А вот Женю с Любой отправили в Германию. Матери их перед этим фельдшер сделал какой-то укол, и утром она не проснулась.

- Мы попали в городок Вайценхаузен, - рассказывает Евгений Евстафьевич. - Попали к бауэру. Тот заставлял нас убирать навоз из коровника, выкапывать свеклу. Спали в сарае, под замком.

Однажды Женя решил бежать. Но на станции его задержал полицейский. Безо всяких церемоний он отправил беглеца в лагерь. Здесь он снова встретился с Любой. И снова их взял бауэр, правда, уже другой. Но тоже не менее свирепый.

- Однажды послал меня в лес за дровами, а я заблудился, - говорит Евгений Лыжин. - В результате сильно обморозился.

Освободили его и Любу американцы. Попали в Ярославский детский дом: отец их, как выяснилось, погиб на фронте. Было стыдно, но в третий класс Женя пошел, когда ему было уже тринадцать.

Но парень он был упрямый. Поступил в Арзамасское авиационное училище, успешно его закончил. Больше десяти тысячи часов провел в небе. Потом обслуживал авиационный тренажер уже на земле...

Больше сорока лет Евгений Евстафьевич живет в Нижнем. Здесь его корни. Но нет-нет, и приснится ночью кошмар. Белосток, лагерь, немецкий фельдшер со шприцем, бауэр с плеткой в руках, он сам, чистящий коровник от навоза...

Он просыпается - совсем в другой стране, совсем в другом времени. Он знает: этот кошмар больше не повторится, если люди не забудут, что он был когда-то.

 

Лебеда – военная еда

Детство Валентины Васильевны Никитиной пришлось на военную пору. Жила она тогда в деревне Осинки Лысковского района Горьковской области. Закончила Воротынскую среднюю школу, потом Горьковский педагогический институт иностранных языков. Работала учителем в школе, преподавала в том же самом институте, где училась.

- В нашей деревне остались в основном женщины, старики да дети, - вспоминает она. - Мужчины почти все ушли на фронт. А выращивать и убирать урожай надо было кому-то. Женщины взяли на себя самую трудную работу: косили, жали. А все остальное - скирдование, молотьбу, уборку льна - делали ребятишки. Ждали с нетерпением, когда сломается молотилка, чтобы хоть часок вздремнуть прямо на копне.

Лето 1942 года выдалось засушливым. Не уродилась и картошка. В деревне начался голод.

- Ели все, что было съедобно, - свидетельствует Валентина Васильевна. - Кашу, например, варили из семян лебеды. Семена были черные, и каша получалась тоже черной и трещала на зубах. Лепешки пекли из конского щавеля. Учитель, наш сосед Ефим Иванович, собирал черемуху. Ягоды сушили, мололи на мельнице и пекли лепешки. По весне некоторые ели сережки с берез...

Весной 1943 года сажать было нечего. Валентина вместе с матерью собрали отцовские вещи (он погиб на фронте) и отправились в село Чугуны менять все это на семенную картошку. То, что выменяли, тащили на своем горбу. Когда пришли домой, не удержались, и часть семенного фонда сварили и съели.

К счастью, засухи летом не было. Урожай картошки превзошел все ожидания. Голодная смерть больше не угрожала...

 

По морозу босиком в школу не ходили

Из справки о ходе учебно-воспитательной работы в школах Горьковской области

«...9 декабря 1941 года.  Целый ряд школ в Балахне, Дзержинске, Горьком и др. занимаются в 3-4 смены. В связи с военными нуждами в конце октября-начале ноября заняты были все школы гг. Балахны и Мурома, в Горьком продолжается временная передача школьных зданий для использования по особому назначению...

Серьезные трудности встретились в борьбе за осуществление всеобуча. Сложнее стали вопросы подвоза учащихся, больше стало материально необеспеченных детей и детей, которые вынуждены оставаться дома и нянчить своих меньших братьев и сестер.

Во многих районах в начале сентября не явилось в школу значительное число детей, подлежащих обязательному обучению. В Адатовском - 585 чел, в Борском - 948, в Вадском - 292, в Воротынском - 318, в Дальнеконстантиновском - 251, в Кстовском - 590, в Лысковском - 494, в Перевозском - 411, в Спасском - 585, Шахунском - 231, г. Горьком - 2599... Всего по 46 районам свыше 15 тыс. человек...

Зав. сектором культполитпросветработы обкома ВКП(б) Чернышов».

Из справки об итогах первой четверти учебного года

«10 декабря 1941 г. Некоторая часть нерегулярно посещающих школу совсем отсеивается из школ. Отсев в этом году чрезвычайно велик. В Свердловском районе г. Дзержинска в связи с отсевом и выездом части учащихя сокращено 8 классов. По городу Горькому количество учащихся сократилось на 20776, в связи с чем сократилось 360 классов. особенно низкой была посещаемость в школах города Горького после налетов вражеской авиации (процентов 30-40)... Анализ причин непосещаемости школы в Чкаловском районе Дзержинска показывает, что 1 ноября из 5400 человек 160 не явились по болезни, 53 - из-за отсутствия одежды и обуви, 33 оставались нянями и 541 не отпустили родители...Зам. зав. отделом пропаганды и агитации обкома ВКП(б) Далматов».

Судьба человека

 

ПОСЛЕДНЯЯ ЗВЕЗДА

 

Нина Федоровна Зубанова была последней из горьковчан, кому было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Так уж вышло: одним выпадает честь быть первым, а другим приходится замыкать временной виток, когда завершается целая эпоха, а на смену ей приходит что-то новое, неизведанное.

 

А оно пришло, нахлынуло сумасшедшей волной. Что-то унесло, как сор, далеко-далеко, откуда ему уже не вернуться. Даже города Горького сейчас нет на карте. Есть Нижний Новгород, которому возвратили прежнее его название. Но вот последних Героев почившей в бозе советской империи переименовать еще не додумались. В почете ли они  сегодня? Как им вообще живется, когда изменилось все: общество, люди, отношения между ними, нормы морали? Как воспринимают они эти перемены? Как приспосабливаются к тому, что происходит?

 

Пятилетняя нянька

 

Ей часто снятся те мгновения, из которых она, даже спустя много десятилетий, не может вырваться. Низкий, режущий слух гул немецкого штурмовика, разрывы бомб, чьи-то крики, предчувствие жуткой неотвратимости: вот-вот должно случиться что-то непоправимое, обнажится вся зловещая изнанка мира, и тогда все – туши свет, жизнь кончена, как кончается печальная сказка.

 

Так думала в то время девочка Нина, которой было всего пять лет. Тогда, в войну, взрослели рано. Да и куда деваться, если на твоем попечении находятся годовалый брат и двухмесячная сестра?!

 

Отца Нины призвали в армию. Мать, Мария Никитична, работала на автозаводе. Уходила, когда было еще темно, возвращалась ближе к ночи. Нина ощущала это даже сквозь сон. Специфический запах литейки пропитывал одежду, въедался в кожу.

 

Практически все домашние заботы легли на старшую дочурку. А забот немало. Надо и воды наносить из колонки, и печку затопить, и пеленки постирать, и пол подмести, и маленьких покормить.

 

- А в доме иной раз – хоть шаром покати, - вспоминает Нина Федоровна. – Ревут ревмя, есть просят. Найду сухарь, размочу его в воде, дам им тюрю – успокоятся, вроде. Потом все опять повторяется.

 

А тут еще и бомбежки. Бараки, похожие на одинаковые почтовые ящики (они находились рядом с заводом), рассыпались, как карточные домики даже не от прямых попаданий бомб, а просто от взрывной волны.

 

- Однажды завалило и нас, - продолжает свой рассказ Нина Федоровна. – Я даже испугаться не успела, откопали нас сразу же. Брат с сестрой померли потом. Когда пришло сообщение, что под Сталинградом отец пропал без вести, несчастья посыпались, как из рога изобилия. Все мы стали болеть, осталась я у мамы одна.

 

Бомбежки все усиливались. Во время одной из них сосед-шофер увез всех барачных детей, остававшихся дома без родителей, в лес неподалеку от поселка Доскино.

 

- Уже темно было, - извлекает из своей памяти очередное воспоминание Зубанова. – Сидим рядом с зенитками, а они стреляют беспрерывно. Я и оглохла. Наверное, неделю ничего не слышала.

 

Награда «по совокупности»

 

Банальная истина: характер формируется в детстве. Так случилось и с Ниной Федоровной. Работа нянькой наложила отпечаток на всю ее дальнейшую судьбу. Всю жизнь она с кем-то нянчилась: с сыном, внуком, с товарищами по работе.

 

Зубанова всегда хотела быть первой во всем. Но не всегда это получалось.  

 

- В первый послевоенный год было большое половодье, - рассказывает она. – Из бараков тогда выбирались чуть ли не на лодках. И вот ребятишки надумали бегать по воде наперегонки – от подъезда к подъезду. Я, хоть и недокормыш, всех обгоняла. А вода – ледяная. И слегла с высокой температурой. Заводилой быть – обязанность трудная, за нее жизнь непременно взыщет. И взыщет по большому счету.

 

В школу Нина пошла с восьми лет. Впрочем, в то время и в десять лет в первый класс поступали. Кто нянькой был, как она, кто оставался на территории, где фашисты хозяйничали.

 

Училась Нина хорошо, но сразу же после шестого класса школьников стали готовить к тому, что после семилетки все они пойдут работать на автозавод. Там тогда был острый дефицит кадров. Погибли на войне опытные рабочие, заменить их было некем. Да и продолжать обучение могли далеко не все. Семьи, оставшиеся без кормильцев, остро нуждались в материальной поддержке. А работа на ГАЗе означала хоть и небольшой, но стабильный заработок.

 

Попала Нина Зубанова в режимный цех. Что там выпускалось, она и по сей день хранит в тайне.

 

- Нет, не могу я об этом, - говорит она. – В свое время подписку давала, чтобы рот на замке держать. А подписки той никто и не отменял.

 

Я смотрю на Нину Федоровну и думаю: нет, до нее не достучаться, это все равно, что беседовать с диваном. Она не поймет, что все сегодня совсем не так. В цехе, где она работала, - и это давно уже не секрет – выпускались системы связи для военного ведомства. Но Зубанова и теперь за пределами досягаемости. И я наталкиваюсь на пустоту, лишенную всякого смысла. Вернее, на бесплодную идею, которая почти сто лет назад лет овладевала умами миллионов людей. И она все еще висит в воздухе бестелесным призраком.

 

И в то же время есть во всем этом какой-то ускользающий от меня непонятный смысл. Самая главная загадка заключается не в том, чем занималась на работе Нина Федоровна, а в том, по каким критериям формировался «геройский корпус». При всем уважении к ветерану, которая недавно отпраздновала свое 75-летие, нельзя сказать, что она, как когда-то неугомонные стахановцы, выполняла по сто норм за смену. Высокое звание присвоено ей, как она обмолвилась, «по совокупности».

 

- На том производстве я проработала четыре года, - рассказывает Зубанова. – А потом коллектив расформировали. То ли кончился заказ, то ли стали то же самое выпускать где-то в другом городе, точно не знаю. А меня перевели в другой цех, тоже, кстати, режимный. Здесь, в производстве нестандартного оборудования, я трудилась до пенсии.

 

Но знали ее не как слесаря механосборочных работ, а главным образом, как общественницу. Когда вышла из комсомольского возраста, секретарь парторганизации дал рекомендацию, и Нина Федоровна стала молодым коммунистом. Не успела пройти кандидатский стаж, как ее избрали членом парткома производства, но за эту ошибку никого принародно не высекли.

 

- Я была лидером, - говорит Зубанова. – Надо организовать лыжные соревнования – сама на лыжи встаю. Надо дружинникам патрулировать по улицам вместе с милицией – сама надеваю повязку. Надо на демонстрацию - я в первом ряду. И так – везде и во всем. Ни семьи, ни дома, хоть раскладушку в цехе ставь.

 

Но вот, наконец, и разгадка. Награды, как выясняется, давали тогда не только за трудовые подвиги, но и в качестве компенсации за «шапку Мономаха», за тяжкое бремя лидерства, за то, что с риском для нервной системы надо прорабатывать прогульщиков и других разгильдяев. Требовалось, чтобы молодой партиец знал все, что происходит в цехе, и видел даже сквозь кирпичную стену. Вот за это Нину Федоровну и одарили медалью «За трудовое отличие», потом орденом «Трудовой славы»  третьей степени, потом тем же орденом, но уже второй степени. Как итог – звезда Героя, последняя в Горьком звезда.

 

«Проходной» ребенок

 

В 1958 году Нина Федоровна вышла замуж. Познакомилась она с будущим супругом на вечере в клубе. Но потанцевали и разошлись. А потом снова встретились: оказалось, что работают рядом. И как-то под иным углом посмотрели друг на друга. Потом выяснили, что нашли каждый свою половинку.

 

У Геннадия Алексеевича была большая семья – шесть братьев. А еще руки – там, где надо. Когда жена задерживалась после смены, не роптал, не читал ей нотации. Находил себе работу, копался в технике. Сначала у него был обычный мотоцикл, потом мотоцикл с коляской, потом «Жигули»-«копейка». Она, кстати, и сейчас на ходу – на ней Зубановы ездят на свой садовый участок.

 

Живут они в мире и согласии. Потому, что они – дети одного времени. Дети, которые не знали, что такое комфорт и достаток.

 

Им было нелегко. Барак с удобствами на улице сменила коммуналка, потом комната с АГВ на так называемой народной стройке. Только спустя несколько лет получили нормальную квартиру. Были счастливы, как будто выиграли миллион в лотерее.

 

К тому времени у Зубановых родился сын. Назвали его Алексеем – в честь деда. Но эйфория по поводу появления потомства прошла очень быстро.

 

- С детскими садами тогда было очень трудно, - говорит Нина Федоровна. – Надо на работу, а Лешку оставить не с кем. Заворачиваю в одеяло, иду к проходной, жду, кто первым выйдет со смены. Если муж – вручаю ему сверток с соской во рту, если бабушка – ей. А потом, когда моя смена кончается, сама принимаю эстафету. Так и прозвали нашего сына «проходным ребенком».

 

«Как это много, когда тебя понимают!»

Внук Зубановых, Антон служит в армии, в Смоленской области.

 

 – Мы, конечно, наслышаны были о дедовщине, - говорит Нина Федоровна, - Но Антон заявил, что если человек самостоятельный, если может за себя постоять, никакая дедовщина ему не страшна, да и много тут всяких баек, много досужей выдумки. Армия же, на его взгляд, - хорошая школа, которую должен пройти каждый, кто считает себя настоящим мужчиной. И он эту школу проходит. Служит хорошо. Ему присвоили звание сержанта. Весь в меня пошел, тоже лидер. 

 

В 2008 году Зубановы отпразднуют золотую свадьбу.

 

- Жизнь мелькнула, оглянуться не успели, - вздыхает Нина Федоровна. – Живем прошлым – настоящее непонятно, а иной раз даже враждебно. То, что было раньше, гораздо привычнее. В стране был порядок, стабильные цены, на безработицу не жаловались. Мы были народом, который внушал уважение. А теперь... Дел – на вершок, а слов – мешок. На коне лишь те, у кого чугунные локти и резиновая совесть.

 

Улыбка сползла с ее лица и ускользнула то ли под стол, то ли под диван – вместе с истощенными запасами возмущения. Нина Федоровна никак не может смириться с тем, что она потеряла. Хотя, в общем-то, от «среднестатистических» пенсионеров Зубановы, несомненно, отличаются. Как Герою труда Нине Федоровне положены бесплатные путевки в санатории и дома отдыха, бесплатный проезд к месту лечения и обратно и другие льготы, в том числе и по оплате коммунальных услуг. Правда, кое-какими она не пользуется. Например, бесплатными лекарствами. По той простой причине, что к врачам ни она, ни ее супруг принципиально не ходят. У них даже нет карточек в поликлинике.

 

- О лекарствах я не скучаю, - говорит Нина Федоровна. – Мы лечимся так: берем лопату и вскапываем грядки. А самое главное лекарство – сознание того, что - что мы с Геннадием Алексеевичем не растеряли за все эти годы доброго чувства друг к другу. А как это много, когда тебя кто-то понимает!

 

Брат-кум-сват против разнарядки

 

Я спросил Зубанову, помнят ли ее на заводе, понимают ли там и как часто участвует она в заводских мероприятиях.

 

Оказалось, помнят. Приглашают на экскурсии, на разные праздники и юбилейные даты. Но в основном как «свадебного генерала» со звездой Героя на лацкане пиджака. Для нынешней молодежи это экзотика, про которую они не знают. Смешной, но в то же время печальный фарс, который чувствуют все.

 

Выходит, последние герои существуют вне времени и пространства? Да нет, не совсем так. Можно отречься от прошлого, но избавиться от него невозможно, и поэтому нужно просто его уважать.

 

Но Нину Федоровну, похоже, угнетает вовсе не это, а то, что привычная ей роль лидера «по разнарядке», увы, утрачена. Но мы так ничему и не научились. «Лидеров», учрежденных и одобренных сверху, не заменили другие – те, которые действительно пользуются авторитетом и могут повести за собой. Нынешние «вожаки» – такие же псевдолидеры, как и раньше. Просто они являются кому-то из сильных мира сего братом, кумом или сватом, или же просто покупают должность. А какая, спрашивается, тут разница?!

 

ДВЕ ЗВЕЗДЫ, ДВЕ СХОЖИХ ПОВЕСТИ

 

«Какие ценности из тех, в которые свято верили наши деды, можно теперь воспринимать всерьез? Патриотизм, религия, семья, продолжение рода, воспитание, честь, дисциплина – теперь каждый может поставить все это под сомнение, но к чему приходишь, отвергнув такие непреложности?».

 

Джордж Оруэлл.

 

Автозаводцы Алексей Зеленцов и Глеб Исаев получали звезды Героев соцтруда в один день – ровно четверть века назад, в уже далеком 1982 году. Впрочем, они и по жизни близнецы-братья.

 

Теперь у них благоустроенные квартиры, у Исаева «Волга» в люксовском исполнении с затемненными стеклами (у Зеленцова, к сожалению, проблемы со зрением, он в отличие от Глеба Михайловича не глухой, а полуслепой, за баранку ему уже не сесть никогда). Садовые участки тоже совсем рядышком, в Нагулино. Они дружат семьями и вроде бы довольны своим житьем. Помимо основной, и надо сказать, довольно приличной, по нынешним временам, пенсии им положен солидный «геройский» приварок. Вроде бы не забывают, приглашают на всякие-разные праздники и пышные торжества, где, правда, чаще всего приходится выступать в роли свадебных генералов. Но к этому они давно привыкли. Так было испокон советскому веку, так и сейчас – мало что у нас в этом плане изменилось. В общем, живи, в ус не дуй, сибаритствуй после многих лет каторжного труда, вкушай манну небесную, дарованную лишь немногим избранным. Но что-то не так, что-то не сходится. Что-то гораздо более важное, чем сегодняшнюю виртуальную реальность, оставили они в прошлом, которое так и не стало будущим.

«Дупло» «глухаря»

 

Строгая вахрушка долго и тщательно изучает мое удостоверение. Наконец, кивает: «Пройдите». Поднимаюсь по лестнице. Тишина какая-то мягкая, плюшевая и в то же время тревожная - как будто здесь нескончаемо длится минута молчания. Пыльные занавески на окнах, длинный и темный, как дуло снайперской винтовки, коридор. Такое ощущение, словно он целится прямо в меня. Дом ветеранов Горьковского автозавода.

 

Звоню в дверь. Открывает хозяин. Жму его руку с неразгибающимся безымянным пальцем – скрючило от работы, нужна операция, но ее врачи делать не советуют, боятся, что потом придется вообще ампутировать руку. На другой ладони одного пальца вообще нет – производственная травма. Вот они – издержки звездизма. Но и это еще не все.  Исаев ничего не слышит – 40 лет работы в шуме и грохоте не проходят даром. Между прочим, ветераны кузницы друг друга называют «глухарями». А это, стало быть, их «дупло».

 

- Мы тут, почитай, уже лет пять с  Марьей Васильевной. Квартиру свою трехкомнатную в «свечке» на проспекте Молодежном дочке оставили - дочь тоже в кузнице работает, - а сами вот здесь. Ничего, нормально. Люди живут, умирать не торопятся. Знают, что сюда после смерти не попадут ни за какие коврижки: лестницы узкие, гроб не  внесешь. За все это время двоих только похоронили с этажа. Никто не шумит, никто не пьет до отключки сознательного соображения. Никто не валяется в нетрезвом и голом состоянии. Люди степенные. Правда, и на тары-бары не шибко-то охочие

 

Зеленцовы пока в Доме для ветеранов не нуждаются. Старший сын у них в Питере. Он – полковник в отставке, доктор технических наук. Младший, Юрий, как и отец, трудится на главном конвейере автозавода.

 

Постромки по росту

 

- Ты про войну спрашивал? – читает Исаев по моим губам. - Так вот, я зачем-то ничего не забыл. Уже в семь лет картошку копал, осенью сорок четвертого это было. Мы тогда в деревне Коноплянка жили, южнее Лыскова. Отец  на фронте, мосты понтонные наводит, а мы из лебеды лепешки печем. Совхоз имени Крупской наш – одни бабы. Впрягутся, бывало, в плуг, и меня берут за компашку.

 

Зеленцов девятью годами старше. «Я – середыш, - говорит он. – У меня семь братьев и сестра. Четверо воевали, я же возрастом не вышел. А два Николая Ивановича (старшак - сродник по матери, ее первый муж погиб еще в 1916 году от газовой атаки немцев) почти два года вместе письма домой писали – встретились в 41-м нежданно-негаданно, под Волоколамском. Николай-первый шоферил, боеприпасы подвозил на передовую, а Николай-второй их принимал. Так и шли, что называется, в одной упряжи вплоть до Курской дуги, только там война их разлучила. Но Бог миловал, никто не погиб. И встретилась вся семья в 1947 году. В последний, как оказалось, раз».

 

У Исаева война одолжила только отца.

 

- Меня, брата и сестру мачеха воспитывала. Вечно голодные. Накричит, наорет, шлепнет, если что не так: дети-то не родные. Даже когда отец вернулся с пулей в легком – так и до смерти ее носил, ничего-то не изменилось. Только потом, когда я на трактор сел, - пятнадцать мне сравнялось – брюхо от голода бурчать перестало. Если посевная – глядишь, на полевом стане щец нальют. И на том спасибо.

 

Зеленцов тоже впрягался в постромки, специально для этого приделанные к плугам и боронам – по росту для каждого. Его колхоз в Костромской области носил имя Сталина. «12 малолеток тогда плуг тягали, - говорит он. – А на борону и шестерых хватало. И так – почти всю войну. Только уже перед Победой паромщиком стал, перевозил людей и грузы с одного берега Ветлуги на другой – моста тогда поблизости нигде не было. Паром большой, в девять пар весел с ним управлялись. Две полуторки и две лошади помещались».

 

«Нас так воспитала война»

 

- Призвали меня в 56-м, - говорит Исаев. - Попал в Киров, в ПВО. Вскоре послали на шофера учиться - в Ирбит. Вернулся – младшим сержантом, отделением тягачей командовал. На студебеккере пушки возил прицепом. Отличная машина, двигатель – зверь, шестицилиндровый, в гору только так пер. Жалко, что тогда мы с американцами не ладили, они запчасти присылать перестали. А вручную не выточишь. В итоге пересел я на полуторку. Как с небес спустился: подножка – деревянная, дверца кабины – фанерная.

 

Три года пролетели – как один день. И вот – дембиль. Стоим мы – пуговицы до блеска начистили, а командир батареи – ушат воды холодной нам, водилам, на головы. Дескать, сначала на целину поедете, с уборочной поможете, а только тогда – домой. Мундиры снять, одеть рабочие робы. И наши военные билеты вместе с дембильскими мундирами сдает директору совхоза, который с Алтая приехал по нашу душу. Короче, и тут из нас последнее, что могли, выжали. Мало трех лет службы показалось кому-то. Но мы, правда, не особенно ворчали по этому поводу. Надо – значит, надо. «Да, - соглашается Алексей Зеленцов, - мы были так выращены. Нас так воспитала война. Мы сносили за свою жизнь всего по два пальто. Мы не требовали для себя никаких льгот и никогда не задумывались, что делаем на своем рабочем месте, правильно ли живем, правильно ли названа улица. Но мы  - такие».

 

- Возили зерно за сто километров в Рубцовск, на элеватор, - продолжает свой рассказ Исаев. -  Ездили на «перевертышах» – так мы машины ГАЗ-53 называли. Уж больно неустойчивые. Зерно – как вода. На поворотах ссыпается к борту, грузовик  валится на бок. Но, слава Богу, никто не разбился насмерть.

 

И тут все сходится. И для Исаева, и для Зеленцова армия – это самое яркое, что было в их жизни. «Я служил в парашютно-десантных войсках, - говорит Алексей Зеленцов. – Радиотелеграфистом. Попал в Литву, где неспокойно было, лесные братья еще вовсю о себе заявляли. Но эти места снятся мне часто».

 

О своей работе на ГАЗе наши герои говорят без блеска в глазах, да и не особенно о ней распространяются. Военная тайна? Да нет, никаких секретов. Но почему они так часто вспоминают службу на благо Отечества? Я долго гадал. Может быть, армия в те годы еще была армией победителей, в ней царствовали дух не бездумного подчинения, не дедовщина, а свободомыслие и уважительные отношения? На автозаводе же все было уже по-другому.

 

2 квадратных метра на брата

 

- После целины, - говорит Исаев, - поехал я не в свою Коноплянку, а в Горький, к двоюродному брату. Он и помог с пропиской. А жил я в развалюхе, в Гордеевке. Устроился в автохозяйство Волжского пароходства. А когда познакомился с Марьей Васильевной, она меня на ГАЗ перетянула. Потом поженились – она тоже сирота: отец на фронте погиб, мать в войну умерла. Но квартирный вопрос был в какой-то мере решен – супруга моя уже жилье имела...

 

У Алексея Ивановича ситуция была кардинально другой. Он тоже приехал к брату – Николаю первому. Прописался, устроился на ГАЗ. Снимал угол вместе с еще одним братом, Павлом. Оба почти одновременно свадьбы сыграли. А когда Павлу дали 12-метровую комнату в бараке, поселились в ней двумя семьями. «Ангелина Ивановна, жена  моя, родом из Ивановской области, - говорит Зеленцов. – И – надо же такому! – много лет спустя выяснилось, что именно в Горьком был расстрелян ее незаконно репрессированный отец, Иван Ильич Гладков. И могила его отыскалась. Но тогда мы об этом не знали. Жили с семьей брата дружно, даже когда родились дети: у нас – сын, у Павла – дочь. С промежутком в две недели, В общем, на каждого по два квадратных метра жилплощади приходилось. Как на кладбище».

 

Потом на автозаводе затеяли так называемую народную стройку. Зеленцова отрядили туда кладовщиком и сторожем. Привезли продуваемую всеми ветрами будку, в которой он с женой и двухлетним ребенком пережили холодную зиму. И получили в итоге желанную 16-метровку. Праздновали новоселье во дворе – квартира всех гостей не вместила.

 

Никто не хотел опоздать

 

- Направили меня в кузницу, - вспоминает Глеб Исаев. - А там – ад кромешный: шум, грохот, в двух шагах ничего не видно. Руки-ноги отваливаются: попробуй тыщу раз за смену на педаль парового молота нажать. Не сразу привык. Но ничего, научился, насобачился. Когда наладчиком стал, хотели в Тольятти послать – там тогда ВАЗ строился. Все документы уже оформил – надо было на полгода в Италию ехать, на стажировку. А управляющий производством, Туренко, встретил, отговорил.

 

В 68-м вступил в партию. Тут и награды пошли: орден Трудового Красного Знамени, орден Ленина, бронзовая медаль ВДНХ за рационализацию впридачу с машиной «Москвич» – я ее сначала на «Жигули», а потом на «Волгу выменял». А вскорости и Героя дали. («Тогда вообще звездопад был, - дополняет Зеленцов. – В ДК ГАЗа собрали тысячу человек. Кому – золотая звезда, кому – орден, кому – медаль. Каждому выдали по 13 рублей, банкета не устраивали – уж больно толпа большая. Ну, а мы скооперировались, поехали в лес. Правда, комары заели. Выпили наскорях – и по домам»).

 

- Всего нас, звездоносцев, тогда на ГАЗе 15 было, - продолжает Исаев. - Теперь вот пятеро осталось. Смотрят на нас, как на динозавров. А мы все не вымираем.

 

За что, спрашиваешь, Героя дали? За то, что  жили, никого не коря, не попрекая. За то, что из кузницы не убегал. Даже когда в 87-м на льготную пенсию вышел, все равно остался работать. Правда, слесарем–инструментальщиком - тут полегче. Но забот все равно хватало. Я ведь еще и секретарем партбюро был. Последним. Когда стали все свои партбилеты рвать, я им говорю: еще вспомните коммунистов. И что же? Если раньше чуть ли не в лицо плевали, а кто-то даже сказал: «Что ты советский орден на себя нацепил, старая обезьяна?». Теперь извиняются. Прав, мол, ты, Михалыч.

 

За что еще? За надежность, как я думаю. На работу в пять утра приходил – сторожа взашей прогоняли, спать мешаю, видите ли. А я отобьюсь – и включу шум-гром на полную катушку. Тут уж не до сна никому. Заметим, что Зеленцов тоже никогда не позволял себе опаздывать. «Ответственным был – жуть, - вспоминает его жена, Ангелина Ивановна. – Приходит домой – все руки в волдырях. В эмальцехе почему-то часто задерживали с доставкой деталей. Чтобы не было простоев, Алексей Иванович сам вынимал детали из печи, еще горячие».

 

Из партии ни Исаев, ни Зеленцов так и не вышли. Исаев даже партбилет сохранил. Все допытывался: «Хочешь поглядеть? Вот он, порядок – сто процентов. Надо будет – все членские взносы заплачу за вынужденный простой. А вдруг все опять вернется?».

 

Ну что тут сказать? Да, у Исаева и Зеленцова не будет общих воспоминаний с нынешним молодняком. «Они умнее, свободнее, напористее, - говорит Алексей Иванович. – Им непонятно время, в котором мы жили. Но мы такие, и нас надо принимать такими, какие мы есть. Верящими в доброту, бескорыстие, честность. Да, мы саблезубые монстры, сохранившиеся каким-то чудом. Нам осталось только жизнь простоять и жизнь продержаться».

 

Х  Х  Х

 

Но я, кажется, отвлекся от темы. Шумит-гремит двадцать первый век, забывается все – и война, и послевоенные годы, и те, которые окрестили застойными. Только вечность не знает времени, ей важно зафиксировать все: и прострелянное наше знамя над поверженным рейхстагом, и постромки, приделанные к плугу, чтобы в них впрягались малолетки вроде Глеба Исаева и Алексея Зеленцова, и все-все-все, казалось бы, мимолетное, неосновное. Дай, Господь, мужества и сил сберечь события, имена и даты – все до последнего вздоха и последнего слова.

 

12-ЛЕТНИЕ АРЕСТАНТЫ

 

Из справки управления НКВД Горьковской области секретарю обкома ВКП(б) М.И.Родионову о состоянии уголовной преступности по Горьковской области за время с 1 июля 1941 г. по ноябрь 1943 г.:

«...IV. Уголовная преступность среди несовершеннолетних

а) Уголовная преступность среди несовершеннолетних, особенно среди учащихся ФЗО и ремесленных училищ, не снижается, что объясняется тем, что в 1942 г. и начале 1943 г. в ФЗУ и РУ направлено много несовершеннолетних из мест заключения согласно Указу Правительства, и эта часть несовершеннолетних за время пребывания в местах заключения не перевоспиталась и, имея преступные наклонности, продолжала заниматься преступной деятельностью»

 

Дальше автор справки, начальник управления НКВД Горьковской области, полковник госбезопасности Зверев приводил следующие цифры. Если в первом полугодии 1942 года несовершеннолетними было совершено 562 преступления, в которых участвовало 759 человек, то во втором полугодии эти цифры составили соответственно 694 и 920, а в первом полугодии 1943 года - 986 и 1336. Больше всего было зафиксировано краж , затем шли грабежи и разбои. А вот хулиганство было непопулярно. .

 

Если сегодня уголовная ответственность наступает с 14 лет, то тогда за решетку попадали и 12-летние. Таковых с 1 января 1942 г. по 1 ноября 1943 года набралось в Горьковской области 309 человек, 13-летних - 643, 14-летних - 1212, 15-летних - 1519. 16-летние уже считались взрослыми.

 

И еще один любопытный штрих к портрету малолетней преступности. Среди привлеченных к уголовной ответственности было 1520 детей рабочих, 777 - колхозников и только 312 детей служащих. Весьма показательно: и рабочие, и колхозники вели полуголодное, нищенское существование, работали от зари до зари, воспитывать своих чад им было некогда.

 

3.

 

ТИХО! Об ЭТОМ МОЛЧИ!

 

«Мы ищем возмездия совершенного нами добра и зла и часто не находим его. Но добро и зло совершаются в душе, вне времени, и истинное возмездие совершается в нашей совести».

 

Лев Толстой

 

Много лет об этой неизвестной войне никто не знал. Документы были надежно спрятаны. И только совсем недавно их рассекретили. Читаешь – и сначала не веришь. Но это было. Было далеко не так однозначно, как рисовала нам пропагандистская индустрия Страны Советов. «Неизвестные будни» горьковского тыла

 

Советская пропаганда и учебники истории многие годы рисовали типичную картину первых дней и месяцев войны: вся страна в едином порыве... Но среди населения нередко бытовали панические настроения, а кое-кто прямо готовился в самое ближайшее время стать образцовым подданным третьего рейха

 

Бомбардировка... колбасой

 

Самое забавное, что распространению пораженческих настроений немало способствовало разгильдяйство наших же агитаторов. К примеру, в ночь с 21 на 22 июля 1941-го года заведующий радиоузлом города Дзержинска  Степанов, видимо переживая неудачи на фронте, в очередной раз напился, а за пультом оставил вместо себя неопытную подсобную работницу, которая «методом тыка» включила в сеть города фашистскую радиопередачу на русском языке. Транслировавшийся всю ночь «Голос Германии» поднял на уши весь город. Утром дзержинцы отправились кто на работу, кто на базар, где стали живо обсуждать последние новости. В результате в конце июля органам НКВД пришлось задержать большое количество новоиспеченных «гитлеровцев». Так, по сведениям агентов НКВД, гражданин Захаров публично восхвалял на заводе им. Калинина гитлеризм и «клеветнически» отзывался о жизни в СССР. Его коллега Поповкин заявлял, что советское информбюро «якобы врет», и «распространял неверие» в советскую печать. Гражданка Курепова на территории рынка открыто восхваляла вермахт и сеяла «пораженческие настроения».

 

Вдохновленный примером Степанова комсомолец Трифеев, работая зав.радиоузлом на Пырских торфоразработках, включал в сеть фашистские радиостанции, слушал «контрреволюционную клевету на СССР» и распространял ее среди рабочих.

 

Поскольку Совинформбюро в первые дни войны и впрямь скупо освещало события на фронте, по Горьковской области стали распространяться самые невероятные и бредовые слухи. В том же июле 1941 года появились «сведения», что Гитлер придёт в Москву на Ильин день и будет там этот день праздновать, будто бы гитлеровцы на Москву вместо бомб бросают колбасу и целые головы сахара. А ближе к осени в Воротынце даже появилась «сарафанная информация», что по Чебоксарам в лаптях и рубище ходит сам товарищ Сталин!

 

Продам партию за сарай

 

По мере приближения противника к границам области ширились и антисоветские настроения. К примеру, на заводе «Красная Этна» горьковский коммунист с звучной фамилией Гагарин во время своего дежурства нарисовал картину на тему «Смоленск взят» и подписал «Победа будет за нами!». Парторганизация не оценила черный юмор и, исключив Гагарина из партии, сообщила о его «упаднических настроениях» в органы НКВД. В этом же цехе однопартиец Гагарина Лисин в течение четырёх - пяти месяцев не платил членские взносы, обосновав это тем, что у него сломали сарай (в целях пожаробезопасности), и «пока тот не восстановят, ВКП (б) он ничего не должен».

 

Антисоветчина пробралась даже в святая святых - Горьковское военно-политическое училище НКВД. 28 октября политрук Генрихов устроил митинг среди политруков запаса, на котором говорил: «Ленинград предали сволочи из партийного руководства. Горький скоро будет в руках немцев, ибо вы - жулики, а они опытные воины. Пройдёт немного времени, и военно-политическое училище взлетит на воздух, а уцелевших командиров и политработников я буду собственноручно расстреливать». Удивительно, но наказанием для «диссидента» стал... выговор. Видимо, товарищи серьезно отнеслись к пророчествам Генрихова и решили не связываться с потенциальным гестаповцем.

 

С воодушевлением восприняло предстоящую смену власти и село. Бригадир колхоза «Красный октябрь» Марков в присутствии группы колхозников завил: «Скоро настанет время, и мы будем уничтожать коммунистов. Я первую пулю пущу в первого попавшегося мне коммуниста, когда это будет возможно». В колхозе «Стахановец» Тонкинского района колхозник Костров грозил бригадиру колхоза: «Скоро пройдёт ваше время. Вот придёт Гитлер, и мы вам тогда сломаем головы». В Воротынце дважды находили антисоветские листовки, в которых провозглашались лозунги: «Долой колхозы», «Долой коммунистов» и т.д. Причём листовки были кем-то разбросаны прямо в помещении Воротынского райкома партии.

 

Добровольные помощники Гитлера

 

Когда начались налеты вражеской авиации, власти столкнулись с неожиданной проблемой. Из разных частей города в небо стали взлетать разноцветные сигнальные ракеты, которые пускали как вражеские шпионы, так и «сочувствующие» граждане. Другие под шумок делали поджоги. Так, 4 ноября 1941 года во время бомбардировки Дзержинска грузчик завода № 148 Катин поджег вулканизационное отделение гаража, свалив теракт на «зажигалки». Примеру находчивого грузчика последовали жители барака № 18 Северного поселка Горьковского автозавода. Они сами подожгли барак, видимо надеясь на получение нового жилья...

 

На предприятиях дело обстояло не лучше. Только за шесть месяцев 1941 года на заводе им. Калинина (ныне «Корунд») в Дзержинске произошло 23 пожара, убытки от которых составили 302361 руб. На заводе «Ява» конторой Союзхимпрома был смонтирован цех № 2, который в течение шести месяцев не работал. Монтаж проводился с грубыми отступлениями от проектов, вентиляция оказалось неработоспособной. Оборудование поставили, не предусмотренное проектом, и, наоборот, предусмотренное проектом не поставили. В результате в феврале 1942 г. цех полностью вышел из строя, а 3 марта был взорван. На Игумновскую ТЭЦ имел место неоднократный пропуск людей без документов, по чужим пропускам, регулярными стали нарушения трудовой дисциплины охранниками и вахтёрами, пьянки на посту и т.п. Элементарную халатность и разгильдяйство директора заводов нередко пытались списать на вражеских диверсантов и лазутчиков.

 

 

ДЕЗЕРТИР? К СТЕНКЕ!

 

Только с января по декабрь 1942 года в Горьковской (ныне Нижегородской) области было  расстреляно 370 дезертиров. Впрочем, не со всеми тогда поступили по справедливости.

 

Учитывая пожелания трудящихся...

 

Всякое случалось в годы войны. Были, разумеется, и такие красноармейцы, кто сознательно оставлял свою часть и промышлял бандитизмом, убивая ни в чем не повинных людей. Они верили, что победит фашизм. Но были и те, кто просто отстал от эшелона, в котором везли на фронт. Они тоже загремели под фанфары.

 

В июле-октябре 1941 года за уклонение от призыва было осуждено 150 нижегородцев. В 1942 году военный трибунал Горьковской области осудил уже 5634 дезертиров. 370 из них были расстреляны. Когда наметился коренной перелом в войне, число дезертиров резко снизилось. Во второй половине 1943 года трибунал рассмотрел всего 232 дела, а с января по май 1944-го - 110.

 

Основная масса тех, кто бросал оружие и окопную жизнь, кто страшно боялся за жизнь собственную, оседала в сельской местности. Там верили, что они отпущены домой после ранения или болезни, устраивали на работу. «Красноармеец Берсенев Н.П., - докладывал военный прокурор Горьковского гарнизона Ваксман секретарю обкома партии Родионову, - в декабре 1941 года дезертировал с фронта и приехал к себе на родину в Тонкинский район. При прямом содействии своей жены и родственников в количестве 6 человек проживал в деревне Копенгур. Попытки со стороны органов милиции задержать Берсенева были безрезультатны... Ночью 9 апреля выстрелом из охотничьего ружья Берсенев застрелил участкового уполномоченного Тонкинского райотдела НКВД Татаринова и скрывался в лесах. Только 22 апреля 1942 года, отстреливаясь, он был тяжело ранен, после чего скончался».

Ф.Х. Салехетдинов дезертировал с фронта 1 ноября 1941 года и до апреля 1942 года спокойно проживал у себя дома - в деревне Мало-Рябушкино Кзыл-Октябрьского (ныне Краснооктябрьского) района. Более того, «он осмелел настолько, что даже занялся... спекуляцией. Скупал в своей деревне махорку, увозил ее в Горький, там продавал. Из Горького привозил мануфактуру».

 

И еще один факт. Некто Федосеев в январе 1942 года прибыл в город Бор и поступил на работу на силикатный завод. Ему поверили на слово, что он был ранен на фронте и по состоянию здоровья отпущен домой. Только в апреле после письма командира части стало известно о его дезертирстве. Через две недели Федосеева поставили к стенке.

 

В городах дезертирам было менее комфортно. Милиция и военкоматы регулярно устраивали облавы. Документы проверялись повсюду: на железнодорожных станциях, пристанях, даже на танцевальных площадках.

 

Как свидетельствуют справки военного отдела Горьковского обкома ВКП (б),  в июне 1941 года проявлялись как патриотизм, так и паника. В Перевозском районе 24 июня «во избежании повального пьянства была полностью прекращена торговля спиртными напитками и одеколоном». В Спасском районе в поселке Красный Ватрас обнаружили дезертира Широкова, призванного на действительную службу в РККА еще в 1940 году. «Он оказал вооруженное сопротивление, ранил милиционера и скрылся», - говорилось в справке военного отдела обкома ВКП (б).

 

На следующий день войны, 23 июня 1941 года, в Кулебаках появился первый членовредитель. «В транспортном цехе завода, - сообщал вышестоящему начальству заведующий отделом обкома партии В. Липатников, - рабочий Р. отрубил на руке два пальца. Р. органами НКВД арестован».

 

Чтобы сорвать мобилизацию, устраивались и поджоги. В селе Кудлей Ардатовского района неожиданно загорелся сарай, пламя затем перекинулось на дома. Огонь уничтожил 7 домов, в том числе помещение правления колхоза.

 

6 июня случилось ЧП на призывном пункте в Горьком. Сюда из Работкинского района должна была явиться команда из 26 человек. Однако, как докладывал военком вышестоящему начальству, «явилось в более-менее трезвом виде только 14 призывников, 9 из них было посажено начальником пункта для отрезвления».

 

Жителей Работок только слегка пожурили. А вот плотнику Арзинского спиртзавода Е. припаяли срок. Он во всеуслышание заявил: «Лучше буду сидеть в тюрьме, но защищать большевиков не пойду». Трибунал учел пожелания трудящихся.

 

Бандиты высшей пробы

 

Часть дезертиров еще до войны была связана с уголовниками. Прихватив с собой оружие, они сколачивали банды, организовывали притоны, совершали кражи, не останавливались перед убийствами, терроризируя население. Один из дезертиров, Баранов, оставивший часть в сентябре 1941 года, познакомился в Арзамасе с эвакуированной Добросердовой, с которой поселился в селе Мигино Сергачского района, сняв комнату в доме колхозницы Малыгиной. Здесь Баранов вместе с такими же дезертирами Сливинским и Зайцевым убили Малыгину и двоих ее детей. Не пожалели и Добросердову.

 

Скрывшись из Мигино с вещами Малыгиной, Баранов и его дружки укрылись в деревне Андреевка у четы Халяси и Насипа Маняковых. Здесь их и арестовали, как и хозяев дома, - за пособничество дезертирам. Бандитов по приговору военного трибунала расстреляли, Маняковы получили по 5 лет лишения свободы.

 

Павликов и Стаченков, оба родом из села Угуево-Майдан Починковскогорайона, дезертировали из армии в июне 1942 года. Вернувшись в свои родные края,  выкопали в лесу землянку, занимались кражами колхозного имущества. В октябре того же года убили секретаря сельской парторганизации, сожгли дом и надворные постройки одного из колхозников в селе Новая Михайловка. Лишь в феврале 1943 года Павликова удалось задержать. Стаченков был убит во время перестрелки с сотрудниками НКВД.

 

В том же году заместитель начальника УНКВД Горьковской области М. Балыбердин сообщал по инстанции о том, что случаев бандитизма среди дезертиров становится все больше. «Ими, - писал он, - совершены убийства в Сергачском, Городецком, Борском районах и в г. Муроме (он входил тогда в состав Горьковской области, - С.С.). В Муроме при ограблении квартир в одном доме убито 6 человек, в том числе семья эвакуированного из Ленинграда профессора Буйновского. В Кулебакском районе, явившись в деревню Ломовка, пьяные дезертиры-бандиты открыли стрельбу по окнам домов местных активистов (председателя сельсовета, секретаря и комсомольцев-колхозников), ими убита колхозница - жена красноармейца Фомичева».

 

Пуля в затылок или ГУЛАГ

 

Что ждало дезертиров? Если они были замешаны в убийствах, грабежах и других преступлениях, военный трибунал приговаривал их к расстрелу. «Смягчающие обстоятельства» означали 10 лет в лагере где-нибудь на Колыме. Пособники дезертиров получали по 5 лет. Впрочем, последних было не так уж много - примерно 3-5 процентов от общего числа осужденных.

 

О том, сколько человек получили пулю в затылок, доподлинно неизвестно. Архивист, кандидат исторических наук Людмила Гордеева считает, что за всю войну расстреляно около 600 нижегородцев. Многие из тех, кто получил лагерный срок, на Колыму не попали. В 1942 году, например, из 5007 осужденных 3360 человек, пожелавших искупить свою вину в боях с врагом, были направлены в штрафные роты. Те, кто отличился и кого не сразила фашистская пуля, были освобождены от наказания, а некоторые даже получили ордена и медали.

 

ХЛЕБ С ПРИВКУСОМ КРОВИ

 

Во время Великой Отечественной войны уголовщина расцвела махровым цветом. Бандиты убивали, грабили, совершали кражи самого необходимого тогда – продовольствия.

 

Карточка как средство похудения

 

Оперативники ждали в засаде долго. Сентябрьская ночь сорок первого года была на исходе, уже розовел восток, а у ворот хлебозавода № 11 никакого движения. Тишина, только где-то далеко, за Окой, слышно было, как идет первый трамвай.

 

Железные ворота открылись бесшумно, а потому и неожиданно. Видавшая виды полуторка, крытая брезентом, ехала по безлюдным улицам в направлении 32-го магазина. Там ее уже ждали. Но не подельники, которые в этот момент давали показания, а чекисты.

 

Экспедитор Нестеров вел себя нагло.

 

- Привез хлеб, - заявил он. – Я всегда его ночью вожу.

 

Но когда у него потребовали накладную, замкнулся, набычился. Никаких документов у него не было. Хлеб, который распределялся строго по продуктовым карточкам, был «левый».

 

Продуктовые карточки были введены в городах и рабочих поселках Горьковской области, как и в других регионах, не занятых фашистскими войсками, с 1 сентября 1941 года в соответствии с постановлением Совнаркома СССР. Это было связано с тем, что прилавки магазинов вмиг опустели, а на рынках цены «кусались». 9 августа, например, молоко в Горьком стоило 4 рубля литр, мясо - 26-28, яйца - 15, масло - 50 рублей. За картошкой и капустой нужно было отстоять в огромных очередях.

 

В мае 1942 года литр молока на рынке стоил уже 55 рублей, десяток яиц - 130-140, морковь - 80 рублей килограмм. Как это соотносилось с зарплатой? Уборщица получала 100-120 рублей, рабочие на оборонных предприятиях (труд их считался по тем временам  высокооплачиваемым) 400-900, служащие – 400-700.

 

Карточки, как полагали в Москве, должны были решить проблему снабжения продуктами. Все население разделялось на две категории. К первой были отнесены рабочие, инженерно-технические работники, служащие (и члены их семей) предприятий оборонной и ведущих отраслей промышленности. Ко второй - все остальные. И нормы отпуска хлеба, сахара и кондитерских изделий значительно отличались. Так, рабочие и инженерно-технические работники, входившие в первую категорию, должны были получать в день 800 граммов хлеба, а те, кто входил во вторую категорию, - только 600. Иждивенцам и детям до 12 лет полагалось по 400 граммов. Гораздо меньше хлеба и сахара получали служащие.

 

Но введение карточек, увы, не снизило остроты продовольственной проблемы. Это коснулось даже военнослужащих. 11 сентября 1941 года в «Справке военного отдела Горьковского обкома ВКП(б) о состоянии военно-политической подготовки и жизни бойцов 7-го запасного стрелкового полка», расквартированного близ Щелоковского хутора, заместитель заведующего отделом Костерин и инструктор Массалков отмечали: «8 сентября в 12 роте 4-го батальона... не хватило хлеба, бойцы ругались и кричали. В полку нет сахара, на обед готовится только одно блюдо, несмотря на то, что продукты отпускаются и на второе. Запасов продуктов в полку нет. 8 сентября не было их даже для ужина».

 

1 ноября 1941 года были введены карточки на мясо, рыбу, жиры и овощи. Но и эти карточки отоваривались не в полном объеме. В первом квартале 1943 года они были обеспечены примерно только на 80 процентов. 19 марта 1942 года Николай Добротвор писал в своем дневнике: «Сейчас мы ведем полуголодное существование. Главная основа питания - 400 граммов хлеба, которые мы получаем по карточкам. Жиров нет. Никакого масла не выдавали уже больше месяца. Люди осунулись, посерели».

 

Полки же магазинов оставались пустыми. Не было соли, керосина, спичек, а между тем эти товары в достаточном количестве имелись на складах торговых организаций. Дошло до того, что секретарь Горьковского обкома партии по торговле и общественному питанию Денисов обратился в Наркомат торговли СССР с просьбой ввести в Горьком карточки на соль и керосин. Нормы отпуска определил он сам: керосина на человека - полтора литра в месяц, соли - 800 граммов взрослым и 500 граммов - детям.

 

В то же время хищения дефицитных продуктов приобрели массовый характер. 12 ноября 1941 года прокурор области Осипов докладывал секретарю обкома ВКП(б) Михаилу Родионову: «В сентябре была вскрыта хищническая группа из работников хлебозавода N 11 и хлебопекарни N 23, работников магазинов NN 32 и 34 1-го и 2-го Нагорного пищеторгов и возчиков хлеба, возглавляемая экспедитором хлебозавода N 11 Нестеровым. Этой группой похищено 3748 килограммов хлеба, который реализовывался через работников указанных выше магазинов. Всего по делу привлекалось 13 человек... Все обвиняемые признаны виновными и осуждены». Заметим, что двое из них получили «вышку», остальные были приговорены к длительным срокам заключения.

 

Это был только началом. Всего с 1 июля 1941 года по ноябрь 1943-го, по данным начальника управления НКВД Горьковской области Зверева, у преступников было изъято почти 78 тонн хлеба, 1404 килограмма жиров, 234 килограмма сахара и других продуктов на сумму свыше миллиона рублей - по тем временам это были очень большие деньги.

 

Провалы в обеспечении населения продуктами по карточкам во многом объясняются тем, что во время войны допускались серьезные нарушения в организации их хранения и учета расходования. За один только 1943 год в Горьком было похищено 1380 комплектов продовольственных карточек и 4420 талонов на хлеб. За два месяца - с декабря 1943 года по февраль 1944-го незаконно выдано 622 тысячи талонов на горячее питание, 1146 карточек на диетпитание...

 

Полуголодное существование вызвало существенное увеличение заболеваемости и смертности. В справке, направленной в обком партии 25 октября 1943 года, заведующая горздравотделом Смирнова приводила такие цифры: если в 1940 году в Горьком умерло 15 660 человек, то в 1942 году – 26 407, причем почти тысяча человек от дистрофии.

 

В  других городах и районах Горьковской области дела обстояли еще хуже. 26 декабря 1941 года, заместитель заведующего отделом кадров обкома ВКП(б) А. Шитов докладывал начальству: «Установленные правительством нормы продажи продовольственных товаров отдельным категориям населения оказались в Дзержинске резко сниженными, а по отдельным товарам полностью отменены. Рабочим и ИТР, отнесенным по снабжению по особому списку, нормы продажи товаров на ноябрь, декабрь, были установлены: мяса, рыбы - 400, 500 граммов при месячной норме по карточке в 2200 граммов, жиров - 400 граммов при норме в 600 граммов. Круп и макарон в ноябре не продавалось совсем.

 

Совсем плохо было в Ветлуге, где жила во время войны Надежда Павловна Комарова. 24 февраля 1944 года она писала в своем дневнике: «Масленица. Продала 5 листов железа с амбара. Заплатили 300 рублей, а остальное дали дровами. Пока еще муки не купила. Мечтаю купить, а то насиделась без хлеба. 4 дня не давали. Про мясо и говорить не хочется. Мы не видели его несколько месяцев».

 

 

«Наше общество разделилось на воров и ограбленных»

 

Всю войну доктор исторических наук, профессор Николай Добротвор вел дневник. 19 мая 1942 года он сделал следующую запись: «У нас почти поголовно воровство в столовых, магазинах... Наше общество, можно сказать, разделилось на воров и ограбленных».  Это подтверждают и документы тех лет. «Уголовная преступность по районам Горьковской области держится на высоком уровне», - отмечалось в справке НКВД под грифом «Совершенно секретно». В ней приводились такие цифры: во втором полугодии 1941 года в области было зарегистрировано 9055 преступлений, в первом полугодии 1942 года - 12747, во второй половине 1942 года - несколько меньше: 11988, а в первом полугодии 1943 года - снова рост: 12768. За июль - октябрь 1943 года - 7838.

 

Наиболее массовым преступлением была кража. Всего за этот период их было совершено 23294. Второе место с большим отрывом занимало мошенничество. Таких случаев было зафиксировано 906. Грабежей - 371. Убийств - 150.

 

Процветала и спекуляция. 3 июня 1942 года Николай Добротвор отмечал в своем дневнике: «Дикая картина около универмага. Там сегодня выдают шерстяную материю. Это зверинец спекулянтов всякого рода. Один купил отрез на костюм за 900 рублей и тут же продал за 3500 рублей. Около магазина драка. 50 милиционеров, но не для порядка, а чтобы тоже получить материал».

 

Много изымалось и оружия. За два с небольшим года войны было изъято 7 пулеметов, 77 винтовок, 350 револьверов, пистолетов и автоматов, 60 гранат, две с половиной тысячи патронов, 142 единицы холодного оружия. Задержано дезертиров и 2,4 тысячи уклоняющихся от воинской службы, 2,5 тысячи дезертиров с предприятий военной промышленности.

 

По городу Горькому преступления считались отдельно. Здесь тоже превалировали кражи, Их было совершено 1564. На втором месте шли грабежи - 48, на третьем - хулиганство: 22. За все это время в городе было зарегистрировано всего 5 убийств и 2 изнасилования. Впрочем, как писал Николай Добротвор, еще 26 сентября 1941 года, в Горьком было много подпольных публичных домов с девочками 16-17 лет. «Плата за ночь с закуской - 100 рублей». Похоже,  профессор знал об этом не понаслышке.

 

Это же отмечал и начальник управления НКВД Зверев: «Сильно развита в городе сеть воровских притонов и так называемых притонов разврата, в которых уголовный элемент и дезертиры находят себе приют как для временного нелегального проживания, так и для сбыта краденых вещей. Характерным является тот факт, что большинство таких притонов выявлено у женщин, мужья которых находятся на фронте. Эти женщины в личных интересах и в целях легкой наживы завязывают знакомство и по существу становятся пособниками уголовному элементу. Общественность города, зная о таких местах, слабо помогает в их выявлении».

 

К сожалению, такие  места не выявлены правоохранительными органами и по сей день, хотя где они находятся, знают практически все.

 

 

ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ РОЗЫСК

В годы войны Горьковская область была зоной повышенного внимания как немецкой разведки, так и пропагандистских фашистских служб. Здесь ковалось оружие Победы, работали десятки оборонных предприятий. Но все попытки гитлеровцев забросить сюда свою агентуру заканчивались провалом. Правда, надо отметить: у некоторых вражеская пропаганда находила сочувствие.

В пионеры не пойду...

Свои листовки немцы сбрасывали практически везде. Так, 4 ноября 1941 года в Перевозском районе появились весточки от идеологов Третьего рейха под заголовком «К русским людям», в которых содержался призыв к расправе над коммунистами и евреями. Райком партии организовал их сбор, но всего их подшили к делу не более сотни - остальные разошлись по домам. Их, конечно же, прочитали, а вот какие выводы сделали - сказать трудно. Всего на руках, по оценке секретаря райкома, находилось примерно 300-400 листовок.

Но одно дело - пропаганда фашистская, а когда листовки изготовлял кто-то свой, - это совсем другое. Но и такие случаи были. В Ляховском районе, например, обнаружили листовки с призывом «Войну кончай, бойцы домой, комиссаров долой!». В Воротынце, в листовках, разбросанных у здания райкома ВКП (б), содержалась агитация против колхозов и коммунистов.

Но самый большой шок испытали преподаватели одной из школ Вознесенского района. Директор докладывал в НКВД: «Школьники пятых классов отказались вступать в пионеры, мотивируя это тем, что, если они станут пионерами, придут фашисты и их повесят».

Родителей ребятишек после заседания «тройки» не повесили, но надолго упрятали в колымские лагеря.

Одна горелая спичка

Темной октябрьской ночью 1943 года на границе Ивановской и Горьковской областей вышел в эфир неизвестный коротковолнововой передатчик. Это свидетельствовало о том, что приступил к работе вражеский агент.

Наутро кое-что стало проясняться. Крестьяне Гороховецкого района слышали гул пролетавшего самолета, но парашютистов никто не видел. Да и не мудрено: потемки - глаз выколи.

Оперативно-розыскная группа двух областных управлений НКВД срочно выехала на место предполагаемого приземления фашистской агентуры. Нужно было прочесать лес, найти следы пребывания здесь чужаков и, если получится, задержать их. Но этот лес с узкими, заросшими тропами и большими массивами непролазного сушняка выглядел совершенно диким. Следов пребывания человека не обнаруживалось. А нужно было найти и парашюты, и место, откуда велась радиопередача. Другими словами, иголку в стоге сена. Но без этого определить, сколько человек высадилось в Гороховецком районе, куда они направляются, не представлялось возможным. Причем рассчитывать можно было только на собственные силы. Тут тебе никакой дактилоскопии, никаких криминалистических лабораторий, никаких свидетелей.

Предполагаемое место высадки десанта облазили, что называется, на коленках. «Улов» состоял... из одной горелой спички. Но ей не было цены: эксперты заявили, что она - немецкого производства. И так как спичка была одна, сделали вывод, что приземлился диверсант-одиночка.

По тому, как тщательно ее спрятали, можно было сказать, что здесь прошел человек, который не хотел наследить. Человек очень опытный и осторожный.

Но куда он направился? Лес со всех сторон обтекали дороги: и проселочные, и шоссейные. Поймал попутку - и кати, куда хочешь. Но тут сомневаться не приходилось. В Ивановской области врагу было делать нечего, конечным пунктом его маршрута был, несомненно, Горький. И после объявления чрезвычайного розыска фашистский агент был задержан. С момента его высадки прошло две недели.

 

Этим агентом оказался Владимир Сидоренко, который в январе 1944 года был приговорен к «вышке» (смертную казнь потом заменили 20 годами лишения свободы). Бывший красноармеец воинской части № 7970, уроженец города Евпатория, находясь на фронте, 3 июля 1941 года попал в плен к немцам и был направлен в Берлинский лагерь. В мае 1942 года он, как говорилось в приговоре военного трибунала, «добровольно перешел на службу к немецкой разведке, изменив Родине. Будучи завербованным для проведения шпионской работы в тылу Красной Армии, Сидоренко... проходил специальную подготовку на разведчика-радиста по промышленным объектам. 1 октября 1943 года после окончания основного курса Сидоренко получил шпионское задание: собрать данные об авиационном заводе, установить, какие заводы находятся на территории г.Горького, что эти заводы выпускают, узнать, какие повреждения причинены Горьковской электростанции от бомбардировки немецкими самолетами, достаточно ли снабжается население электроэнергией, каково политико-моральное состояние горьковчан, выпскаются ли в Горьком самолеты американских конструкций (никакой информации об этом фашистскому агенту передать не удалось, - С.С.). Сидоренко был снабжен радиостанцией, деньгами в сумме 45000 рублей... После приземления с повинной в органы Советской власти не явился».

Трое вышли из леса

Наступил январь 1945 года. В Воскресенском районе встречали Рождество. И ночью здесь пролетел самолет. Кто-то из местных жителей увидел в небе три парашютных купола.

Фашисты делали ставку на то, что чекисты уже не ждут непрошенных гостей - война на излете. Внезапность же их появления застигнет противника врасплох, в результате он потеряет инициативу...

Сотрудники НКВД перекрыли все дороги, ведущие из места предполагаемой высадки парашютистов. Несмотря на то, что шел снег, заметая все следы, фашистские агенты, в конце концов, себя обнаружили. Надолго затаиться в безлюдном зимнем лесу мог разве что только медведь, причем в относительно «благоустроенной» берлоге. Накануне ударили морозы, от холода трещали деревья.

Они вышли на проселочную дорогу - трое в одинаковом, новеньком омбундировании. Это, конечно, сразу же бросилось в глаза. Документы у них были, на первый взгляд, в полном порядке, но при досмотре личных вещей чекисты обнаружили чистые бланки и печати различных воинских частей, а также 400 тысяч рублей. Таких сбережений у простых красноармецев просто быть не могло.

Суд был скорым. Как явствует из обвинительного заключения, составленного 26 января 1945 года, Михаил Литвиненко (Оксамытный), Степан Валько (Войтов) и Дмитрий Пюрко (Пюрков), «будучи враждебно настроенными к существующему в СССР политическому строю, в начале 1944 года изъявили немецкому командованию желание с оружием в руках бороться против Советской власти и Красной Армии и с этой целью вступили в так называемую Русскую освободительную армию (РОА)...После приземления в Воскресенском районе Горьковской области... имели намерение внедриться в Красную Армию».

Надо сказать, что Литвиненко, Валько и Пюрко получили не столь уж неподъемный срок - по 10 лет каждый.

Как «заигрывали» с абвером

15-16 сентября 1942 года на территорию Горьковской области было сброшено сразу шесть немецких шпионов. Четверо из них тотчас же явились с повинной в Арзамасский райотдел НКВД. И чекисты затеяли радиоигру с врагом.

Семен Колобалин, о котором в свое время писал в «Педагогической поэме» Макаренко, правда, колонист выведен под другой фамилией, согласился сотрудничать с абвером, зная наверняка, что после перехода границы сдастся советским властям. Что он и сделал, убедив других поступить так же. И Колобалин вышел на связь с немцами, передавая им дезинформацию. Впрочем, ложь перемежалась с правдой - для пущей убедительности.

Сообщения носили стратегический характер. Речь шла о том, в каком направлении движутся воинские эшелоны, как формируются части, какова их численность. Дело даже дошло до того, что под Бором построили аэродром, где разместили деревянные макеты самолетов. «Аэродром» вскоре разбомбили, а Колобалину объявили благодарность от немецкого командования и наградили Железным крестом. Другой важной дезинформацией было сообщение о том, что под Москвой сосредотачиваются войска, перебазированные с Урала и из Сибири, которые якобы готовятся к наступательной операции. И Гитлер перебросил сюда крупные воинские соединения из-под Сталинграда, что обеспечило наш успех в этом самом кровопролитном сражении в истории мировых войн. А в итоге Колобалин выманил из Германии еще двух немецких агентов, которые были арестованы.

 

 

МОБИЛИЗОВАННАЯ СТРАНА

 

В годы войны практически все население Советского Союза было мобилизовано. Одни надели шинели, другие встали к станкам, третьи строили оборонительные сооружения.

 

Добровольно-принудительно

 

С 23 июня в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР в Горьковской области, как и в других регионах, началась мобилизация военнообязанных 1905-1918 годов рождения. То есть под ружье встали вначале люди молодые, до 36 лет.

 

Только в Горьком было организовано 10 пунктов сбора военнообязанных. Располагались они в школах, на стадионах, в клубах. Через такие сборные пункты ежедневно проходило до тысячи человек. Как сообщалось в справках райкомах партии в обком ВКП (б), мобилизационные планы выполнялись, «настроение среди призывников хорошее». Всего в июне-июле 1941 года было отправлено в воинские части свыше 75 тысяч человек - даже больше, чем предусматривалось мобилизационным планом. Правда, не обошлось без накладок. Как отмечал в своей «Справке о мобилизации в РККА» заведующий военным отделом обкома ВКП (б) В.Липатников, «на призывной пункт Сталинского района в Горьком 25 июня должна была прибыть из Павлова команда... в составе 51 человека. К назначенному сроку явилось всего 8 человек, остальные разбрелись по городу. Все они потом пришли на пункт, но с опозданием на 10-11 часов».

 

На этот же пункт должны были явиться 26 призывников из Работкинского района. «Явилось более-менее в трезвом виде только 14, - писал Липатников. - 9 человек посажено начальником пункта для отрезвления, 2 человека задержаны для отрезвления в пути. Один человек отстал».

 

Но кровавая мясорубка войны перемалывала миллионы людей. И в августе 1941 года была объявлена мобилизация военнообязанных 1890-1904 годов рождения и призывников до 1923 года рождения. Иными словами, стали подбирать и 50-летних, и тех, кто им в сыновья годился - 18-летних. Всего же за годы войны из Горьковской области ушло на фронт 822 тысячи человек. Было сформировано и более чем стотысячное народное ополчение.

 

Но мобилизовывались не только люди. В 1941-1943 годах в Красную Армию было направлено свыше 76 тысяч лошадей, почти 7 тысяч грузовых машин и 632 легковушки, 406 тракторов, 171 мотоцикл. Потом дошла очередь и до велосипедов. Всего их было изъято 203.

 

Транспортные средства конфисковывались у населения в «добровольно-принудительном» порядке. Их владельцы должны были собственноручно написать заявления о том, что передают свою собственность на нужды обороны страны. И они писали. Попробуй откажись: сразу же наклеют ярлык «врага народа», а приговор вынесет военный трибунал.

 

Собственность государства

 

Да, приходится констатировать: в войну все население Советского Союза стало собственностью государства, своего рода крепостными. Оно было лишено какого-то, даже самого элементарного, выбора. Большевики распоряжались им, учитывая только стратегические интересы. Но, с другой стороны, в условиях жестокой схватки с коварным и сильным врагом трудно было придумать что-то другое. Тотальный контроль над гражданами своей страны, «отлаженный и безжалостный механизм помощи фронту, на который работали вся мощь страны, все ее ресурсы, - считает американский историк Керр Уолтер, - это, наверное, было тогда необходимо, хотя не все исследователи склоняются к такому выводу».

 

Но вот факты. В 1941-1943 годах на оборонные предприятия Горьковской области было переведено и мобилизовано 277,6 тысячи рабочих местной и легкой промышленности. Среди них большинство составляли женщины и подростки, заменившие мужчин, призванных в Красную Армию. Работали они и шоферами, и трактористами, и литейщиками, и кузнецами, и даже матросами. Только на Горьковский автозавод пришло в 1941 году более полутора тысяч домохозяек. А в 1943 году их ряды пополнили более пяти тысяч уроженцев Средней Азии, которые, как правило, использовались в качестве подсобников на строительстве и на торфоразработках. Но со временем и они вставали к станкам, осваивали профессии каменщика, плиточника, сварщика, слесаря, плотника, бетонщика...

 

Стало понятно, что важным резервом в обеспечении промышленности рабочей силой являются ремесленные училища. В них стали призывать, как на фронт. В 1941 году, например, туда было направлено 22,5 тысячи подростков, а в 1944 году в них обучалось уже 30,5 тысячи 13-16-летних ребят.

 

В северо-восточной части Автозаводского района есть улица Детская. Названа она так в честь эвакуированных из Сталинграда учащихся ремесленных училищ. Они так и не доучились - их направили работать в цех Горьковского автозавода, где выпускались снаряды для легендарных «катюш». Но сразу же возникла проблема: некоторые подростки были, что называется, метр с кепкой и не могли дотянуться до кнопок управления станком. Пришлось делать специальные трапы.

 

Виктору Калагину исполнилось пятнадцать, когда он начал свой трудовой путь на главном конвейере ГАЗа. Собирал «полуторку», броневики, машины для комбатов - ГАЗ-67. Когда американцы наладили поставку комплектов «студебеккеров», «доджей» и «фордов», освоил и их отверточную сборку.

 

Но тут позарез потребовался водитель. И Виктор стал крутить баранку. Отгонял машины, которые сходили с конвейера, в отдел сбыта, а броневики - на полигон, где пулеметы проверялись на кучность стрельбы. Иногда ему разрешали пострелять, и он представлял, что посылает пули не в мишени, а в гитлеровцев.

 

 Работали тогда по двенадцать часов, - вспоминает он. - Нередко приходилось оставаться и на вторую смену. Но никто не отказывался: давали спецталон на питание. Усталость забывалась, когда знаешь, что тебя ждет миска тушеной капусты с салом и дополнительная стограммовая пайка хлеба.

 

Женщины и дети стали тем стратегическим резервом, без которого организовать работу в тылу было невозможно. И правительство вместе с местными властями «закручивало гайки». Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года запрещался самовольный уход с предприятий и устанавливалась уголовная ответственность за это, а также за прогулы и опоздания. Спустя год руководителям предприятий и организаций было предоставлено право устанавливать обязательные сверхурочные работы продолжительностью от 1 до 3 часов в день. Это касалось и несовершеннолетних. На деле же сверхурочные порой составляли не 3 часа, а все 24. Многотиражная газета ГАЗа «Автогигант» сообщала в октябре 1942 года, что слесари Кузьмин и Невежин 20 часов не отходили от электрограйнера. А когда закончили работу, подошел начальник цеха: «Выручайте. Надо срочно обработать детали, откованные новым штампом». И они опять встали к станкам и две недели подряд не выходили из цеха, спали по 4-5 часов в сутки. В феврале 1943 года токарь 2-го штамповочного цеха М.Бирюков, работая без перерыва 32 часа, выполнил задание на 400 процентов.

 

Самовольный уход с предприятий стал рассматриваться как дезертирство и карался лагерным сроком от 5 до 8 лет, а дела дезертиров подлежали рассмотрению в военном трибунале. По данным прокуратуры Горьковской области, в июле 1941 года за такие противоправные деяния было осуждено 1218 человек. В феврале 1943 года разыскивалось уже 2544 человека, сбежавших с предприятий военной промышленности. И это не случайно: условия труда и быта здесь были каторжными. Заместитель начальника УНКВД Горьковской области Громадский и начальник политотдела Пейсель 16 марта 1943 года докладывали начальнику политотдела НКВД СССР Иванову: «Происходит это главным образом вследствие бездушного отношения к материально-бытовым нуждам рабочих со стороны хозяйственных и партийных органов некоторых промышленных предприятий... Невероятная грязь, холод в бараках по улице Красноармейской в Дзержинске... С октября 1942 года дрова для отопления не отпускались. Кроватями обеспечены только некоторые, подавляющая масса спит на полу без всяких постельных принадлежностей, в верхней одежде и обуви. Портянки сушить негде. Горячую пищу рабочие получают только раз в день. Растет количество истощенных больных, доставляемых в медпункты нередко в бессознательном состоянии. С 27 декабря 1942 года по 1 февраля 1943 года среди рабочих только цеха N 3 завода N 80 зарегистрировано 9 смертных случаев от истощения. Значительная часть рабочих являются осужденными за прогулы с вычетом 25 процентов зарплаты и уменьшением нормы хлеба на 200 граммов... В результате всего этого и растет дезертирство с завода, а сам завод, несмотря на его большое значение для обороны, превращается в проходной двор. Так, за 1942 год здесь было уволено и сбежало 12600 человек, из них призвано в РККА около 2000 человек».

 

Строго наказывались и руководители предприятий, не выполнявших военные задания. В январе 1942 года, например, был приговорен к 10 годам лишения свободы директор завода «Двигатель революции» В.Суслов, не обеспечивший в установленный срок выпуск минометов. Правда, спустя 12 месяцев военная коллегия Верховного суда СССР пересмотрела его дело и снизила срок заключения до двух лет с отсрочкой исполнения приговора. Суслов был направлен в действующую армию.

 

Все трудоспособное сельское население, в том числе и школьники, начиная с шестого класса, «в порядке трудовой повинности» привлекалось для уборки урожая. Летом 1942 года на полях области работало свыше 120 тысяч подростков. Строили они и оборонительные рубежи. Уклонявшиеся от мобилизации по приговору суда могли подвергнуться принудительным работам на срок до одного года.

 

Один призыв следовал за другим. 4 июня 1942 года бюро обкома ВКП (б) приняло постановление о мобилизации учащихся 7-10 классов на заводы Дзержинска. Получить среднее образование не смогли в общей сложности 1250 человек. 8 июня того же года для сплава леса было мобилизовано еще 1300 человек, в том числе немало 16-летних. 24 апреля 1943 года вышло еще одно постановление обкома партии – «Об отборе комсомолок в Горьковский корпусной район ПВО». До 12 мая было отобрано 600 девушек. Еще 500 представительниц прекрасного пола, «не обремененные семьей и годные по состоянию здоровья к службе в РККА», были мобилизованы 24 мая в Красную Армию...

 

Да, война изломала судьбы многих. Многие погибли не на фронте, а в тылу. От болезней, недоедания, тяжелого физического труда - просто таких нагрузок не выдерживало сердце. Но была суровая необходимость отдавать все свои силы победе над врагом, и подавляющее большинство горьковчан-нижегородцев, вложивших свой вклад в это святое дело, не могут себя ни в чем упрекнуть.

 

Размышлизмы

 

ПЛАЧ ПО ЦЕНЗУРЕ

 

«Здравый смысл часто приводит к неприятию нового».

 

Василий Ключевский.

 

Если бы мир всегда держался здравого смысла, мы до сих пор ходили бы на четвереньках».

 

Александр Вампилов.

 

В последнее время все чаще замечаю: мне явно чего-то не хватает. Вроде бы, не кальция – суставы не похрустывают, не болят. Витаминов? Нет, не в них дело. Хоть и в небольшом количестве, но все-таки потребляю. Долго так гадал, исключая одно за другим. И, в конце концов, пришел к выводу: цензуры не достает, натуральной цензуры, государственного «ока», выдрессированного, как ищейка на наркотики. Не того, которое бы, как прежде, разгадывало тонкие политические намеки между строк, а того, которое бы встало бетонным непробиваемым дзотом на пути изощренному мату, вызывающему рвоту натурализму и безудержной порнографии, заполонившими экраны телевизоров, книжные, а нередко и газетно-журнальные страницы.

 

Детище Петра I

 

Цензуру в России ввел Петр I в начале XVIII века – на триста лет позже, чем в Западной Европе. Но русская литература, несмотря на жесткий контроль, все-таки выжила, сквозь цензурное сито пробивались такие книги, что только диву даешься, как это могло случаться.

 

Однако случалось, потому что писателю дозволялось жаловаться в более высокие инстанции. Так было с драматургом Островским. Когда московский театральный цензор запретил его пьесу к постановке, Островский обратился непосредственно к царю, и тот отменил запрет. Да еще и наказал ретивого блюстителя нравов.

 

Но даже запрещенные к печати произведения могли дойти до читателя. Эмиссары Герцена, который выпускал в Лондоне бесцензурный «Колокол», переправляли «вольномыслие» в Туманный Альбион, а журнал нелегально привозили в Россию. Через несколько лет эту крамолу уже вовсю печатали отечественные издатели. Цензурные запреты снимались – какой смысл скрывать то, что уже прочитали?!

 

Между прочим, должность цензора не считалась позорной. Ее занимали такие известные литераторы, как Федор Тютчев, Иван Гончаров, Петр Вяземский. Автор поэмы «Кому на Руси жить хорошо» Николай Некрасов чуть ли не каждый вечер перекидывался со своим «цербером» в картишки.

 

В конце позапрошлого века «всевидящее око» стало страдать крайней степенью близорукости, а потом еще и глаукомой и катарактой. Оно пропускало очевидные политические «ляпы», и литераторы и журналисты словно соревновались, кто из них «бесконтрольнее». Пальму первенства единодушно отдали Гиляровскому. А с марта 1917 года по январь 1918-го цензура вообще была отменена. Пока большевики, требовавшие еще совсем недавно свободы печати, не ввели ее снова.

 

Первый блин – комом

 

Первый же мой опус, написанный в ранге корреспондента областной газеты, цензор снял с полосы. Я ничего не мог понять. Тема была совершенно далека от политики. Речь шла о том, что отдыхающие в пансионате имени Карла Маркса варварски относятся к окружающей их природе.

 

Мои размышления прервал редактор.

 

- Иди, цензор поговорить с тобой хочет, - сказал он.

 

Обллит находился в одном здании с редакцией. За столом сидел щуплый человечек с большими залысинами, который сразу же вонзил в меня свои глазки-шильца.

 

- Статья ваша является политической ошибкой, - сказал он. – Но мы расцениваем это как недомыслие, неумение просчитывать результаты. Вот вы пишете о пансионате имени Карла Маркса. А под его портретом и водку пьют, и в карты играют, и бумажными стаканчиками засоряют места отдыха. Это же все до символа вырастает. Понимаете? Пансионат олицетворяется со всей нашей страной, а его обитатели – с народом. И что же, позвольте спросить, делает этот народ? Бездумно проводит время.

 

Я молчал. Обычная логика тут была неуместна. Цензор встал из-за стола, скрестил по-наполеоновски руки на груди и подошел к окну, окидывая затуманенным взором отдаленное будущее.

 

- Надеюсь, для вас это будет уроком, - закончил он свой монолог. – В дальнейшем, прежде чем что-то писать, надо крепко подумать.

 

Он не знал, как я ему благодарен. За то, что дал мне понять: цензура маниакальна по свое сути, иезуитство ее утонченно, она действует при помощи целой системы микроскопов, луп, пинцетов и скальпелей, и цензорам видится то, что мне даже не снилось. Я и по сей день благодарен этой системе. Она ориентировала на самые болевые точки, учила эзоповскому языку, прививала навыки, как обходить цензурные страхи и оглядки, излечивала от иллюзий.

 

Система самосовершенствуется

 

Я был, разумеется, далеко не первой жертвой главлитовских ножниц.  В начале 1918 года угодил под каток большевистской цензуры не кто иной, как  Максим Горький. Его книга «Несвоевременные мысли» была уничтожена. Впрочем, в этом, наверное, проявилась историческая закономерность. Первыми под ножом гильотины оказываются творцы революции.

 

На заре советской власти цензура была топорной. Но «церберы» год от года совершенствовали свою квалификацию. В 70-х –80-х годах они с первого взгляда находили «взрывное устройство», тщательно спрятанное в сладком яблочном пироге, разгадывая лихо закрученную метафору и находя потаенный смысл в парафразе.

 

Тогда существовало три типа цензуры: самоцензура, с которой можно отожествить чувство самосохранения, когда человек задумывался: лезть на рожон и получить за это лагерный срок, или же отсидеться в заранее вырытом окопе; предварительная редакторская правка, состоявшая из вычеркиваний и дописываний, и, наконец, непосредственно вмешательство Главлита. Оно выражалось только в одном: в непечатании. Слава Богу, сегодня, кажется, увидели свет все запрещенные произведения, которые нельзя выбросить на помойку истории. Они долго ждали своего часа, но рукописи, как известно, не горят.

 

Профессия – письма чужие читать

 

Особая роль принадлежала цензуре во время Великой Отечественной. Она должна была выявлять шпионов и диверсантов, засланных врагом в глубокий тыл.

 

В 1942 году секретарь Горьковского обкома ВКП (б) И. Гурьев докладывал секретарю ЦК партии А. Андрееву о том, что в Горьковской области создано 17 пунктов военной цензуры со штатом сотрудников 250 человек. Через них проходила вся корреспонденция, поступавшая из Горьковской, Ивановской и Кировской областей, Чувашии, Марийской республики и частично из Архангельской области.

 

Но с грамотешкой у цензоров не все было в порядке. Лишь 24 человека имели высшее образование, 111 закончили среднюю школу, а 105 – только начальную. Отсюда и результаты. «Они, - писал Гурьев, - не успевают обрабатывать поступающие письма в установленные сроки, корреспонденция нередко задерживается неделями, а то и месяцами». Особенно долго «мариновались» послания на фронт, написанные на чувашском, марийском и татарском языках. Так как переводчиков не хватало, многие из них до адресата не доходили.

 

Зато доходили «политически вредные письма», а также те, где «разглашалась военная тайна». «Например, цензор Железова пропустила письмо, в котором рассказывалось о виде вооружения, изготовляемого заводом имени Молотова, - сообщал Гурьев. – Другим цензором были пропущены сведения о месте расположения одной резервной части и указывался срок отправки ее на фронт». Военный трибунал приговорил обвиняемых к длительным лагерным срокам.

 

С учетом всего этого НКВД СССР разрешил увеличить штат работников цензуры в Горьковской области еще на 130 человек. В целях повышения их квалификации была организована учеба. Но ни одного натурального шпиона они так и не вычислили. Шпионы – они хитрованы…

 

О пользе перлюстрации

 

Однажды - это было уже перед самой Победой, в апреле 1945 года, - цензоры, читая письма учащихся Работкинского сельскохозяйственного техникума (ребятам было по 14-15 лет), забили тревогу. Письма были весьма и весьма тревожными. «Начиная с 1 апреля, - извещала родителей 11 апреля Надежда Зайлина, - в техникуме не давали ни разу хлеба, все слегли, некоторые начали опухать. Занятия прекратились». «Вот уже 12 дней живем без крошки хлеба, - вторила ей Света.Волхонская. - Почти все лежим, на уроки не ходим, кружится голова, температура 35,5». «13 дней живем без хлеба, и неизвестно, когда он будет, хоть с голода издыхай, - писала родным Аня Тютюкова. - Настроение паническое. Хочется уснуть навсегда".

Примерно такими же были письма Самойловой, Мухиной, Ананьева, Ускова, Белугиной, Задновой. И начальник отдела «В» НКГБ СССР Смородинский переслал эти письма заместителю председателя Совнаркома СССР Анастасу Микояну. Вскоре секретарь Горьковского обкома ВКП(б) Михаил Родионов докладывал в Москву: «Факт невыдачи хлеба студентам Работкинского техникума имел место по вине администрации техникума, которая не завезла на период распутицы муки, чем поставила с 1 по 11 апреля в тяжелое положение студентов техникума. Вопрос срыва снабжения студентов обсужден на заседании Работкинского райкома ВКП(б), виновные наказаны, в частности, директору техникума т. Краснову объявлен строгий выговор, секретарю парторганизации т. Маринину - выговор. Одновременно поручено прокурору прямых виновников привлечь к судебной ответственности».

Получилось в итоге, что цензура спасла ребят от голодной смерти.

Напоследок

 

Эти времена давно уже канули в Лету. Мы живем сегодня как бы в другом измерении, да вот только тоска порой гложет. Пора бесцензурья, вседозволенности так же опасна, как и эпоха книжного, газетного, театрального, киношного и прочего церберства, когда мы знакомились с цензурой, начиная с детского сада. Вот тут бы заговорить о самоцензуре, когда человек сам определяет для себя, что хорошо, а что плохо, но это значит, что надо брать ответственность на себя, однако не каждый к такому готов. Мы, россияне, привыкли, к государственному «оку» – пусть оно разглядит, что убавить, а что прибавить.

 

А в итоге выходит: ничему-то мы на свой российский ус не намотали.

 

 

 

 

 

 

 

Разделы сайта: 

Комментарии

Replied
Аватар пользователя Самуйлова Людмила
К сожалению, действительно, брать на себя ответственность сложно. Проще всю жизнь прожить ребенком, остаться им и в старости, чем быть взрослым и мудрым и нести ответственность, как груз. Не проще ли быть исполнителем, зная, что за тебя кто-то ответит. И еще одно сожаление, что слишком много инфантилизма у взрослых людей. Как уж тут самому определить что хорошо, а что плохо. И мы сами порой виноваты, когда воспитывая, чрезмерно опекаем своих детей. Любить ребенка - не значит все решать за него и устроить его жизнь, освобождая его от решения проблем. Но все же есть, слава Богу, и другие люди. Есть замечательная молодежь! Вот они-то и могут быть цензорами сами себе, не размениваться на мелочи, жить без осуждения. И, исходя из моего опыта, это зачастую высоко эрудированные люди.

Новые комментарии

Медиа

Последние публикации