Вход на сайт

Сейчас на сайте

Пользователей онлайн: 0.

Статистика



Анализ веб сайтов

Вы здесь

Петр Корытко. Тропинкой слов

 

 

Тропинкой слов…

 

Начинаю публикацию своего нового, юбилейного, 10-го по счёту сборника. На этот раз в него войдут избранные стихи и проза, написанные за все прожитые годы, и приурочен он к нынешнему, 2012 году, когда мне исполняется 65-лет...

Удастся ли его напечатать в бумажном воплощении?

Не знаю...

 

 

Словами звучными - сорю?
Нет, - все слова незаменимы! -
и чем точнее говорю,
тем больше делаю своими
слова родного языка.
И все слова неповторимы,
и носит каждая строка
мои фамилию и имя...

 


Мой дом родной

 

***

Накрою стол со щедростью

И приглашу тебя

Своей делиться бедностью

И богатеть, любя.

 

Ведь дом без белой скатерти,

Накрытой для гостей,

Что Божий храм без паперти,

Что день без новостей.

 

Стихи как хлеб

Мелькнёт, как вспышка, озаренье
в летучей памяти моей -
и зазвучит стихотворенье
как эхо из ушедших дней.

Стихи живучи! Забывая
крупицы малые забот,
держу краюху каравая -
и капает солёный пот:

стихи - как хлеб. Духовный голод
от вспышки этой утолю...
В стихах по-прежнему я молод
и жизнь пустяшную люблю.

 

Стихи-однодневки

Судьбой обласкан и обруган,
Один имею в сердце дар:
Порхаю бабочкой над лугом,
Пишу стихи, как пью нектар.

Стихи – простые однодневки.
Противник вечной суеты,
Не выношу единой спевки
Под флагом общей красоты.

Мой мир закончится сегодня.
Сегодня должен я успеть
Нектар отведать – и свободно
Стихами родину воспеть! –

И луг, и лес, и плёс, и омут,
Туман – и солнце над рекой…
Пусть однодневки в них потонут, –
Наступит вечность и покой.

 

Творчество

С небес ли это - сладкозвучье
и песнопенье - снизошло?
Нет. Слов поток работы штучной
земное тело мне дало!

Я мыслил, чувствовал и верил,
что сердце мне дано затем,
чтоб я свой быт нелепый серый
огнём космических систем
мог осветить, мешая краски
до оживленья бытия!

Моя реальность - это сказки,
в которых сам волшебен я.

 

Сибирь

Здесь поле тайн, сокрытое в веках. 
Курганы под охраною грифонов, 
Священный рокот колокольных звонов - 
И властный ум, мозоли на руках. 

Здесь подлый остаётся в дураках, 
Не любят здесь ни жалоб и ни стонов. 
И всё великолепие сезонов 
Румянцем проступает на щеках; 

Крутых широт простор и высота; 
Свободная и смелая мечта, 
Любви надёжной нежная безгрешность! 

Здесь всё, что есть. Здесь есть, пожалуй, всё. 
И это всё - сибирская безбрежность: 
Сибирь есть ось, а мир есть колесо.

 

В ночном городе

Городские аллеи темны
и пустынно на улицах сонных.
И грустят лепестками луны
ожидания в тёмных бутонах...

Я присел на скамейку... Один.
Неприветливы шорохи в парке.
Нескончаемый шёпот осин
словно эхо от выпитой чарки.

Я ушёл от компании. Пусть
без меня хоть всю ночь веселятся.
Метеоров стремительных грусть
чиркнет спичкою в кронах акаций...

Хорошо в тишине одному.
И не хочется видеть рассвета.
С тротуара листок подниму,
словно фантик прошедшего лета,

на луну сквозь него посмотрю,
ничего не увижу - и встану,
- До свиданья! - скажу сентябрю
и отправлюсь навстречу туману...

 

Деревеньку мою не трожь

Лошадиное ржание в рожь
убегает волнистой дрожью.
Деревеньку мою не трожь,
городское асфальтодорожье!

От машины бежит ковыль,
исчезая за синей далью.
Высыхает роса. И пыль
оседает в полях печалью.

И приходят со всех сторон
в петушиное царство быта
громогласные стаи ворон,
над погостом кружащие сыто.

 

Стихотворный поцелуй

Поди, отрежь стиха краюху
от каравая слова "Русь"!
Любому зрению и слуху
я хлебосольным покажусь:

душа от слов неотделима,
как Русь от сущности стихов.
Поэзия неутолима:
стихотворение - любовь.

Что петь набатными стихами
на колокольне духа, что
шептать нежнейшими словами -
я, Русь, тебе всегда готов!

На троекратное - целуйся,
стихами сладкими греша! -
ответит учащённым пульсом
живая русская душа...

 

Часы вокзальные

Поезда бесконечных веков
и вагоны годов быстротечных
громыхают, не видя часов,
уклоняясь от бешеных встречных,
и меня за собою влекут,
и стучат с ностальгией по шпалам...

Дней моих эшелоны бегут
под часами недвижных вокзалов
и на стыках беспечных минут
пульсом вечности бьют...
И снуют
опоздавшие чувства по залам.

 

Я вернусь

...Растревожит гусынь гоготанье
И дворняжек растерянный лай...
Я припомню с тобой расставанье.

Ты в дорогу добра пожелай,
Проведи до калитки скрипучей
И щеколду за мной поверни...

До свиданья, навозные кучи,
Не печальтесь, трухлявые пни! -
Я вернусь непременно. -

Столетье 
Неизбежно назад приведёт.
Все, что было счастливым на свете,
До кончины с надеждою ждёт...

 

«Здравствуй, мама!»

"Здравствуй, мама!" - Телефоны
равнодушные молчат,
деловые почтальоны
не приходят, не стучат...

"Здравствуй, мама!" - Что случилось,
почему не пишет сын?
Почему сегодня снилось
под шуршание калин
у раскрытого окошка
сына бледное лицо?
Почему, мяукнув, кошка
побежала на крыльцо?

"Здравствуй, мама!" - На рассвете
показалось - скрип шагов.
Вновь зима... Большие дети
за бескрайностью снегов...

"Здравствуй, мама!" - И весною
не тепла ты стала ждать,
а сынка с его женою,
опасаясь: не проспать
почтальона за калиткой
и внезапного звонка!
Со смущённою улыбкой
солнце смотрит свысока.

"Здравствуй, мама!" - В жизни много
перекрёстков и дорог,
приводящих, слава богу,
на родительский порог...

 

Ночное пение

Пою, но кто меня услышит?
Качнётся на берёзе лист
да ветер утренний задышит,
пройдя сквозь ливень звёздных брызг...

И смолкнет голос на рассвете:
под знойным солнцем не пою.
Глаза сощурены при свете
в моём безжалостном краю.

Земля иссохлась. Дни в печали.
Дождей уже столетье нет.
Ночное пенье означает:
ему губителен рассвет...

 

Родник

В один прекрасный день случилось... 
В несносной проседи висков 
живая жилка вдруг забилась, 
как первый ключ в краю песков! 

И кровь вскипела так ретиво, 
затишье в бурю превратив, 
что злую силу негатива 
перевернула в позитив! 

И в ослеплении великом 
и в круговерти новых чувств 
я снова в мире многоликом 
за тенью собственною мчусь...

 

Высокий берег

Долго стоял на пустом берегу...
Веяло осенью ветрено-жёлтой.
В дальнем, иссиня-зелёном лугу
речка скрывалась на памяти стёртой...

Это ли родина детских времён?
Здесь незнакомая немочь в коленях...
Вспомнило сердце про терпкий паслён,
жаркую пляску огня на поленьях...

Я не решался спуститься к мосту.
Это для памяти было бы слишком!
Лучше от памяти быть за версту,
новой отделавшись маленькой книжкой...

 

Печаль

Проходят мимо, мимо, мимо
толпой теснящиеся дни,
и грусть моя неуловима
как ночи дальние огни.

Печаль в огне переживаний
проходит обжиг до мечты
и светом зыбким ожиданий
на землю льётся с высоты.

Любовь моя находит счастье
в существовании души:
в её всесильном самовластье
несчастья даже хороши!

Моя печаль светлее грусти,
но грусть нежнее, чем печаль, -
и, струн души коснувшись, чувства
уносят звуки дней, - а жаль...

 

Грусть

Давно испытываю грусть.
Она приходит дню на сдачу -
и я никак не соберусь
и попусту мгновенья трачу,
предвидя длительную ночь,
пришедшую совсем бесплатно...

Транжир и мот, я ей непрочь
отдать все чувства безвозвратно, 
вот только ямбом улыбнусь,
о пустяках своих судача,
скажу анапестом: - Не трусь! - 
и амфибрахием заплачу...

 

Ваша милость – Одиночество

Ваша милость, Одиночество,
Что Вы сделали со мной? -
Как весенних красок творчество,
Так и Вы - всегда с одной
Размалёванной надеждою
У подъезда в море луж...

Ваша милость, неизбежное
Качество усталых душ
В том и состоит, наверное,
Что весной они мертвы.

Это качество - бессмертное,
Ваша милость, это - Вы.

Никуда вы не ухОдите,
Вы всегда и всюду - Вы.

Одиночество - пародия
На елейный вкус халвы
В едкой смеси с терпкой сладостью
От могильной тишины...

Я всегда встречаю с радостью
Весть о том, что неверны
Будни сердцу одинокому,
Жизни в них неверен шум...

Вы всегда и всюду - около,
В обществе печальных дум...

 

Лишний герой

«Ты кто?» – спросил. – «Я лишний…
Отрезанный ломоть.
Видать, махнул Всевышний:
Бракованная плоть…».

Недолго сомневаясь,
Я руку протянул:
«Пойдём со мной, товарищ,
В свободную страну,

Туда, где даже лишний
Имеет сто забот,
И только лишь Всевышний
Имеет лишний рот…».

 

В сердце пусто…

В сердце пусто... Пустота
растеклась по жилам.
Тени ломкие креста
тянутся к могилам
всех желаний и забот...
В стороне от храма
тупиковый поворот.
Помоги мне, мама!..
И обратно позови
за порог и к печке,
чтоб хоть искоркой любви
осветила свечка
на отеческом столе
душу с тёплым хлебом...
Стало пусто на земле
под забытым небом.

 

Элегия

Унылый кокон сновиденья
Распутывала тихо ночь
И нити шёлковые тенью
Скользили к звёздам – ввысь и прочь…

И в чёрном звёздном покрывале
Мерцанием на небесах
Мне сновиденья раскрывали
Твой свет, исчезнувший в глазах…

Я силился скорей проснуться, –
Не отпускала ночь! – и я
Уже боялся шевельнуться
И выскользнуть из бытия…

 

Длинные тени

Когда удлиняются тени,
врываются в дом сквозняки,
зубами стучит неврастеник
и стискивает кулаки...

А длинные тени ложатся
на пыльные улицы лет
в следы от былых демонстраций -
и меркнет над городом свет.

На окнах багровые шторы.
Закатного солнца лучи.
На лицах - угрозы узоры:
вот-вот постучат палачи...

Темнеет стремительно. Быстро
всё светлое прячется в тень.
А в небе застывшие искры
венчают скончавшийся день.

 

Осеннее

Постепенно желтеет
отражаемый свет;
И надежда немеет
от простуды и бед...

Словно старое лето
суковатой клюкой
разбивает рассветы
над стеклянной рекой.

Разве сердце сумеет
зимний свет обогреть? -
Как жестоко светлеет
поднебесная твердь!..

 

Метель позёмкою бежала…

Метель позёмкою бежала
застывшим зеркалом пруда...
И в нём Россию отражала
бедой застывшая вода.

Кто не склонился над водою?
Не смотрится в беду, как в лёд. –
Позёмки белою фатою
лицо прикрыв, к зиме идёт,

скользит, не падая... Упрямо
невеста нового Христа –
Святая Русь – шагает прямо
с тяжёлой ношею креста...

 

В непогоду

В зимний день, побелевший от стужи, 
расплескаю стихами тепло - 
и не кляксы, а синие лужи 
отразят и глаза, и стекло. 

А часы, засучившие гири, 
равнодушие в прах истолкут, 
и пустырь квадратуры квартиры 
превратят в кубатуры уют... 

Мне достаточно и дециметра 
белоснежной бумаги! - Клочок! 
Защитят от метельного ветра 
и стихи, и железный крючок. 

…Шар земной закатился в сугробы, 
а в стихах - зеленеет весна: 
не узнает сердечной хворобы, 
не озябнет в печали она...

 

Между небом и землёй

От заоблачной мечты
до земной надежды
в атмосфере пустоты
ощущенье бездны...

Но свободная душа
не сложила крылья
и, над бездною кружа,
не смирилась с былью, -

ведь живая! - и летит
выше, выше, выше...
Выше горя и обид,
к небесам поближе.

 

Тяжелы вагонетки забот

Тяжелы вагонетки забот
у суровой судьбы в рудниках...
Совершаю побег, что ни год,
но всегда остаюсь в дураках:

от себя убежать не могу
ни в барханы, ни в степь, ни в тайгу.

А мозоли зудят на руках,
не кончается солнцеворот...
У суровой судьбы в рудниках
тяжелы вагонетки забот.

 

Не верю жизненным удачам…

Не верю жизненным удачам.
Они – предтечи ничему.
Гораздо больше счастья в плаче,
в желанье снять с плеча суму;

в страданиях, в сердечных болях,
в переживаниях души.
Чем больше песенных застолий,
тем дальше Русь моя в глуши, -

но чем больнее жизни пытка,
чем глубже море горьких слёз,
и чем печальнее улыбка -
тем жизненней страна берёз...

 

Когда в надеждах я повылинял…

Когда в надеждах я повылинял,
замедлил дел безумных рост,
отец повёл меня на глиняный
и солнцем выжженный погост.

- Вот здесь, сын-ай, они закопаны,
все наши прадеды-деды.
И мы с тобою их заботами
живём, и нам от их беды

ещё на долгий век останется.
И нам, и внукам нашим... Нам
грядущее отсюда глянется
сподручнее по сторонам.

...Отец стоял седым пророчеством,
моим отечеством стоял,
а я своим светился отчеством
и слёзным именем сиял...

 

Новые искушения

Пришла эпоха новая,
спина моя в дугу.
Но душенька бедовая
о горе ни гу-гу! -

И снова искушения
мне душу бередят,
и снова воскрешения
желания хотят.

- О, плоть моя спешащая,
уймись-ка, поостынь!
...Да где ж!.. Душа дрожащая
пошла искать пустЫнь,

пустыню искусителя,
обитель князя тьмы;
пошла искать Спасителя
от нищенской сумы.

Пустыня олигархами,
что грифами, полна;
законами-бумагами
зело защищена

держава искусителя.
Просителю здесь мор!
Голгофа для Спасителя
здесь выше всяких гор.

Душа моя стеснительно
витала сорок дней,
но... ей-то извинительно:
спастись, поди, сумей! -

И душенька печальная
домой пошла ни с чем...
Видать, сума - фатальная.
Да ну её совсем!..

 

В больнице

...Глазами - в белый потолок
И в кафельные стены...
...Уколы, капельницы впрок,
Изломанные тени...

Всё это рай - лечебный рай
Слабеющему телу,
Хоть пульс порой - вбиванье свай -
Тупой и оголтелый.

Глазами - нырк туда сюда:
Свисающие шторы
Приоткрывают провода
В заоблачных просторах.

И желтый лист к стеклу прилип
С приколотой снежинкой,
И слышен то ли ветра всхлип,
А то ли смех с лезгинкой.

Больница - лежбище души,
Изношенной по жизни
В столицах и в седой глуши
Моей родной отчизны...

 

Наследство

Покинув мир, душа взлетит, 
Но я любовь свою не спрячу, –
Она ведь в жизненном пути
Всегда была моей удачей, –

А потому оставлю я
Свою любовь земле в наследство:
Для мест родных любовь моя
Вернейшее для жизни средство…

 

 

Не упорхнуть ли нам в лесок?..

 

Осенний вальс

Не упорхнуть ли нам в лесок,
И по листве опавшей
Не прошуршать ли там вальсок
На воздухе, 
пропахшем
Осенней прелостью лесной?..

Весёлым хороводом
У нас мелькают за спиной
Стволы берёз и… 
годы,
А мы с тобой – 
глаза в глаза –
Вокруг оси вселенной
Вращаемся… 

Мелькнёт слеза
От радости мгновенной –
Мы задохнёмся от любви
И солнечного света,
Скрепив объятия свои
До самого рассвета…

 

Услышишь ли?..

Ты стихов не читаешь, я знаю.
Не выносишь безумия слов.
Так зачем же я вновь вспоминаю
про тебя и про нашу любовь,

и с дурацким восторгом рифмую
розы с грёзами, штиль с ветерком,
и утробно, счастливый, воркую,
по бумаге пройдясь голубком?..

Не прочтёшь! Не узнаешь! Стихами
приглушить я смогу ли тоску? 
И вписать я смогу ли словами
всю вселенную в эту строку?

Нет, конечно же. Глупые рифмы
даже эхом к тебе не придут.
И мечтаний бездарные ритмы
на излёте бесславно умрут...

Но - пишу! И на что я надеюсь?
Рядом нет ни тебя, ни любви.
Но... стихов суматошная прелесть
оживляет надежды мои,

потому что от сердца удары
добираются к звёздности слов,
чтоб стихийного чувства квазары
в небе вспыхнули, словно любовь.

 

Я не могу с тобой расстаться…

Я не могу с тобой расстаться...
Воспоминания сильны.
В них чувства, словно папарацци,
мелькают вспышками весны.

Слуга и раб своих желаний,
свободы я от них не жду.
Хочу свиданий и свиданий,
бегу на них, а не иду, -

как будто вновь найти надеюсь
лицо любимое в толпе.
О, боже! - ну куда я денусь
в своей потерянной судьбе?..

 

Кофе

Кофе стынет на столе
В чашке с тонкой кромкой.
Волны в комнатном тепле
Музыки негромкой.

Я - один, но чашки две.
Ароматный кофе
Лишь в одной, а в голове
Мысль о катастрофе:

Ты ушла - и надо мне,
Кофе остужая,
Научиться в тишине
Пить его, вздыхая.

 

Одинокая

Стоит, задумчивой печалью
Наполнив грустные глаза,
А сердце там, за синей далью,
Где голубые небеса
Наполнены белесой пылью…

Кто там? 
Отсюда иль сюда
Несут его мечты и крылья?..

О том сквозь слёзы никогда
Не разглядит она… 
И знает:
Нет одиночеству границ,
Когда судьба пройти мешает
Надежде далее ресниц…

 

Чужой букет

Не вянь поспешно так, пожалуйста,
букет любви моей, не вянь.
Не я цветы срезал безжалостно
с полей в росе в такую рань.

Не я тропинкой запылённою
к тебе цветы живые нёс,
не я такою изумлённою
тебя увидел в брызгах рос;

Не я букет благоухания
в часы рассветные дарил,
и речь коварного внимания
не я, волнуясь, говорил...

Но Я пришёл в минуту грустную,
когда стоял букет - один,
поникший, вялый до бесчувствия,
сухой от высохших слезин.

И, плача, Я просил: "Пожалуйста,
забудь обиды и не плачь.
Тому, кто срезал так безжалостно
любовь твою, скажу - палач..."

 

Тефонный звонок

Чтобы дозвониться к Марине Влади в Париж, 
Владимир Высоцкий сказал девушке-телефонистке,
что у него звонок не по правительственной категории, 
а намного важнее: "По категории любви"...

Он дозвонился до Парижа
по категории "Любовь".
А мне бы надо чуть поближе:
связаться, милая, с тобой

по категории "Надежда"
и категории "Мечта".
- Ах, девушка, не будь невеждой:
скулит гудками пустота! -

И время борется с пространством,
съедая за верстой версту...
В глазах огонь протуберанцем:
я прожигаю пустоту

и сокрушаю между нами
всех категорий бурелом, -
и телефонное цунами
готово смыть казённый дом!

- Ну, девушка, скорей, родная,
с мечтой меня соедини! -
Сухой щелчок... - Соединяю! -
На всей планете мы одни...

Я дозвонился! Нашу веру
распутали из проводов
и категорий, - по примеру
того, кто верил: есть любовь.

 

Тревоги осенние

Нотки тревожные слышу
в резво пришедшем дожде:
как же он плещет о крышу,
в цинковом бьётся листе!

Как водостоком рыдает,
в лужах теряя себя! 
...Нехотя туча седая
струи уносит дождя...

Я причитания слышу
в кронах озябших берёз:
голос как-будто бы свыше
с каплями ветер принёс.

Капают редкие капли,
цинк на кусочки дробя.
Даже тревоги пропахли
сыростью липкой дождя...

Что же такого случилось?
Вдруг вспоминаю, - и вскрик:
"В дождь уходя, облачилась
ты от дождя в дождевик??!"

 

Пришелец

Пульсируя вихрем галактик,
Вибрирует в сердце простор...

Да я потому и лунатик,
Что чувствую в трепете пор
Всей жаркой поверхности кожи
Пришельца дыхание!.. – Сон? –

На бред и на сон не похоже.
Присутствует в комнате он.
И чувствует сердцебиенье!
Ударами частыми пульс...

А я до его появленья
К нему привыкаю, учусь
Родное приметить в нежнейшем
И вспыхнувшем чувстве… – Сейчас! –

Вот входит пришелец… Конечно,
узнал по свечению глаз
Пришельца ко мне дорогого:
– Ты ждал? Задержалась, – дела... – 
И в бурных объятьях ни слова
Сказать мне в ответ не дала...

 

Прости меня!..

Прости меня, что я не встретил
тебя в метельном феврале,
когда побитый стужей ветер
со стоном ползал по земле;
когда леса от страха стыли,
боясь, что солнце не взойдёт,
а дни с усмешкою дарили
сугробы жёсткие и лёд.

Прости меня, что не заметил
я в марте новую весну,
когда задорный свежий ветер
вскочил на синюю волну
и выплеснул в речные льдины
такие пригоршни тепла,
что выгнулись у лодок спины
от напряжения весла...

Прости, что первый одуванчик
тебе я в мае не срывал,
и на лицо и сарафанчик,
смеясь, пушинки не сдувал.
Прости меня! - Но ты простишь ли
теперь, в холодном ноябре,
когда тропинки все раскисли,
виски - в холодном серебре?..

 

Два берега

Люблю стремительную осень,
когда в озябшем сентябре
нависнет облачная проседь
дождём холодным во дворе.

Иду по хлюпающим лужам,
в руках авоську тереблю.
Нет, летний зной гораздо хуже.
Я осень трепетно люблю...

...Её багровые закаты
соединяют цепь времён...
Вдруг - грома дальнего раскаты
ко мне приносит... почтальон! -

и в строчках, книзу соскользнувших,
я нахожу созревших чувств
снопы, колосьями прильнувших
друг к другу... Кубарем качусь

с обрыва к лодке конопатой,
волна вскипает за веслом,
а сердце в радостном стаккато:
мечту выстукивает гром! -

Мечту о спелости осенней
весной посеянной любви
и урожае отношений
с тобой - в оставшиеся дни...

В песок уткнулась лодка... Плески...
Уже в шуршаньи камыша
я слышу шорох занавески
и тихий шепот малыша;

и, крутояром поднимаясь
к калитке настежь и двору,
я вижу: солнце, улыбаясь,
со мной затеяло игру:

бежит по лужам мне навстречу,
сбивая капельки с кустов! -
Я счастлив, осень! - Мир мой вечен,
хотя и век мой непростой...

 

Поспешность

Поспешно сорванное чувство
завяло вскоре - и уже
мне стало грустно, стало пусто
и сиротливо на душе.

И все бутоны поцелуев
осыпались с букета вдруг,
и я в минуту дорогую
надежду выронил из рук.

И солнце света ищет в вазе!
Но свет в зияющем окне -
как слово в вымученной фразе,
так вяло брошенное мне.

И осыпают подоконник
цветков засохших лепестки.
Как будто в доме есть покойник -
прикосновение руки...

 

Мотылёк

Ты со мной и не со мной.
Мотылёк над лугом!
Ты не стала мне женой
И не стала другом.

Ты не знаешь доброты.
Как дитя порока,
Смотришь даже на цветы
Алчно и жестоко.

Ты не ведаешь любви.
Изнывая в страсти,
Ты лишь прихоти свои
Называешь счастьем.

Отрываясь лепестком
Над зелёным лугом,
Остаёшься мотыльком:
Ни женой, ни другом.

 

Грех

Ты усмехнулась.
Да, конечно,
веселья много в этот миг,
когда влюблён я так безгрешно,
когда не сдерживаю вскрик,
не отвечаю на улыбку...

Прости, любимая, прости.
Исправлю я свою ошибку:
уйду, конечно.
Отпусти
мои грехи, моя богиня,
каких, 
клянусь, 
не совершал.

Не будь же деспотом, шахиня!
Я рад -
застенков избежал...

А ты -
усмешку подарила
мне на прощанье свысока.
Ничья безжалостней не била
ладонью звонкою
рука.

Иду и плачу безутешно
без слёз, без звука -
в глубине.
Тебя любить хотел безгрешно,
но это в грех вменялось мне.

 

Ню

И в ню существуют нюансы:
деталь, полуцвет, полутень,
фантазии от декаданса,
поп-арт с головой набекрень...

Но женское тело нагое
пред нами во все времена
обычное чудо - такое,
как звёздная ночь и луна -

сияет! - и сильные чувства
рождает у нас, мужиков.
Ведь все остальные искусства
отсюда пошли! - и любовь...

 

Не судьба

Приласкаю с печальным участьем
и надеждой своей обожгу:
я желал одинокого счастья,
а теперь без тебя не могу...

Не могу я твой вздёрнутый носик
дольше часа не видеть! - Приди!
Я задам не коварный вопросик:
"Не судьба ли у нас впереди?"

Ты, конечно же, не улыбнёшься
и ответишь: "Конечно, судьба!" -
И раскатистым смехом зальёшься:
"Только, милый мой, не для тебя!.."

Станут вдруг неуклюжими ласки
и придёт безутешная грусть.
Не любви я коснулся, а сказки...
Не волшебной? - ну, что же, и пусть.

 

Третий не лишний

- Ну, как ты там? - При встрече новой
спросил с улыбкой у него.
- Прекрасно! - С трубностью слоновой
он мне ответил. - Ого-го!

- А как она? - ...И он смутился,
пожал плечами и притих.
И мне в молчании открылся
ответ правдивый... Что ж, прости,

друг мой, меня за нетактичность,
бесцеремонность, прямоту.
Для нас всё новое вторичность,
мы оба знаем только ту,

другую жизнь, в далёком прошлом,
когда встречались оба с ней;
меня звала она "хорошим",
к тебе ласкаясь всё сильней...

"Ну, как вы там?" - спросил, надеясь,
что всё наладилось... Но нет.
В тепле чужого сердца греясь,
нашла она другой ответ.

 

Прощай!..

Прости, мне надо уходить.
Я ухожу, прости.
Свою любовь не отпустить -
чужую отпусти!

До бесконечности нельзя
пустое время длить.
Ведь мы хорошие друзья! -
Водою не разлить.

Давай-ка вместе за порог
решительно шагнём,
простим, прощаясь - с нами Бог -
и заново начнём...

 

В дальней дымке…

Любила искренне и нежно,
и вот, ушла, не долюбив,
и замело в пустыне снежной
следы твои, а я всё жив...

Гляжу на солнечные веси
и побледневшие поля,
на ближний свет за дальним лесом,
где в дымке прячется земля, -

и ничего уже не вижу.
Седая прозелень в глазах.
Теперь я тем тебя обижу,
что щёки будут не в слезах, -

и я заплачу, вспоминая,
как мы смеялись, хохоча.
Весна вернётся, но иная:
как шаль с холодного плеча...

 

Я оглянулся, выйдя за порог…

Я оглянулся, выйдя за порог.
А если бы я этого не сделал?! -
Прищурившись, в лицо смотрел мне Бог:
он грустен был и свет лампадки бегал...

Я дверь с усильем воли притворил
и шёл, своим страданьем наслаждаясь,
а Бог мне в это время говорил,
что я иду, от совести спасаясь.

И я вернулся. Честно опустив
глаза свои немыслящие долу,
сказал чуть слышно: - Милая, прости,
разлуки не случиться произволу.

Не мы с тобой придумали любовь
и рвать её не в нашей власти узы.
Прости меня, и мы продолжим вновь
историю священного союза...

 

Встреча

Когда тебя я снова встретил
"на том же месте, в тот же час",
я дни прошедшие приметил
в морщинках-лучиках у глаз.

Всё та же ясная улыбка.
И синий блеск глядящих вдаль
весёлых глаз...(Но здесь ошибка:
во взгляде мне видна печаль. -

Она таится в тех морщинках,
что разбегаются от глаз...).
Всё та же спелая начинка
румяных щёк... (Но и сейчас,

сказав "румяных", ошибаюсь:
совсем другой я вижу цвет...).
Всё так же я шутить пытаюсь,
а ты - смеяться мне в ответ.

Всё тот же смех! Всё те же шутки,
набор всегда готовых тем.
(И оживлённые минутки
часов ускоренных систем...).

Всё то же всё - и всё не то же.
И мы давно уже не те.
(И чувства наши - о, мой боже! -
уже давно живут в мечте

о прежних встречах, давнем счастье...).
Но встреча - вот. А где мечта?
Любовь, разбитая на части,
у нас давно уже не та.

А годы эти! - что уносят
минуты наших редких встреч, -
они давно покоя просят,
они не могут бурно течь.

Зачем тебя я снова встретил
на том же месте, в тот же час,
и грустью чёрною ответил
на синий блеск печальных глаз?..

 

Печальная повесть

Наш роман - как печальная повесть,
как написанный наспех рассказ.
Мы с тобою живём, беспокоясь,
что хорошее всё - не для нас...

Существуем с тобой, проживая
заполошно бегущие дни,
дорогими себя называя,
но не видя друг в друге родни.

Оскудела романтика в душах
и безвольными стали мечты.
Наш роман суетою разрушен.
Кто виновен? - не я и не ты.

Хочешь, снова я галстук надену,
собираясь, как прежде, в кино?
И тебя равнодушьем задену,
за дождём наблюдая в окно.

Наш роман не получится краше
оттого, что накрасишься ты
и глаза подведёшь... Чувства наши
как на клумбе осенней цветы...

Ты мне скажешь: "Мы смотримся плохо,
если смотрим, не видя себя".
Не скрывая спокойного вздоха,
промолчу я, ключи теребя.

 

Пепел

Не стой на пороге… Впусти.
Прошёл я немало дорог,
Но, всё же, сумел донести
Надежду сюда, на порог…

…Но твой недоверчивый взгляд –
Как пепел надежды моей…
И всё же, и всё же я рад:
Мне стало немного теплей. –

Ты вновь не впускаешь меня
В любовью хранимый уют,
Но сколько я вижу огня
В глазах, что как молнии бьют!

Ты, гневная, страстью кипишь,
Ты ропщешь на долю свою,
Но разве ты мне запретишь
Взять пепел надежды в краю,

Где мучились мы от любви
В бессилье от мелочных драм?
Пусть греет тот пепел в крови
И светится огненный храм!..

 

Что ты хочешь? – Скажи…

Что ты хочешь? - скажи,
может, я помогу,
может, вместе с тобой разберёмся.
Отчего ты одна?
Не согнула ль в дугу
эта жизнь, над которой смеёмся?

Распрямись! Отдохни,
передышка нужна.
Ну, зачем над собой измываться?
Половину судьбы
ты взвали на меня -
и не надо жалеть, извиняться.

Я тебе помогу,
потому что люблю.
Так нужны мне твои откровенья!
Я твою эту боль
до конца дотерплю,
разорву и все цепи на звенья.

Только ты не молчи,
а заплачь, закричи -
и пожалуйся мне на несчастья.
Но... сухие глаза
словно печь горячи.
Разрывается сердце на части...

 

Диагноз

Твою израненную душу
лекарствами не исцелить...
Я этику врачей нарушу,
попробую елей излить:

елей надежды благородной,
высоконравственной мечты
под соусом любви свободной
и гармоничной красоты.

Старался я! - Но всё напрасно.
Там нужен беспощадный нож,
где метастазы от опасной
болезни под названьем ложь...

 

Неправота дождей

И снова ты была права,
И снова я сказать не вправе,
что - к солнцу тянется трава,
купаясь в ливневой потраве.

Я вновь прислушаюсь к тебе,
Но я всё так же не уверен,
Что летний дождь - моей судьбе,
А я - твоей судьбе доверен.

И снова тучи разошлись.
Лучи высушивают травы.
Но мы любовью не зажглись
Лишь потому, что оба правы...

 

Ветер

Ты мне писала... Я молчал...
И вечером осенним
ты выходила на причал -
и ветер там тебя встречал
дождливо-переменный...

И ты молчала... Я писал -
и вечером весенним
на пристань шумную бежал,
и на ветру мой пульс стучал
с насмешкой откровенной...

И много лет, и много зим
затем прошло в молчаньи.
Лишь ветер прежний всё сквозил
годами ожиданья...

 

Уход

Бутылка белого вина
стоит свечою незажжённой,
а в ней искрится тишина
печалью перенапряжённой...

И мы с тобою говорим
одними скучными глазами,
и вянет сигаретный дым
сиренью сизой между нами.

Напрасно вечер чуда ждёт,
его не будет больше, чуда.
Конец неловкости придёт -
и мы с тобой уйдём отсюда.

Я помогу попасть в рукав
твоей надушенной одежды,
а ты кивнёшь, в него попав,
как много раз бывало прежде.

И шагом брошенной мечты
истаешь тенью по проулку,
и я пойму - уносишь ты
безгрешной нежности науку

любовью душу врачевать,
лечить теплом сердечных связей...
И я останусь - остывать
у луж из не целебных грязей.

 

У костра

Потемнело. Ночная забава:
в темноте посидеть у костра.
Две планеты и слева и справа
на орбите одной до утра...

Наливается негой прохлада -
и тем ярче и жарче костёр.
Но тепла нам уже и не надо:
темноту пронизал метеор -

и обжёг, словно глину, желанья,
и гончарной живучести круг
сотворил у костра изваянья
жарких тел и сцепившихся рук...

 

Ушла

Темна задумчивая ночь,
как помыслы врагов:
любовь моя уходит прочь,
стихает шум шагов...

- Не торопись, остановись!
Задумайся о том,
как сиротлива даже мысль,
когда мы не вдвоём!

Но ветер шепчет на бегу
печальный свой мотив:
"Сегодня я не сберегу
любовь твою, прости".

На ветер пущены слова
о чувствах дорогих.
Любовь, конечно, не права,
но нет и слов других.

Исчезли тени в темноте
и шорохи шагов.
Жить невозможно в пустоте,
когда ушла любовь...

 

Золотое кольцо

Ты ушла.
Осталось место:
дом - и фото на стене.
Ты ушла - и мне известно,
что теперь придётся мне
видеть в рамке дорогое
неподвижное лицо...
Ты ушла, но золотое,
на двоих одно,
кольцо
часто будет одиноко
неожиданно мелькать,
равнодушно и жестоко
о тебе напоминать...
Даже в сумраке вечернем,
даже в шорохе ночном
блеск его пройдёт по нервам,
вдруг напомнив о былом.
Даже если спрячу в ящик,
с глаз подалее, - 
кольцо
попадаться станет чаще,
чем любимое лицо...
Что мне делать?
Посоветуй.
Отнести кольцо в ломбард?
Но потом...
Как жить без света
золотых его Стожар?.. -
Нет уж! - Пусть 
огнём коварным
жжёт горючую тоску!
И гляжу я благодарно,
прижимая боль к виску...

 

Не закрывай глаза!..

Памяти Людмилы Ивановой, жены моей

Не закрывай глаза. Немного,
ещё секундочку... гляди:
ведь вся ещё у нас дорога
с тобою вместе впереди!

Ещё мы много дней и мигов
счастливых вместе проживём -
и нашу жизненную книгу 
мы многотомной назовём!

Смотри, смотри... Ведь не случилось
у нас отчаянней беды,
чем то, что солнце раскалилось
над слёзным озером воды...

Оно осушит наши слёзы!
Зарёй засветятся глаза -
и будут в них мечты и грёзы
сиять как солнце, а слеза

в них вновь появится от счастья
не улетающей души...
Не закрывай глаза! Ненастье
нести на сердце не спеши.

Смотри, закат, нахмурив тучи,
готовит непогоду в ночь,
а ветер - тот, на всякий случай,
сметает звёзды с неба прочь;

и если ты глаза закроешь,
то в предзакатный жуткий час
навеки сердце успокоишь
и навсегда покинешь нас...

Не закрывай глаза, родная.
Давай поплачем. Хочешь, я,
с тобой, обнявшись, зарыдаю
в конце измучившего дня?

И пусть не солнце - нежность, ласка
осушит влажные глаза.
Не закрывай глаза... Не сказка,
конечно, жизнь, - но ведь нельзя

смотреть закрытыми глазами
на этот мир, такой живой!
Не закрывай глаза!!! - губами
я сам прикрою их... Покой.

 

 

Пейзажей жёлтых акварель…

 

К весне

От морозного, вьюжного ветра
издымились поля серебром.
Превращается прошлое в ретро, -
а надежды пылают костром, -

и пускай равнодушные вихри
остужают белесую мглу:
стуки в пульсе ещё не утихли,
сердце не прекратило игру...

Бесполезное солнце над лесом
превращает недавно в давно,
а берёзка глядит с интересом
в ледяное от стужи окно:

скоро ль выглянет чудо с улыбкой
в сарафанчике, с белым платком?
Скоро ль зимнее, ставшее пыткой,
вспыхнет первым весенним цветком?..

 

На дворе весна

И солнце - у весны навыкат!
И капли - веером со стрех!
Коты проводят ночь на крышах
с надеждой на кошачий грех.

Раскисли серые сугробы,
сползая в мутные ручьи,
но выглядит весна особой,
одетой в светлые лучи...

И с воробьями люди скачут
по лужам наперегонки,
а поскользнувшись, чуть не плачут:
уж очень лужи глубоки.

Немного ночью подморозит - 
и в лужах между кирпичей
веснушки высыпят с берёзы
под бриллиантами лучей!.. 

Весна! Такое время года.
Сердечко рвётся на простор -
и никакая непогода
над ним не властна с этих пор.

 

Дождь

Люблю всем сердцем непогоду!
Люблю свинцовость облаков,
с тупым упрямством льющих воду,
и переплески ручейков.

Непросыхающие лужи
напоминают мне века,
когда Земля не знала стужи
и даже плавилась слегка.

Люблю я эту грязь и слякоть.
Ведь знаю я, что без воды
не мог бы я слезами плакать
от радости и от беды.

 

Зимняя ночь

Какая ночь! - Она темней
кристаллов мориона,
иного взгляда холодней
и приглушённей стона...

А от свечения Луны
и звёздного мерцанья
как будто мы погружены
в планету без названья,

и там часами напролёт
глядим в такие выси,
где даже мысль, идя в полёт,
от чувств отстать боится...

 

Зимы зелёная тоска…


Зимы зелёная тоска
с весенней зеленью смешалась! -
И стал я солнечным слегка,
и сердце с холодом рассталось,
и радость хлынула к вискам
и оживлённо застучала:
в глазах не место облакам,
когда и солнцу места мало!

 

Счастливый снег

Тропинки свежие в сугробах.
Упруг и скор скользящий шаг:
спешу подальше выйти, чтобы
лесным здоровьем подышать.

Полями выйду я на волю!
Усилий счастье! - Как стучит
комок любви, забыв о боли!
Как, захлебнувшись, пьёт лучи!

А сколько снега, сколько снега!
До горизонта. - Нет конца...
В санях возницы и в телегах
с улыбками на пол лица!

Иду весёлый и красивый,
и совершенно молодой.
Мой первый зимний день... Счастливый,
хотя такой же и седой.

 

Весна света

Посветлела зима по-февральски
и, в предчувствии марта, цветёт
снежно-солнечной свежестью краски:
ей румянец морозный идёт! -

Полушубок метельный - в сугробы!
Рукавицы из инея - в снег!
Нет причин для печалей особых,
словно снег рассыпается смех;

бриллианты снежинок на ветках,
на щеках и на стёклах машин.
Зимних радостей эта расцветка
заставляет и хмурых мужчин

улыбнуться - и в женщин всмотреться,
о печалях и стуже забыв!
Даже солнцу поможет согреться
этот свет - февраля позитив...

 

Ледок и солнце

Снег темнеет, оседает,
исчезает в блеске луж -
и ледок на сердце тает
в зазеркалье зимних стуж.

Но хрустит пока ледочек
под ногами по утрам,
словно ставит многоточье
в повседневный тарарам;

словно тёплый день весенний
не способен обогреть...
Что ж, теплом стихотворенья
должен это Я суметь.

 

Овраг

Зацепившись корнями, с обрыва
хочет спрыгнуть кривая сосна...
Прямо к небу косматая грива
прошлогодней травы приросла...

А внизу - ледяные сугробы
тяжело и надменно пыхтят.
Сколько нужно энергии, чтобы
сбросить с них этот зимний наряд!

Но тепло открывает всё шире
охладевший к веселью овраг -
и ручей балагурит о мире,
размывая прилипчивый страх.

Даже если обрушится берег,
остановит запруда ручей, -
разве солнце она разуверит?
Солнце станет ещё горячей!

А овраг - как земная морщина,
под сосною ушедшая в тень,
не дряхления станет причиной,
а рожденья реки в этот день!

 

Сибирь майская

Эх, весна!
По-сибирски упрямая,
так и плещет в снега кипятком!
И с крылечка планеты,
румяная,
машет облаком, словно платком.
Горизонты,
по-зимнему серые,
наливаются голубизной
и подснежники, ласково смелые,
ловят свет на опушке лесной.
А светило,
по-летнему жаркое,
отогревшись на южных полях,
одарило берёзу подарками,
брызнув почками в тёплых ветвях...
Даже ветер, -
он свеж по-осеннему, -
прибежал по согретой земле
и принёс,
по обычаю древнему,
хлебосолье в сердечном тепле.
И Сибирь
в майской неге оттаяла -
и цветы засверкали в лугах!
И весна улыбаться заставила
солнце
с ямочками на щеках...

 

Лагуна под пледом тумана

Лагуна под пледом тумана
уснула, - усталая, спит.
Волна, как душевная рана,
как путник, бредущий в тупик.

Когда ещё встречу с восторгом,
с биением пульса рассвет! -
Остались за бурным порогом
мечты в пожелтевшей листве.

Волнение тихой лагуны
и тёмная влага песка -
как тяжесть от ночи безлунной,
как блеклая прядь у виска;

как ветер, колышимый морем;
как жгучий на сердце покой...
Под пледом тумана и горе
становится просто игрой.

 

Сушь

В чёрной туче Илья-барабанщик
даже капли дождя не принёс,
и куражится ветер обманщик,
задирая подолы берёз.

Прокатил над землёй, громыхая,
вздыбил вихрями пыль - и утёк...
И закатное небо, вздыхая,
ставит в озеро солнца цветок.

Громовержец не блещет косою,
не колышутся молний снопы -
и обходят дожди стороною
почерневшую землю тропы,

по которой мелькали когда-то
загорелые ноги девчат.
...И теперь не выходят ребята
на тропу, из-под рук не глядят...

 

Предчувствие

Зимы предчувствие - в июле?..
Да что я, Господи прости! -
Шмели ещё летят как пули,
Грибам расти ещё, расти,

Так отчего ж я на закате,
Собрав ромашковый букет,
Слежу за небом в алом платье,
Весны отыскивая след?

Весна теперь уже далече.
И клейких почек аромат
Совсем забыт в июльский вечер,
Как наш с тобой цветущий сад...

Забыт подснежниковый запах,
Черёмух белая метель...
И солнышко - в еловых лапах -
роняет тень в лесную прель...

И зябко так... Хоть сосны свечкой
Под небом сумрачным горят,
Уже туман над синей речкой
Как жёлтой осени наряд;

Уже тяжёлый влажный ветер
Несёт предчувствие зимы,
А облака при звёздном свете
По мхам идут, надев пимы...

 

Скоро осень

Ещё разок, ещё немного
игриво летняя жара
взовьётся вихрем над дорогой
и пылью ляжет у двора.

А день затеплится закатом
над потемневшею рекой.
И нерешительным раскатом
вдруг гром нарушит мой покой... 

И молния из тёмной тучи
блеснёт окурком... И дождём
притушит этот грозный лучик 
и георгины под окном.

И всё... И осень у порога.
И свежесть утренняя тут.
И мне осенняя дорога
откроет дальнюю версту,

чтоб я поёжился спросонок,
пошёл на поиски опят;
и поглядеть, как на сосёнок
берёзки грустные глядят,

листву теряя... Пахнет прелью
и отсыревшею хвоёй...
И журавлиной нонпарелью
сезон прощается со мной.

Стою раздумчиво... Мой прутик
собрал метёлку паутин.
О, лето, где ты, верный спутник,
- Ау! - но брызгами с куртин

мне отвечает эхом - осень:
- Ау! - как отзвук прошлых лет...
И мысленно я вижу проседь
зимы... в снегу свой первый след...

Как спохватившись, возвращаюсь
к своей приземистой избе
и молча с августом прощаюсь,
держа ромашку на губе...

 

Пейзажей жёлтых акварель

Всё ниже ласковое солнце,
Короче день, длиннее тень.
Всё звонче осени червонцы
На ветках в кронах набекрень.

Цыганками столпились рощи!
С утра жемчужные луга
Лучами жёлтыми полощут…
Стадами топчутся стога…

К реке идёт вселенский табор
Осин, рябин и тополей.
И облаков осенний запах
Идёт за ним с родных полей.

Костры приносят на закате
Надеждам звёздную мечту
О том, что завтра в новом платье
Придёт отчизна, вся в цвету…

 

Осенних дум седая свежесть…

Из паутин тончайших соткан
прозрачный воздух сентября.
В нём чувство светлое, паря,
плывёт как облачная лодка,
туда, - за горы и моря, -

откуда белые туманы
несут задумчивость глазам
и недоверие слезам...
Закрыты летние романы.
Сезам, сезон седой, сезам!

Теперь уже иные дали
откроет влажная заря.
Прозрачный воздух сентября
к утру становится кристален,
с оттенком чистым янтаря,

и свеж, как свеж колючий иней,
предвестник первых зимних вьюг...
Печаль моя - мой верный друг -
как шубы, ждёт погоды зимней,
забыв о тёплом слове "юг".

Лубочную картинку пишет
воображение моё,
тоской наполнив до краёв
мой старый дом - до самой крыши...
Старьё былое всё, старьё.

Нет обновления в природе
ни летом пышным, ни весной.
Иду тропинкою лесной
туда, где мох на пне-колоде
сереет правдой прописной...

 

Ночной дождь

Луна - печальная старушка -
горюет, сидя за шитьём.
И облаков ночных подушка
чуть-чуть заплакана дождём... 

Вдруг туч тревожных занавеска
закрыла землю от небес. -
Старушка вздрогнула от плеска
и уронила иглы в лес...

 

Первый снег

Сегодня снег пошёл... На крыши,
на листья жёлтые и в грязь
по прихоти небесной свыше
как-будто манна пролилась;

он падал и мгновенно таял,
и лужи тёмные росли;
а чувства, струйками стекая,
печаль стекольную несли...

Стоял, снежинками любуясь,
но мысли были далеко;
их увлекла земли округлость
под одеялом облаков.

Кого я встречу в непогоду,
из дома выйдя?.. Все в тепле.
Гляжу на слякотную воду
и настроенье на нуле.

Ах, осень скорая! - В халате
с тобой пришла ко мне зима -
и капельницею в палате
наполнилась моя тюрьма...

Хоть говорят, что время лечит,
но не целебное "кап-кап"
всё ниже опускает плечи...
И что ни дума, то ухаб -

и брызги в стороны!.. И в грусти
снежинки белые как яд.
И первым снегом пахнут чувства,
и льдом глаза мои блестят.

 

 

Пропахшие порохом…

 

 

Фронтовик

Бренчат медали на груди,
играют солнечно лучами...
- Присядь, отец, не проходи,
поговори о жизни с нами:

сегодня будто новый фронт,
- ишь, олигархи обложили! -
слышь, звон монет со всех сторон,
вишь, люд простой со свету сжили...

Не улыбнулся фронтовик.
Задумался... О дне Победы?
Он в бой идти давно отвык,
ужель придётся? - душат беды...

 

Живая кровь

История, услышанная 8.05.2005 года
из телепередачи о Дне Победы.

На фронте временно затишье.
В палаты перешли бои. –
Наполнен госпиталь. – И, слышно,
Средь выживших – не все свои.

Усталый врач вошёл в покои,
Глазами раненых обвёл,
Заметил: «Это что такое?» –
Во взгляде немца ужас цвёл

Надломленным чертополохом,
Истоптанным в пыли цветком…
«Осколок мины? Очень плохо.
На стол фашиста! Шнеллер! Ком!»

Хирург немедленно затеял
Переливание… В крови
Бинты, израненное тело…
Сумей, такого, оживи!

Но крепок немец. Улыбнулся
Кровавым сгустком на губах,
И тут внезапно встрепенулся,
А в беспокойном взгляде – страх:

«Герр доктор, битте… Кровь какая?
Камрад, арийскую бы мне…».
«Намного лучше есть, – вздыхая,
Сказал хирург. – В моей стране

В ходу иная – человечья,
Живая, русская!.. Тебе
Она понравится… И вечно
Ты будешь рад своей судьбе,

Что получил теперь людскую,
А не зверей-нацистов, кровь!»
И, новость услыхав такую,
Впервые ощутил любовь

Ариец гордый и надменный. –
Любовь к заботливым рукам.
И вновь в бреду забылся пленный,
«Братишка» русским мужикам.

 

Лагерный оркестр

Фашисты в концлагерях создавали 
оркестры из музыкантов-узников 

Какая музыка звучала! – 
Бетховен, Моцарт, Вагнер, Лист...

Душа от ужаса кричала 
И содрогался нотный лист, 
Но гордо редкостные звуки 
Неслись до слуха палачей.

Чтоб окровавленные руки 
Чуть отдохнули от мечей? – 

Зачем ты держишь скрипку, узник? 
Священнодействуешь смычком 
Под гром и боль сердечных кузниц, 
Чтоб рухнуть слабым стебельком 
На сцене лагерного бала 
Сверхчеловеческого зла?

Зачем соната отзвучала? 
Кому и что она дала? 
Спасла от смерти? Накормила? 
В грядущее открыла путь? – 
Всё тот же фюрер у кормила, 
И трудно воздуха глотнуть. 

Не барабан по лбам чугунным – 
Одушевлённая мечта 
Смычком по напряжённым струнам... 

Мелодий дивных красота 
И музыкальные шедевры 
Стекают в зал, в табачный дым... 
Гремит оркестр, рыдают нервы. 
И каждый миг неповторим.

 

Ледовое прибежище

Русские женщины, угнанные в рабство в Германию, 
бросились навстречу нашему фронту по льду реки 
Шпрее... Так повторилась история с тевтонскими 
рыцарями, но... 
И лёд весны 45-го тоже не выдержал. 

На ломком льду не устоять. 
В зигзагах трещин 
судьба старается держать 
бегущих женщин. 

Они бегут. Россия - там, 
за горизонтом, 
где по сугробам и кустам 
бежит за фронтом 

холодный ветер... А мороз 
трещит всё злее: 
сковать старается невроз 
и лёд на Шпрее... 

Они бегут. Россия - там, 
горит востоком. 
Весне навстречу и цветам 
бегут потоком. 

А лёд трещит! Ещё чуть-чуть 
бежать осталось... 
Ах, этот бег в последний путь -
такая малость!..

...И пахнет воздухом сырым. 
В реке - могила. 
Вслед за дыханием вторым - 
постель из ила. 

А там - Россия! И восток 
в заре рассветной! 
На льду раскинулся платок 
как знак заветный 

далёкой Родины... Они 
не добежали. 
Тяжёлый плеск чужой волны 
над снежной далью...

 

Тишина на поле боя

Ничего страшнее тишины 
нет в полях законченных сражений: 
призрак смерти 
с комплексом вины 
падает пред жизнью на колени 
и молитвы шепчет... 
Губы сжав, 
в комья кулаками упираясь, 
тишину не держит, - 
и, упав, 
плачет скорбно, в слабости не каясь... 

Эта канонада тишины 
в сердце на пустынном поле боя - 
эхо человеческой вины 
всех за всех... 
Да и за нас с тобою.

 

Весточка с фронта


…Эту открытку, датированную 6 ноября 1943 года, 
прислал с фронта мой отец - Алексей Иванович Корытко 
своей маме Анне Андреевне Корытко

Серо-жёлтый обрывок бумаги...
Но обрывок ли? - с Красной звездой! -
Словно эхо окопной отваги,
раздаётся привет боевой:
шлёт боец из военной эпохи
мирным людям - потомкам своим.

Доброй памяти малые крохи
достаются сегодня живым
в толчее сумасбродного быта
неустроенной жизни страны.

Только память ещё не убита! -
Эхо страшного гула войны
отдаётся в сердцах у потомков!

И в глазах огоньками блестят
не горячие искры с осколков,
а смешливые взгляды ребят...

Серо-жёлтое поле открытки -
словно поле сражений былых.
Не забуду. Я тоже Корытко,
получатель вестей боевых.

 

Иван Иваныч

...И дробный грохот барабанов, 
и медных труб надрывный плач, 
и лица, лица ветеранов, 
и звёздной хлёсткости кумач... 

Сегодня вновь пришёл Иваныч 
на площадь шумную... Нельзя 
утишить сердце: много за ночь 
он передумал, - а друзья 

его не встретили - остался 
из полковых друзей лишь он, 
и вдруг он "лишним" оказался, 
тепла сердечного лишён... 

Глаза прищурены, суровы. 
И хмур, и независим вид. 
Насуплены с тоскою брови 
и кажется, что он сердит. 

Сердит на шум и гам, и песни, 
на музыку и тарарам. 
И, кажется, неинтересны 
ему собравшиеся там. 

Иван Иванович в раздумье... 
Уйти, остаться? Может быть, 
цветок сорвать на этой клумбе 
и к монументу возложить? 

Но тут весёлая девчушка 
вдруг подбежала, теребит 
его медали, хохотушка, 
без передышки говорит. 

- Не плачьте, дедушка, хороший, 
могу ли чем-нибудь помочь? 
И мой прадедушка был тоже 
такой же, как и вы, точь-в-точь! 

- Я плачу? - Что ты! - Эти слёзы 
от радости: ещё хожу! 
Ещё здоровый. И - тверёзый, 
не веришь? хочешь, побожусь? 

Она смеялась и вертелась, 
юла такая, егоза! 
И жить Иванычу хотелось, 
и были с ним его друзья.

 

Ветеран

Блестят на солнце ордена
И редкие слезинки…
Победу празднует страна.
Седины как пушинки.

Цветущий май. Мемориал.
На солнечные плиты
Пришёл, по имени назвал
Товарищей убитых…

Земля, в печальной тишине
Заботливо немая,
Тепло вздыхает о войне
В гвоздичной неге мая…

 

Поисковики

Неравнодушным ребятам Бердского клуба "Поиск" 
и их руководителю Сергею Звереву посвящается

Не последний солдат захоронен, 
а могилам не видно конца. 
Не в атаке и не в обороне 
чернозёмные слепки с лица... 

Осторожное жало лопаты 
замирает над грудой костей. 
У родителей ваших, ребята, 
слёзы будут от ваших вестей. 

Помолчу - и немного поплачу, 
а потом сам с собой соберусь - 
и душевные силы растрачу 
на любовь под названием Русь.

 

После войны

Мир - унылая концовка
самой бешеной войны:
на плечах висит винтовка,
в сердце - эхо тишины,

а в глазах - лучи печали,
искры боли и тоски...
Ордена бы не бренчали! -
разрывают на куски

память эти перезвоны!.. -
В лёгком шуме мирных дней
воскресают крики, стоны,
и становится больней,

чем тогда, в бою, на фронте,
под лавиною свинца
и в палате, "на ремонте"
в ожидании конца...

 

Дом на отшибе

Глазёнки детские блестели,
А ноги шустрые несли
Туда, где ели зеленели -
на самый край родной земли.

А там, за самым дальнем краем,
в крапивных зарослях стоял
дом с прохудившимся сараем.
И пёс, в репьях, хвостом вилял,

Навстречу с лаем выбегая,
И дружелюбно скалил пасть.
Он знал: у нас еда другая -
не надо из кладовки красть.

Мы пса кормили, и бежали
К ступеням шаткого крыльца,
Где на колени нас сажали
Мужчины с запахом винца.

У каждого - расхристан ворот.
У каждого - в глазах печаль.
Наш мир был надвое расколот:
Наш дом - и этот. Было жаль,

Что этот мир был на отшибе,
Что жили в нём лишь мужики,
Как ВЕТЕРАНЫ... Ведь могли бы
И вместе жить, как старики!..

У них у каждого - медалей
Хватило бы на батальон!
А орденов! - И мы гадали:
А кто звездою награждён?

Наперебой мы их просили
Об автоматах рассказать,
И как они фашистов били,
Чтоб те наладились бежать.

Герой какой-нибудь, бывало,
И принимался говорить,
Но... все вокруг него вставали
и расходились покурить...

Мы ничего не понимали.
У ПОБЕДИТЕЛЕЙ в глазах
И слёз жемчужинки мелькали,
И открывалась дрожь в руках.

Ну, до чего ж нам было странно
Такое видеть! Лишь теперь,
Когда в жилище ветеранов
Последнюю сорвали дверь;

Когда в крапиве вся деревня
Из края в край; и вся страна
Разбросана и в пух и в перья,
Нам стало ясно вдруг - ВОЙНА.

 

К отчизне и отцу-победителю

Твои солдаты неизвестны 
таким немыслимым числом, 
что жить становится нечестно, 
в душе не справившись с грехом. - 

С грехом измены равнодушьем, 
незавершённости могил... 
Там - снова памятник разрушен, 
и вновь вандалам я простил... 

Страну для сына защитивший 
от зверской лютости врагов, 
ты беззащитен от людишек 
без памяти и без мозгов. 

Отец, солдат! Мне нет прощенья. 
И даже если я верну 
к истокам памяти страну, 
я буду ждать от сердца мщенья...

 

Воинственная ложь

Нельзя у лжи служить солдатом:
в ней каждый воин - генерал
и царь, прикинувшийся сватом...
В бою за ложь не умирал
никто из смертных, нет - напротив,
в любой войне живуча ложь.
А с правдой встретишься в пехоте, 
когда под пули ты шагнёшь.

 

 

Слова на ветер

 

Мой карандаш

Мне говорят: "Нужны ль стихи, 
когда разрушена Россия, 
когда дела её плохи, 
в сердцах - базарная стихия?.." 

Но мой упрямый карандаш 
украдкой пишет о далёком... 
Он в мире купли и продаж 
с тоской мечтает о высоком, 

как парус в море голубом 
о новых землях неоткрытых... 
Он в тесной гавани с трудом 
снуёт среди шаланд разбитых; 

он часто падает из рук: 
ломают бури стройность строчки! - 
но в самой страшной из разрух 
он не дошёл ещё до точки...

 

Не слышу птичьих голосов…

Не слышу птичьих голосов
Над улицей весенней.
В краю строительных лесов
Иные песнопенья:
"Металл" скрежещет, рок и рэп
Под грохот барабанный;
Звенит Тельца златая цепь -
Толпы кумир обманный;
Растут железные леса
Среди Голгоф кирпичных.
Чтоб слышать птичьи голоса,
Дай Бог мне крыльев птичьих...

 

О мавзолее и мумии

Всё меньше образованных людей,
Всё больше генетического груза...
Кладут мою Россию в мавзолей
Как мумию Советского Союза?

 

Колокол

Услышат колокол в России
и землепашец, и солдат,
когда с молитвенною силой
к сердцам взывающий набат
бедой над Родиной нависнет...

Беда России: кто - кого?
А колокол от тех зависит,
кто тянет за язык его.

 

Русские гении

К 300-летию М.В.Ломоносова

Гении рождаются в России
Где-нибудь в кромешной глубине,
Там, где под березой над ковылем
Толком и не знают о стране...

Там страна - с околицей и с тыном,
С перекрестком в ниве золотой.
Не Москвой гордятся там, а сыном-
Дочерью, душевной простотой.

Вскармливают их не капиталом,
Не духовной немощью рубля.
Оттого и полниться устала
Гениями русская земля,

Что в глубинке рыночного ила
Нанесло до самых берегов.
Чаще там встречаются могилы,
Чем избенки русских мужиков.

 

Запад мёртв….

Запад - мёртв. Восток придушен
цепкой хваткой мертвеца...
Нам, живым российcким душам
надо б не терять лица;
всем гуртом славянским странам
надо с кладбища бежать:
рынок - смерть! С базарной раны
каплет кровушка, свежа...

 

Москва! Как много в этом звуке…

"Москва! Как много в этом звуке" 
от обольстительных времён, 
когда искусства и науки 
приумножал державный трон. 

Теперь - иное... Звуки битвы 
за жизнь свою несёт земля, 
и голос рыночной молитвы 
ей вторит эхом из Кремля. 

Искусства мрут, науки чахнут, 
но звуки праздничных фанфар 
гремят! - и деньги кровью пахнут, 
и Русь сама уже - товар...

 

Сезон несвободы

Только плакать остаётся
в этой муторной возне.
Всё, что было прочным, рвётся
в оболваненной стране...

Всё, что было спелым, вяло
наклонилось над жнивьём.
Сердце гирею упало:
хило, братцы, мы живём...

Всё, что было злачным, сухо
на родных полях шуршит.
Закричал - но эхо глухо,
жулик сусликом бежит...

Догоню! - но всюду слякоть,
до Москвы сплошная грязь.
Остаётся только плакать,
раз такая непролазь...

А осенняя погода
добавляет в душу стынь.
Ох, Россия! - несвобода
гложет сердце, - не простынь!..

 

Российскому чинуше

"Не в силе Бог, а в правде"
Александр Невский

"Трагедия русского народа в том, что русская власть
не была верна этим словам"
Николай Бердяев


Не в правде Бог, а в силе, -
вот кредо всех властей,
терзающих Россию
от мяса до костей.

Окстись, чинуша гнусный.
И кровушку не пей.
Тебе, конечно, вкусно,
но есть ли что глупей?

Напьёшься - и, пресыщен,
от тела отпадёшь... -
В истории не сыщешь,
в погосте не найдёшь!

Радей о дяде Ване
и тёте Маше, друг.
Тогда Россия встанет
кольцом единым рук;

священную столицу
духовно обновит.
Увидишь правду в лицах!
И сила примет вид

отечества родного
на новых тыщу лет.
И нет пути иного,
иной России нет.

 

Пенсия деда Ивана

Пенсию оставьте мне для хлебца...
Остальное можете забрать.
Всё берите, вплоть до полотенца,
даже эту ржавую кровать.

Ваша демократия достала.
Телевизор - первое в утиль!
Мне Сванидзе с Познером немало
кровушки попили... Вот костыль, -

сам и грохну, если не возьмёте!
Боре Моисееву привет.
За Борисом пьяным он в полёте
радовал бы сердце много лет...

Главное - "единую" Россию
махом изгоните со двора!
Что ни жулик - дьявольский мессия,
собственник народного добра.

Это невозможная отчизна.
Бедный человек в ней - сирота.
С пенсией для поддержанья жизни -
это ли не жизни срамота?..

 

Совет деда Ивана русскому олигарху

Олигарх - голодный?
Это анекдот.
Крысам братец сводный:
зубы и живот.

И шакалам сродня:
не брезглив ничем.
Если я сегодня
от зари не ем,

значит, заграница
нефть из труб сосёт,
и лоснятся лица
чьи-то, ёжкин кот...

- Ты бы, друг, умерил
зверский аппетит.
Как - в эСэСэСэРе? -
Вор в тюрьме сидит.

Ты же на свободе
ошалел совсем!
Прямо при народе
изо всех систем

банковских орудий
долларами бьёшь,
еврами паскудишь,
йенами трясёшь...

Русское терпенье,
знай, не навека.
Чем сильней давленье,
тем сильней рука

у людского горя
и людской беды.
Лучше б зА три моря
уходил, - куды

убегает всякий,
кто ограбил Русь.
Что там ни калякай,
за тебя ль боюсь? -

Страшно за отчизну,
жён и матерей:
им за что от жизни
выпало твоей?..

 

Заборы русские

Вся страна моя в заборах!
Там бетон, а там горбыль.
Души граждан на запорах,
на замках - и ржа, и пыль.

Цепью лязгает собака,
подозрительность в глазах -
и прохожий мёртв от страха,
слабость чувствуя в ногах.

- Не пугайся! - На свободе
и добро теперь, и зло,
и милиция... И, вроде,
нам с тобою повезло:

так сохранней - за забором
всех и каждого добро!
Только, быть сегодня вором
очень даже не хитро:

если вся страна в заборах,
то за каждым виден вор!
Воровству и при запорах
и свобода и простор...

 

Бери шинель, ходи одетый

"Хотят ли русские войны?.."
Евгений Евтушенко


Хочу ли я войны?
Я - русский,
но как же мне
не воевать
за светлый мир,
а не за тусклый, -
мне надоело
набивать
щепу на хлипкие заборы
в родной деревне и окрест!
Куда ни глянь,
повсюду воры.
Куда ни кинь,
повсюду блеск
в глазах
от глянца и рекламы,
и мельтешения огней...
Куда ни брось,
повсюду хамы,
и чем богаче,
тем хамей.
в МОЕЙ
деревне
ось вселенной!
Куда ни выйди,
всюду мир
живой,
родной,
обыкновенный -
и в нём не деньги
мой кумир.
А что у вас? -
вы там юлите
на вертеле
земной оси
и слышно только:
- ЗаплатИте! -
Да тьфу ты,
господи спаси...
Ну, как же мне
с такой оравой
и олигархов,
и чинуш?
Меня же сделают Вараввой.
- Ты видишь,
боже Иисус? -
Ну как же мне
не биться 
с ними?
Ведь я не выживу впотьмах.
И станут ли они другими,
попав под мой
на них
замах?
Не станут...
Вечно жулик алчен.
Воюй ты с ним,
иль не воюй,
ему повсюду вход оплачен,
куда ни кинь,
куда ни плюнь.
Так как же,
братцы,
без войны-то
с нерусским
русским этим злом?
Они на смерть пойдут,
бандиты,
в обнимку с полным кошельком.
Куда ни торкнешь -
рвутся нервы
от безысходности судьбы -
повсюду 
доллары и евро,
банкиры всюду - и...
гробы;
И нам - 
копейки и полушки. 
В карманах их считают вши.
И в полумраке -
как гнилушки -
горят лампадки
для души...

А в сундуке,
на дне -
шинели.
Их не берёт родная моль.
Хотят ли русские?..
Одели.
В шинелях,
братцы,
мы - не голь!
Шинели -
справная одёжа.
Не страшен чёрт
и холода.
Теперь 
пусть рынок всё 
корёжит!
В шинелях -
это ли беда?
На стенках в рамках
наши деды
в шинелях серых.
И отцы.
Шинелей нет -
и нет победы...
Вот так-то,
чудо-молодцЫ!

 

Сезон дождей

Сегодня снова день дождя... 
С утра захлюпала погода, 
и с чувством ржавого гвоздя 
я с ужасом гляжу на воду. 

Не знаю, как перетерплю. 
И теленовости - 
ручьями 
ко мне текут! - 
мол, я просплю, 
карманы 
не набив рублями!.. 

В стране потоп. 
Сезон дождей. 
Растёт желание ковчега. 
И, 
словно ржавчина с гвоздей, 
стекает чувство оберега.

 

В заброшенной деревне

Россия - часть Земли.
Земля - частица мира.
Но чей там след в пыли
к погосту, чья могила?..

И голос чей звенит
над улицей крапивной? -
Уносится в зенит
в печали неизбывной...

И рухнувший овин,
плетень упавший древний,
и сгнивший сруб, и тын, -
вы чьи? - мои, наверно.

Знать, я оставил сам
на пыльном перекрёстке
как весточку векам
зарубку на берёзке:

"Здесь были я и ты..."
Ты где ж теперь, подруга?
Здесь пыльные следы
заносит снегом вьюга.

 

Слёзы русские

Я притих у иконного лика
в окруженьи горящих свечей.
Вся страна - от мала до велика -
источает сиянье лучей.

Безоглядно смотрю на икону.
Вижу капли таинственных слёз
и - под гул колокольного звона -
понимаю страданья берёз.

И берёзы иконами плачут!
И, в тоске от сочащихся ран,
не теряют надежды, в удачу
верят с болью, бинтуясь в туман...

Все распяты! - иконы и люди,
а не только Всевышнего Сын.
И берёзы гвоздей не забудут,
отражаясь в сияньи росы.

...Куполов окрестованных грозди
золотятся в реке у моста...
Кто же вытащит ржавые гвозди,
кто же снимет Россию с креста?

Сотворю я молитву пред нею,
не заплачу, но встану с колен -
и берёзу с иконой сумею
взять с собой на ковчег перемен.

 

Зарывают Россию в погосты…

Зарывают Россию в погосты.
А берёзы шумят на ветру
и звучат упокойные тосты
поздно вечером и поутру...

Чья там очередь? - Наша? - Могилы
нескончаемо множат ряды.
Тихо тают духовные силы
под журчанье весенней воды...

Зарывают с молитвой, достойно.
И дождей не хватает для слёз,
и гуляет привычно и вольно
ветер меж сиротливых берёз...

В самой страшной разрухе 
столетья
превратились в крестов череду.
Мы веками шагали в бессмертье,
но накликали рынка беду,

и теперь - зарываем Россию.
Торжествуя, галдит вороньё.
Одолеем ли горе - в бессилье -
и базарное иго своё?

Ведь мы стольких врагов сокрушили!
Неужели сдадимся Тельцу?
Воскресим ли себя для России, -
как славянскому роду к лицу?..

 

Товарищи гиперборейцы!

Не по Александру Блоку 

Товарищи гиперборейцы! 
Товарищи скифы! Вперёд! 
В пылающем духе согрейся, 
Душевно уставший народ. 

Сомнений сорвём покрывало, 
Сломаем тоски колыбель. 
Мы с вами страдали немало, 
Но это ли верная цель? – 

Семейные наши заботы 
Одна съединяет мечта: 
Во имя детишек – работа, 
Во имя молитвы – уста. 

Товарищи гиберборейцы!
Нам, скифам, достанет ума 
Направить Россию по рельсам 
Духовных идей – в закрома 

Свободного мира и братства 
И счастья для всякой семьи. 
Нет в жизни иного богатства, 
Надёжнее веры, любви. 

За наше народное дело 
Поднимемся, милая Русь! – 
Мы с вами воюем умело, 
Вперёд, за победу, не трусь! 

Товарищи гиперборейцы 
И скифы! – былинный народ. – 
В истории знаменем взвейся 
Славянской духовности род.

 

Непогода

Ни Тор, ни Библий, ни Коранов
язычники не пощадят -
глаза коварных ураганов
так монголоидно блестят!

Сметают вихри сто Америк
всего лишь за один набег.
Торнадо - ветреный холерик -
ярится, словно человек.

И снова иго на планете.
Раскол на амфоре веков...
Нет ничего подлей на свете
когорты властных дураков.

Они - вершат!
Они - вершины!
На раздраконенной земле
меж Джомолунгмами морщины
как швы на раненом челе...

Стихают бури революций 
лишь на обломках бытия.
Вокруг язычники смеются
над тем,
что горько плачу я...

 

Была кабацкая, а стала «шопская»…

Была кабацкая, 
а стала шопская,
но ты всегда, Москва, столица бед.
Мантилья царская -
душа холопская,
нелепей города в России нет.

Твои чиновники
всегда виновники
мздоимства алчного по всей стране.
Твои полковники
всегда сторонники
дружины княжеской в его войне.

Твои тихушники
всегда двурушники:
любое царствие им по нутру!
И КГБушники, 
и МВДушники
нос держат пО ветру и на ветру.

Князья столичные
всегда отличные
и гениальные ребята-ах!
А их опричники
всегда приличные
интеллигентики при топорах.

Страна бедовая -
судьба кондовая -
любых правителей переживёт.
Что нам суровая 
эпоха новая?
Москва, ребятушки, всё огребёт.

Душа грабителей
российских жителей
в застенках зубчатых вся на виду:
они ревнители
своей обители,
им на народную плевать беду.

 

 

Лунное эхо

 

 

Молитва

Спасибо, добрый человек, 
За светлую молитву… 
Гляжу сквозь прорезь между век 
Подобьем острой бритвы, 

Но – понимаю: мне сейчас 
Желают благодати… 
Гляжу в глубины ясных глаз 
И – понимаю: кстати 

Молитва сердцу и душе, 
Уставших в скорбной боли… 
И сам творить готов уже 
Молитву доброй воли.

 

Горбун


Из В.Гёте


Пришёл он к людям в трудный час: 
они уже терялись, 
не зная, как им быть сейчас: 
беда с бедой срастались... 

Пришёл горбун, сказал: "Летим! 
Вперёд, за лучшей долей!" 

Народ замялся: "Не хотим 
играть утиной роли. - 
Охотник выстрелит, и - в гроб!.." 

Горбун расправил крылья - 
"Смотрите, он расправил горб!" - 
И полетел над былью...

 

На книжном развале

Неизъяснимое блаженство,
стихи читая, испытал. -
Я в них увидел совершенство
любви и чувства идеал. -

Я томик этот незавидный
открыл случайно, наугад.
И зачитался. И обидно
мне стало, что они лежат, -

такие книги, - где-то с краю,
не в самой гуще ярких книг.
Но я - нашёл! И я - читаю!
И это - самый яркий миг!

Вот здесь, под серенькой обложкой
Создатель держит на руках
Своё творение... Немножко,
но я испытываю страх:

а вдруг душевность и сердечность
и здесь всего лишь напоказ? -
Нет-нет, - такая человечность
лучами светится из фраз!..

 

О свободе

«К чему невольнику мечтания свободы?» 
Е. Баратынский 

Рабы мечтают о свободе,
И при замахе палача
Они заискивают вроде,
Но и бунтуют сгоряча.

А мне она к чему, свобода?
Ведь я не раб! …ах, эта цепь?..
Она – как скверная погода,
и для гурмана – чёрствый хлеб…

А для души – 
тюрьмы не сыщешь
Мрачнее собственной души!
Единственный источник пищи
Есть дух, – 
есть он? – и не греши.

 

Данте

Священник уронил ребёнка в купель,
но стоявший рядом Данте Алигьери
разбил её (святотатство в храме!) и спас ребёнка.

Разбить купель! Спасти мальчишку!
И книгу жизни написать
о преисподней... Это - слишком,
но как о вечном рассказать
в коловращении событий
в кругах земного бытия?

Никто не сделает открытий,
ничем не проявив себя.

Никто не сможет стать пророком
и настоящим мудрецом,
не ведая сердечным оком
того, что создано Творцом...

 

Точат призраки ножи…

А. Ахматовой

Научусь ли снова жить? –

Точат призраки ножи

в злостной памяти моей

наждаком коварной лжи.

 

Каждый призрак – не фантом,

Каждый нож – огонь и сталь.

В доме страшном и пустом

вспоминать о них устал.

 

Вжик да вжик. Под этот вжик

боль от памяти живей,

страх от памяти сильней...

Научусь ли снова жить?

 

Памяти Беллы Ахмадулиной

Смогу ли человеческим реченьем
Явление из бытия извлечь?..
Но словом с огоньком и вдохновеньем
Смогу я в сердце любящем зажечь

Речение, пришедшее ОТТУДА,
ОТТУДА вдруг пришедшие слова...
Поэзия - вот истинное чудо.
Всегда она, как и любовь, права.

30 ноября, 2010

 

Россия-мать

"Мучительно-бесформенное чувство - 
безмерное и смутное: Россия..." 
М.Волошин 

"Со дна души вздувалось, нагрубало 
Мучительное чувство океана..." - 
И на бинтах кроваво проступало 
Предчувствие тумана и обмана. 

От свежей раны шёл горячий пар. 
А из глубин горячего рассола 
Шли пузыри идейного раскола 
И скрип визжащий 
магаданских нар. 

Россия-мать! Соедини сынов! 
Прибой в душе не от морских просторов. 
Побольше верных дел, 
поменьше глупых слов. 
Мы тонем в океане разговоров...

Цветы

В Нерчинске, возвращаясь с рудников в тюремные казематы, каторжане-декабристы по пути собирали и разбрасывали цветы, а их жёны позднее шли следом и собирали их в букеты…

На Нерчинск пыльная дорога
Лежит в цветах… 
В цветах лежит
И тень ужасного острога…

И от дыхания дрожит
Свеча в царём стеснённой келье
У губ княгини молодой:
Она столичное безделье
Оставила во тьме ночной,
Найдя рассвет 
в обетованной
Сибирской дальней стороне…

Молитву шепчет: 
«Мой желанный,
Приди ко мне, 
приди ко мне!..»
Но ей в ответ лишь звон кандальный,
Да светотени по стене…

Но с жаром молится княгиня,
К букету пыльному припав,
И спит с улыбкой…

Звёздный иней
С Александрийского столпа
Приносит жуткие морозы
В забытый богом грешный край,
Но им в ответ –
цветы и слёзы,
И теплоты сердечной рай…

 

Чёрно-белое кино

В чёрно-белом кино
спрятал радугу он,
сотворивший палитру художник,
чтоб не цветом оно,
излучая фотон,
засветилось лукавым безбожьем, 
а в душе, глубоко,
в первоатомах дум
чувства вспыхнули новой вселенной!
Пережить нелегко
кинокамеры шум
с исцарапанной ленты нетленной...

 

Ради красного словца…

Ради красного словца -
столько серых слов!
У поэта нет лица,
если нет стихов

от живого языка
и живой души.
Не напишется строка
в жизненной глуши,

если нечего сказать
о своей любви;
слову светочем не стать
без огня в крови.

Не напишется сонет,
не созреет стих,
если у поэта нет
в сердце слов живых.

Не придумывай стихи,
не лепи красот.
Из словесной шелухи
семя не взойдёт.

Вдохновение творца -
вот основа слов.
Ради красного словца
не пиши стихов...

 

Молитвы бизнесмена

"Ещё молитву повторяют губы,

А ум уже считает барыши..."

Георгий Иванов, 1916 г.

 

Дышу, заботясь не о лёгких

и не о ритмах в сердце, и

не о волнениях далёких

и униженьях Греции, -

 

дышу, молитву сотворяя,

и на иконы не гляжу,

самозабвенно повторяя:

- Я только с прибылью дружу! -

 

и одного хочу от Бога:

чтоб Он со мною в деле был.

Я буду денег делать много,

Он - ткать полОтнище судьбы...

 

Искренняя сердечность

"Поэт
настоящий
вздувает
заранее
из искры
неясной -
ясное знание..."

Владимир Маяковский


Откуда же искры? -
А вырвались
из
горячего сердца
стучащего
за думами вечными
в синюю высь
подобием солнца палящего!

Потом, 
опалённые,
падают вниз,
сгорают
живые 
желания...
Но не 
угасает
поэта каприз -
из искры –
огонь понимания.

Потопами
землю мою 
не зальёт,
не выгорят веси
пожарами –
горячее сердце планету спасёт
своими
живыми
ударами...

 

В защиту банальных рифм

«Кровь-любовь» и «розы-слёзы» –
Рифмы старые? – люблю!
Как российские берёзы,
Я в стихах их восхвалю,

И меня не остановит
Разговор о «багаже»:
Ничего, мол, не откроют,
Устарели, мол, уже…

Слышать мне приятно: «розы»
И приятнее – «любовь» –
До того, что каплют слёзы
И бурлит, вскипая, кровь!

Я волнуюсь так, что больно,
Если в жизни много слёз,
И вздыхаю недовольно,
Если слишком мало «грёз».

Я рыдаю, если мало
«чувства» в «пламенной крови»;
Сердце так стучать устало,
Потому что нет любви!..

Я смеюсь, когда с любовью
Счастьем светятся глаза,
Согревает «сердце с кровью»
Светлой радости слеза.

Я люблю, надеюсь, верю 
И – стихи читать зову!
...Даже птице, даже зверю
Их читаю!.. Тем живу.

Потому что человеку
Непонятно про любовь,
Чуждо нынешнему веку...
Ближе и понятней - кровь.

 

В защиту глагольных рифм

Эстетствуют художники словес,
искатели фонетики изящной,
играют смыслом, в смысле - мысли без, 
зациклившись на ритмике пустяшной.

И рифмы от глаголов - не моги!
И рифмы старомодные - не трогай.
От брошенного слова лишь круги...
Как жаль мне этих нытиков, ей богу!

А я - глаголом рифмы заряжу!
Да так, чтоб слово тихим не казалось!
И в лица их с улыбкой погляжу,
к взыскующим испытывая жалость...

Ведь им, беднягам, это не дано -
греметь словами в рифме от глагола.
У них от этих рифм в глазах темно
и сердце срочно просит валидола.

А мне глагол с глаголицей родня.
Роднее их изысканных художеств!
Поэзия глагольна у меня -
в ней вся моя народная похожесть:

ведь русский стих - живой глагольный стих -
ворочает словами богатырски!
А выплески словесные шутих
разбрасывают крошечные брызги...

 

Посланец Далай-ламы

Тибет увидев, разрыдался
в молитве праведный старик...
С какою силой исторгался
в душе его духовный вскрик!

Его глаза огнём горели,
а в них клубились облака,
но всё же Родину узрели
святые очи старика! -

"Я вижу горы дорогие...
Во мне единственный, - Тибет,
И не нужны мне никакие
края иные... их и нет..."

Его молитвенные флаги
свободно реяли средь скал.
Что там написано в бумаге,
какую истину искал,

когда он шёл сюда неспешно? -
Он одолел всей жизни путь !
во всей вселенной жил безгрешно,
желая долг душе вернуть...

 

Кипарис в Сахаре

В пустыне каменистой 
кипарис,
в скалу вцепившись сильными корнями,
над пропастью безвременья 
завис,
страдая обжигающими днями.

Но солнца жарче в Тассилин-Аджер
немеркнущий огонь тысячелетий...
Твоя работа, 
жуткий Люцифер!?
Что может быть бессмертия нелепей?

Три тыщи вёсен тщетно обронил,
расселины усеяв
семенами!
Но все его надежды схоронил
бесплодный камень,
вея миражами.

 

Ночь, улица, Ташкент и окна…

Памяти Александра Блока

На тёмной беспомощной улице 
в густой беспросветной ночи 
есть окна... Не хочется хмуриться, 
себе говорю: "Помолчи, 

постой под нависшею кроною, 
закрывшей от звёзд тротуар, 
под чинной чинарой зелёною, 
впитавшей весь солнечный жар 

Ташкентского неба не русского... 
Постой, помолчи, погляди...
Отсюда до дня Петербургского 
полвека путей позади! 

Но здесь - те же окна!.. На улице 
их несколько на этажах. 
И здесь кто-то заполночь трудится, 
и, может быть, кто-то в слезах. 

И здесь под настольными лампами 
роятся слова на свету, 
чтоб выжить стихами крылатыми 
на радость мне и на беду..."

 

Рок-тарантелла

"Человеку знать не нужно,
что такое человек!..
Что тут думать!.. шибче, скрипки!"

"Тарантелла", А.Майков, 1850-е годы

Встанем в круг и спляшем дружно,
пусть душа пойдёт в разбег! -
Знать сегодня разве нужно,
что такое человек?

Веселись! Хороший праздник!
Развесёлый громкий смех! -
Ишь, как пляшет, безобразник,
в стельку пьяный человек.

А вокруг него улыбки -
шибче, громче! - шире круг!
Да, не может быть ошибки:
здесь табун из ног и рук.

Тарантелла - это дело,
но сегодя лучше рок.
Пляшешь ты почти умело,
замечательно, дружок!

Скрипки - к чёрту! Барабаним,
саксофоним и - поём.
И плясать не перестанем,
даже если и помрём...

Вот уже хрипит натужно
в танце двадцать первый век.
Нам с тобой и знать не нужно,
что такое человек...

 

Прощание

Прощаясь с жизнью, и ведомый смертью,
Генрих Гейне пришёл в Лувр проститься
с красотой - с Венерой Милосской...

Она вела его жестоко
по скоротечным божьим дням,
но дух его витал высоко,
земной надежды не ронял.

Он шёл по-старчески неловко,
но с гордо поднятой главой,
чтоб снова встретиться с чертовкой,
с Прекрасной Девой дорогой! -

О, Боже! Мраморное тело,
безрукий гений красоты!
Руками скроенный умело
нетленный слепок наготы...

"Венера, я возьму с собою
тебя в неявный мир иной,
и станет общею судьбою,
как память, общий путь земной..."

Венеры каменное чудо
не отвечало на слова,
но свет рассеивало: "Буду
повсюду я с тобой жива..."

Стоял задумчиво художник
и с вечностью беседу вёл,
а в страстном сердце подорожник
от преисподней пышно цвёл.

 

Когда стихов не знает сердце…

...Чтоб жизнь вдохнуть в стихотворенье,
я что-то должен умертвить...
И.Северянин

Когда стихов не знает сердце,
писать берётся голова...

Но можно ль мысленно согреться,
когда холодные слова
в стихи кладут, как трупы в гробик?

И ритуала совершать
не надо, друг мой... Нет подобий
словам, где мёртвая душа
в любви другой душе клянётся...

Как раз напротив: жизни зелье -
целительнейший элексир -
прокиснет быстро в мёртвой келье,
отравит стихотворный мир! -

Чтоб жизнь вдохнуть в стихотворенье,
я должен снова сотворить
всё сущее!.. За вдохновенье
я должен жизнь благодарить.

 

Новый Диоген

Сегодня - чудо из чудес - 
лицо в толпе мелькнуло! 
Меня как ветром сдуло: 
я бросился наперерез 

и думал - отыскать смогу. 
Но мало было толку: 
посеял, как иголку, 
в большом людском стогу... 

Искал под солнцем, под луной, 
и при свече во мраке 
блуждая, в липком страхе, 
сравнив тот стог со всей страной.

 

Страшное междусловье

Слова - ведь это груз в пути...
Рюрик Ивнев

Нет, груз тяжёлый не в словах.
Невыносимо - междусловье.
Не соль, не сахар - на губах
молчанье, пахнущее кровью.

Вот слово произнесено
безжалостно секущей плетью.
Но что - оно? Но что оно
в сравненье с глыбой междометья?

И что за ним - в пустой строке,
меж букв, и далее - за точкой?
Осталось ли на языке 
словцо несказанной заточкой?..

 

Я не стану спиной к человеку…

Иосифу Бродскому

Я не стану спиной к человеку,
а тем более, к страшному веку:
это сколько же алчущих рож! 
и у каждого - бритва и нож...

Лучше низменный век-потрошитель,
человеческих судеб вершитель
пусть ко мне повернётся спиной, 
ведь он дружен с самим Сатаной,
а поэтому бренное тело
сохранить мне удастся умело...

Спросишь: - Как же общаться с Творцом, -
словно зеркалу с хитрым лицом?

 

Серый вечер ноября…

Анатолию Сорокину

Серый вечер ноября
превратился в студень.
Значит, мягко говоря,
день был слишком труден.

С неба сыпалась вода
плавно и бесшумно,
словно снежная беда,
горе от безумья...

И задумчиво росли
белые сугробы.
И к закату пол земли
ныло от озноба.

Только разве в том беда?
Разве в этом горе?
Тяжесть дней не в холодах,
тяжесть - в разговоре...

Если взгляд как ледостав,
если в слове вьюга,
то и вечер стылым стал,
как врагом - подруга.

Если брошены в мороз
нежность и участье,
то и свет закатных роз
не приносит счастья;

если в жизни одинок
день мой беспробудный,
то и беды, значит, в срок
в этот вечер нудный...

 

У могилы поэта Евгения Тареева

Прах цветущий... Душа чернозёма. 
Солнце, выцветшее в облаках. 
И - поэзии смертная дрёма, 
и печаль в заблестевших глазах. 

И вороний галдёж о привычном, 
о кладбищенском, бытии дней 
оглушает назойливым, зычным 
и бессмысленным гвалтом людей. 

И могилы унылая строгость. 
Нестерпимый блинов аромат. 
Сожалений тщета и убогость, 
и... с надеждою вспыхнувший взгляд... 

Мы стоим у могилы поэта 
у весны на исходе... Цветы 
ищут солнца и тёплого лета, 
суетливо роятся мечты... 

Из души сорняки вырываем, 
очищая свой собственный прах, 
и о жизни мечтаем... Мечтаем, 
забывая кладбищенский страх. 

И в сердцах распускаются строчки, 
в душах новая зреет любовь. 
Если здесь не поставлена точка, 
значит, всё начинается вновь!

 

Нет, я не зеркало…

Поэт - это "зеркалка"
Андрей Вознесенский

А я - не зеркало, я - воздух,
который к зеркалу несёт
и свет, рождённый в дальних звёздах,
и адский смог, что душу жжёт.

Нет, я не зеркало. Я влага,
что проливается дождём;
слеза, - которой не бумага -
земля пропитана живьём!

Да, я - не зеркало... Пластами
заложен я в земной коре,
чтоб люди Землю ощущали,
с детьми гуляя во дворе...

Я разве зеркало? - я море, -
пусть океана только часть,
но я несу в своём просторе
штормов невиданную страсть.

Но отраженье - не нарушу.
Ты, отражение моё,
такую же имеешь душу,
какая истинно живёт

во всём, что дышит... Запотеет
поверхность гладкая зеркал,
когда дыханье ослабеет...
О, как бы я ЕЩЁ дышал!

Пусть не "зеркалка" я, но знаю,
могу реальность отражать:
живу! - и сопереживаю
с тобой, зеркальная душа...

 

К Никто

"Кому ж нас надо? Кто зажёг
два жёлтых лика, два унылых…"

Иннокентий Анненский

К тебе, таинственный Никто,
С Ничем, по сути, обращаюсь.
Для наведения мостов
Не те минуты… Я – прощаюсь…

Прощаюсь, может быть, с тобой,
А может быть, и с кем-то третьим.
Прощаюсь с нынешней судьбой
Почти шестидесятилетним…

Прости-прощай… – Но почему? –
Никто, ты возмущённо скажешь.
Я сам, наверно, не пойму,
А ты мне, верно, не подскажешь…

Мы встретимся с тобой, Никто!
Нам – Кто-нибудь – не интересен,
А мир, пусть, в сущности, пустой,
Для нас с тобою слишком тесен.

 

К Пушкину

1.
Страдалец ласковой России,
Жестокой родины своей,
Не избирался ты мессией
Для прозябающих людей, 
Но век безумный и суровый 
Тебя безжалостно казнил…

А ты по звёздности ковровой
Уже в грядущее входил. –

Тебя несли как жаркий факел…
Огнём незрячих опалив,
Твой дух дождём осенним плакал,
Прозревших к жизни отмолив… 

2.
Поэзия России бронзовеет
И высится в российских городах,
Но кто из нас о том не сожалеет,
Что в наших озабоченных сердцах
Всё менее поэзии, всё глуше
Поэзия у нас на языке…

От прозы изболелись наши души,
А лирика – в прекрасном далеке….

Как хочется мне снова с книжной полки
К моменту и ко времени достать
Онегина, – не в глянцевой обновке,
А в сером переплёте, – и читать…

 

Клетка

"На волю птичку выпускаю
На светлом празднике весны".
А.С.Пушкин

На волю птичку выпуская,
я думал, грусти не тая:
свободу пленом предваряет
надежда резвая моя,

и стоит мне её, как птичку,
из клетки выпустить, - она
теряет тут же и привычку
мечтами жить, - она вольна! -

Нет человеческой свободы
без ощущения тюрьмы!
Освобождаясь от колоды,
теряем и надежды мы...

 

Любовь и дружество

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы…

А.С.Пушкин


Несчастный Дельвиг! Огорчился,
Не выдержал, в могилу слёг.
Но как поэзией лучился
Запоминающийся слог!

И верный Кюхля - Кюхельбеккер -
В Тобольске голову сложил.
Но не духовному калеке -
Он Музе преданно служил.

Погиб блистательный Рылеев
В кронверке Павла и Петра.
Гражданских дум его, алея,
Сияет вечная заря...

Светил великий Баратынский
Свечой надежды в новый мир,
Ведь он не в келье монастырской
Уединение влачил.

И Пушкин пал в дуэли века -
Скала упала пред волной...
Он с благородством Человека
Восстал пред подлою толпой.

Высоким гением блистали
Друзья в далёкой мгле времён
И - телом, а не духом пали
Под гордым трепетом знамён.

Лишь Пётр Вяземский... Сатиры
Его был сломлен славный дух...
Укрыли царские квартиры
Его от дружеских порук...

Но ведь и он не исключенье!
Он дважды в этой жизни жил,
И в первой был само свеченье,
А во второй... да он ли был?

Их думы золотом вписались
В скрижали будущих идей.
Любовь и дружество достались
По праву лучшим из людей.

Свобода, равенство и братство
В двадцатом веке проросли,
Но... снова бури святотатства
Любовь и дружество смели...

...Восстань, пророк! И виждь, и внемли...

 

Уходит Прекрасная Дама…

Уходит Прекрасная Дама.
Уходит, не видя дорог,
и вслед ей не смотрит упрямо
притихший от ужаса Бог.

Уходит с обидой... Богиня,
великая женщина. - Ей,
как некогда нежной рябине,
опора нужна посильней,

чем дуб современной эпохи:
в цепях золотых бизнесмен...
Забыты и охи, и вздохи -
одно сквернословье взамен.

Любимая женщина стала
партнёршей, подружкой теперь.
"Всё кончено!.." - Дама сказала
и с грустью захлопнула дверь.

Кому я скажу теперь "мама,
сестрица, - скажу, и - жена"?
Уходит Прекрасная Дама,
как в тучи заходит луна...

Мне страшно. Я бросился к Богу:
- Скажи, без любви как мне жить? -
Молчит... Выхожу на дорогу,
а Он на ней мёртвый лежит...

 

Стихом исцеляю живых…

"...Меня печалит вид твой грустный, 
Какой бедою ты тесним?" 
И человек сказал: "Я – русский", 
И Бог заплакал вместе с ним.
Николай Зиновьев

Грядущие души врачуя,
стихом исцеляю живых.
И порох не в порохе чую,
а в чувствах горячих моих.

Событий огромная скорость
из прошлого тянет меня
как выстрел, как вспыхнувший хворост -
стеною и ливнем огня...

И здесь - под зонтом стихотворным,
мостом над погибелью дней -
веду я по белому чёрным,
хоть сердцу больней и больней...

А поезд истории мчится,
клубится удушливый дым.
Стихом очищаются лица.
Дышать помогаю живым.

Потопом и лИвнем ли лучше
спасать населенье планет?
Нет... в бликах от войн, революций
всё ярче поэзии свет -

и порох мой не отсыреет:
душа - мой духовный ковчег.
Такой, он и выплыть сумеет
и вымчать в грядущее век.

 

Толпа и Сократ

Быть мудрым в жизни так накладно,
что легче глупым быть стократ.
Толпе не мыслящей досадно,
что к разуму зовёт Сократ,

её мечты опровергая
и заблуждения кляня!
Сократу - трудно... Но другая
ему неведома стезя.

Толпа беснуется: желает
себе Сократа подчинить
и камни в гения бросает,
и яда требует испить.

Толпа безжалостна... Невежды,
болея верою слепой,
сорвут сократовы одежды,
но не допустят над собой

ни поучений, ни упрёков.
Горда безумная толпа!
Ей не понять его уроков,
настолько спесь её тупа.

...Философ смолк... Толпа притихла...
Звенела в воздухе струна.
Душа кричащая охрипла -
и содрогалась тишина...

И вдруг в толпе - как луч, как пламя:
толпа от духа понесла! -
И вот уже она, как знамя, 
новорождённого ждала…

 

…И новый гений не замедлит

стать порождением толпы,

её вождём, царём наследным,

опровергателем судьбы!..

 

Ищу поэзию

автор уверен, что Библию, как и вообще все священные писания,
написали ПОЭТЫ

Читаю и читаю... 
Горы книжек.
Страниц необозримые поля.
Стихи на них
подобны мутной жиже:
не впитывает
тучная земля!
Откуда же
приходят в мир
поэты?
Откуда черноземие стихов?
Ведь всё уже на свете
перепето,
до ветхости
истаскана любовь, -
однако же
плодятся,
аки мухи,
подсиживают бронзовых ребят!
Читателям -
за что такие муки?
Читателей ведь
поедом едят!
"Да ладно, успокойся!.." -
упрекают
непризнанные гении меня.
И с пущей увлечённостью кропают,
себя 
дороже радия 
ценя.
Руда перелопачена.
В итоге
ценнейшая поэзия -
в хвостах,
а в мусоре словесном 
тонут боги,
не видя искры божией в стихах...
- И в чём же здесь причина? - 
Изумлённо
читатель вопрошает. 
Дело в том,
что главное здесь
в мысли обеднённой,
нет мысли 
за ТАМ-ТАМошным стихом!
Поэзия -
не в музыке,
не в ритме,
не в голосе,
напевном до вытья.
Поэзия подобна острой бритве,
над пеной
занесённой 
для бритья.
Поэзия - 
порез 
и капля крови, -
не гладкий подбородок и щека...
Поэзия -
телёнок при корове,
мечтающий о капле молока!
Поэзия -
дремучая таёжность
подальше от центральных площадей;
поэзия - 
надежда и надёжность;
в мозолях созидающих людей.
Поэзия -
не струнная кантата.
Поэзии не нужен дирижёр.
Ищите,
гениальные ребята,
и гимны,
и отточенный топор.

Послесловие к последней строке:

"Уже и секира при корне дерев лежит:
всякое дерево, не приносящее доброго
плода, срубают и бросают в огонь"
Матфей, 3:10

 

Храм

1.
Стихи сродни кирпичной кладке.
Фундамент – знаний монолит,
А выше – в правильном порядке
Кристальной стройности гранит.

А мрамор чувств – для облицовки?
Нет, облицовка не нужна,
Когда в рифмованной концовке
Высокой мысли глубина.

Стихи – не каменная стенка.
Без бурных чувств они мертвы.
Лишь потому, что слов нетленка
Идёт к сердцам от головы

Как обжиг мысли в топке страсти,
Как духа вечного огонь!
Струну души легонько тронь…
О, храма сказочное счастье!..


2.
Я дух назову кирпичами –
Захватит от смелости дух!
И храм возведу я! – стихами! –
Души совершенствуя слух…

И выйду, в строительной робе,
Запятнан раствором чудес,
На площадь просторную, чтобы
Увидеть его… – до небес?!.

 

 

В пыли веков

 

 

В пыли веков

Глубоким слоем прах и тлен
по всей земле лежит...
Но дунет ветер перемен -
и пыль веков слетит,
и вновь откроются глазам
глубины бытия. -
Но... пыльный воздух снова там,
где сущность видел я...

 

Крещение Руси

Вернувшись в Киев, в стольный град
С крещением, Владимир,
Вновь обретённой вере рад,
Заметил – «Город вымер? –

Кумир виновен! Где народ?
Мы, Русь, обрящем Бога,
И пусть Перун туда идёт,
Куда ему дорога!..»

И люди верные пошли,
Порушили кумирню, -
К Днепру Перуна волокли
Жестоко и немирно:

С горы тащили божество,
К хвосту кобылы сивой
Его приладив с торжеством.
Тряся с репьями гривой,

Она к Днепру стремглав неслась,
За ней тащился идол,
Земля под взвозом так тряслась,
Что идол даже прыгал!

Его двенадцать мужиков
Жезлами колотили
До расщепления боков! –
Так бесов выводили,

Что русский люд ввели в обман
Своей бесовской силой.
Перун как пень трещал от ран,
Истерзанный кобылой…

И слышен был неверных плач,
Стенания и вопли, –
Жалели идола! – Но вскачь
Пошёл изгон! – Намокли

Кобыльи сивые бока
И стражников ладони.
Глядит Владимир свысока –
И прошлое хоронит:

«Чудны дела твои, Господь!
Великий, ты – всесилен!
Ещё вчера Перуна плоть
Была грозой кумирен,

А ныне – свергнут он! – гляди!
Бревно! – непочитаем!
Дубина! Дьявол! – позади
Почёт… теперь – ругаем

Своих кумиров… В реку! – скинь!
Приставь людей с баграми!
Нечистый пень корявый, сгинь!
Христос теперь над нами…

А чтоб его назад волной
К Руси не прибивало,
Идти за ним! – толкать ногой! –
Толкать, толкать! – и мало

Беды чтоб не было ему
От нашей доброй воли…
А я, народу моему
Желая лучшей доли,

Велю собраться на реке
Назавтра – и креститься!
Ну, нет ли сил в моей руке?
Испробуй уклониться –

И ты мне враг и зол и лют,
Богатый или бедный.
Какие в реку не войдут
В сей час святой, победный, –

Хотя он нищ, хотя он раб, –
Те за Перуном сгинут.
За ними весь их жалкий скарб
В Днипро широкий скинут…»

Назавтра Киевская Русь
По грудь в Днепре стояла
И криком радостным: «Крещусь!»
Пред Богом вопияла.

Князья, купчишки – весь народ! –
В речной воде бродили
Туда-сюда, назад-вперёд –
И бороды крестили.

Держа младенцев на руках,
В стремнины окунали
И так за совесть, не за страх
Молитвенно стенали:

«Владимир-князь! Отец родной
И нам, и вере новой!
Сплотимся мы, твоей рукой
Единою ведомы.

Дозволь и наших жён крестить!
Хотим спасти и наших
И дев, и жён, чтоб их любить
Как верных, а не падших!..»

Смеялся князь. Попы, смеясь,
Крестили дев и женщин.
Вот так Россия поднялась
(С восторгом, и с не меньшим,

Чем днями ранее она
Перуну поклонялась,
Теперь без хлеба и вина
Пребыть в грехе боялась)

На Новый путь в грядущий век…
И знаю: Божье царство
Придёт! – ведь русский человек
Так верит в государство!

 

Папесса Иоанна YIII-я

Легенде этой уже более 1100 лет, а её всё передают из уст в уста...

По широкой дороге прогресса
Прокатилась скандальная весть:
Мол, не папа у нас, а папесса!
В Риме тайны великие есть.

В Риме часто идут разговоры
О причудах понтификов. Здесь
Воцарились мздоимцы и воры –
Лжесвятые, растлившие весь

Мир и солнечный, звёздный и лунный
Под эгидой ученья Христа.
Лоб, как правило, медный, чугунный
Воцарялся под сенью креста.

Но такое случилось однажды!..
Ныне Гиннесу не повторить:
Задыхаясь от страсти и жажды
К авантюрам – престол покорить!

Не мужчина – распутная девка
На вселенский престол пробралась
И, держась за него, как за древко,
Добродетель вершить принялась!

И свои похождения в тайне
Лжепапесса умела держать:
Даже, будь они там, пуритане
Не сумели б её распознать.

Но случился конфуз. Ритуала,
Кровь из носа, нельзя изменить,
А она, не смущаясь нимало,
Понесла – и решилась родить.

Этот день был на редкость пригожий.
Надо ехать верхом на коне.
Но не должен заметить прохожий,
Что у папы – живот! В тишине

Крестный ход протекал к базилике,
Возведённой во славу Петра,
И светились умильные лики
Под тиарой святого двора…

Вдруг роженицы стон! Строй нарушен,
И папесса упала с коня!
Женский крик в любопытные уши
Стал пикантнейшей новостью дня!

А папесса в пыли разметалась,
Разрывая порфиру, кричит!
И на весь Ватикан проливалась
Эта боль, для толпы – без причин…

Старцы древние тесно столпились
Над упавшим лжепапой в кружок
И ребенка и маму душили,
Чтоб никто из них пикнуть не мог!

Умерла Иоанна YIII-я…
Но молву не смогли удержать:
Прокатилось от края до края,
Что и папы умеют рожать.

И всему христианскому царству
Не забудется это: в пыли
Католического государства
Умирает понтифик Земли…

 

Старый жемчуг

В Новгородской Руси это была реальная история, 
только она происходила при других обстоятельствах...

Небогатой страны повелитель,
Где и летом не тают снега
И находится стужи обитель,
Вдруг узнал, что его жемчуга
Потускнели, поблекли изрядно.
В царстве синего вечного льда
Не случалось ещё никогда,
Чтобы жемчуг тускнел безотрадно.
Что случилось? Откуда беда?
Приказал разобраться учёным,
Седовласым своим мудрецам
В этом деле. И те увлечённо
Собирались по долгим ночам
На симпозиумы... Размышляли -
И душевный покой потеряли,
Но причин не могли отыскать.
Горе горькое! Нет, - катастрофа!
Академикам несдобровать:
Дел, казалось бы, сущая кроха,
Да умения нет разгадать…
И грозит раздражённо царица:
«Я бездельников этих сгною!
Ненавижу их умные лица
В нашем тёмном и глупом краю.
Что же толку от этой науки?
Диссертации б только писать!
Как мне брать драгоценности в руки?
Как же в них на балах танцевать?».
Только в дальней стране приполярной
Жил отшельник в дремучих лесах.
И нашёл его эпистолярный
Документ в самых дальних снегах...
Усмехнулся отшельник, и мигом
До столицы на лыжах дошёл.
Он не верил затейливым книгам,
Но Писание знал хорошо.
И явился пред царские очи
В малахае и тёплых пимах,
И сказал без улыбки: «Короче,
Дело вовсе и не в жемчугах.
Надо, Ваше-ство, чтобы царица
Ожерелья надела свои
(У придворных навытяжку лица)
И ходила б в лесу до зари
По сугробам, ночей, скажем, сорок
Без нарядов своих, - нагишом!
(По придворным испуганный шорох).
В одиночестве полном притом!
Только так! Невозможно иначе
Жемчугам чистоцветность вернуть».
(Каждый в страхе глаза свои прячет
И соседа боится толкнуть).
Только вымолвил – и растворился,
Словно не было здесь никого,
И не видели больше его,
И обратно он не воротился…
«Издевательство! – стонет царица.
Нагишом я ходить не могу,
Я замерзну в глубоком снегу.
Я тулупом желаю накрыться!»
Но - чего уж!.. Ведь если наука
Не способна задачу решить, 
Значит, надо решаться на муку,
Чтоб и впредь по традициям жить…
И царица разделась… Сияла,
Изумляясь, над лесом луна,
А царица по дебрям шагала
И туманом текла тишина…
И случилось желанное чудо!
На исходе такого-то дня
Прошептала царица: «Не буду
В эту ночь выходить! У меня
Жемчуга стали снова светиться!
Снова свежестью стали сиять!»
Что тут началось! Долго столица
Не могла напряжение снять
От последствий веселого буйства…
От души веселился народ!
Возрожденная ценность искусства
Успокоиться всем не даёт…
А царица? Другая царица
Перед всеми предстала… Суди:
Если раньше глядела тигрицей,
То теперь, с красотой на груди,
Стала нежной и ласковой дамой,
И румянцем таким налилась,
Что казалась приветливой самой,
Словно заново вдруг родилась…

 

Песня о Соколовском бунте

(К очередной годовщине города Бердска. Бердский острог в начале ХУШ в.)

Неуёмные люди в остроге!
Недовольные люди. Они
собралИсь на широкой дороге,
засверкали во взглядах огни.

Мужики раздражённо судачат
и серчают, и громко кричат.
Бабы, слушая их, даже плачут,
уводя на подворья внучат.

- Ох, свиреп, я скажу, Серединин!
Да и жаден, корыстен зело.

- Самодур!

- Воевода повинен,
что совсем обнищало село!

- Непосильно такие оброки
от земли и подворий платить!

- С воеводою больше мороки,
чем с пожарами!

- Можно ли жить,
коль оброк задушил на пушнину?

- И начальству-то - избу покрой!

- От семьи отрывают мужчину!
Сам бы шёл во солдаты, герой!

- Глянь-ка, ЧТО ещё выдумал, барин!
Ты - лисицу ему поднеси,
да такую, чтоб и на базаре
не видать попушистей... Еси
не "подаришь", к примеру, лисицу
середининской бабе на мех,
то прибьют и отправят в темницу,
искупать неслушания грех...

...Разметались-пошли разговоры
меж невзгодами тёртых бердчан.
- Не моги воеводы, как воры
управлять! - крик идёт от сельчан.

В Бердске нашем - хрестьяне ль не войско?
СоколОв, чать, у нас во главе!
Челобитную вмиг до Тобольска
написал - самому голове.

Но когда-тко придёт губернатор
мужиков из беды выручать?
Он, понятно, хороший оратор,
потому как умеет кричать

на людей. И, ногами затопав,
батогами мастак угостить...
Что ему недовольство и ропот?
Непременно должон усмирить.

Как прослышал про бунт Серединин,
Соколова велел разыскать
и схватить: "Покажу-де скотине,
губернатору как досаждать!"

Но вершил воевода в Кузнецке
и указы свои, и дела.
А мятежники - вольницей в Бердске
разгулялись... Судьба извела.

Максюкову они отказали
воеводиной спеси годить.
И в солдаты сынов перестали
отдавать! И ножами грозить

стали верному псу - Максюкову,
середининскому холую:
- Не бывать, мол, отныне такому!
Хватит, значитца, глотку свою

драть без устали, да измываться!
В Бердске нету людишек про вас!
Только суньтеся! Вон убираться
соизволите в тот же и час!

Глубоко осерчал Серединин.
Казаков-от нагнал - к сорокА!
В январе, на морозище зимнем,
и решил прихватить бедняка.

- Ан, куда там! - Народное лихо
до такого людей довело,
что не вышло коварно и тихо
обезглавить родное село:

в ход пошли и каменья, и палки.
Максюкову досталось! - упал
в результате такой перепалки,
окончательно власть потерял.

Победителем вышел Заганов,
самый быстрый, из Бердских, умом.
Общей силою, а не обманом
расправлялись с начальством, - селом!

Тут же сели они с Соколовым
челобитную внове писать.
О попе порадели - о новом:
"Поп-де нонешний такожде тать!"

Но - когда ж помогал губернатор
угнетённым простым мужикам?
И назначена сверху расплата
давшим волю своим кулакам.

Соколова солдаты схватили
и Заганова тож, и в тюрьме
до кровищи примерно избили:
"Не держите, мол, воли в уме!"

Но убрали-таки воеводу!
Губернатор сготовил указ
и - другого прислал, а свободы
как и не было в Бердске для нас...

Вот какие о Бердском остроге
ходят слухи. И эти слова
и сегодня звучат на пороге
у казённого дома... Молва?
9 апреля 2003 года

Примечания:

Все фамилии из реальных исторических документов,
но фамилия губернатора здесь не названа.
СЕРЕДИНИН - воевода, руководил Бердском из Кузнецка.
МАКСЮКОВ - что-то вроде старосты в самом Бердском остроге.
СОКОЛОВ - молодой бердчанин, возглавивший мятеж.
ЗАГАНОВ - постарше, грамотнее, понадеявшийся на добрую волю губернатора.

 

 

О, поэзия, мир философский!..

 

Стихи

Стихи – такая слов игра,
В которой каждый победитель! –
Следят за кончиком пера
Читающий и сочинитель.

Живут стихами сообща!
Они себе родня и Богу,
И, над строкою трепеща,
Ведут совместную дорогу

В тот мир, где плоть крылатых слов
Проникновением в живое
Находит вечную любовь
В союзе тела с головою…

 

Поэту

Постой! -
сумей остановиться
с автоматическим пером,
и стихотворною излиться
не дай строкой! -
Ведь за бревном
в глазах твоих - весь мир соринка!
Эмоции побереги.
И мысли 
маковой росинкой
блеснуть под солнцем помоги.

 

Поэт, стихами не пророчь…

Поэт, стихами не пророчь
эпохи новой приближенье,
когда душе твоей невмочь
постичь духовности движенье...

 

Слово и руки

Рифмованным словом тебе я скажу,
услышишь не буквы, а звуки,
и всё в нём так просто!
Но я обнажу
в том слове усталые руки,
и ты вдруг увидишь, как мягко дрожат
набухшие синие вены...
А рядом - стихи на бумаге.
Лежат,
мозолям в словах зная цену.

 

О душевном разладе

Тоска души и радость тела
Несовместимы в тот момент,
Когда надежда не сумела
Воздвигнуть веры монумент
И проложить к любви дорогу,
Грехи бессилья замолив…

Несовместимы? – Слава Богу! –
Не потому ли я и жив!?

 

Отражение

Я зеркала ношу в себе, -
устали руки, -
чтоб показать своей судьбе
её же муки.

- Смотри, - я как бы говорю, -
твоя работа!
И я не поблагодарю
за ту "заботу",

с какой ты лепишь этот вид,
"печальный образ".
Судьба ответила: - Болит
душа за гордость,

с какой ты носишь зеркала
в себе любимом!
Не я тебе твой вид дала! -
Непостижимым

ты этим образом своим
изображаешь
всё неживое пред живым...
Соображаешь?

Разбей в осколки серебро
стеклянной лужи!
Сотрётся вмиг со лба тавро
клейменья... Ну же,

освобождай движенье рук
для дел полезных!..
Но в сердце я услышал стук -
засов железный

осыпал ржавчиной слова
судьбы кондовой.
Мучений новая глава
пошла по новой...

 

Покой

У памяти моей
есть ностальгия пепла, -
и сердце всё живей
стремится вон из пекла
непрогоревших дум
и чувственного жара, -
как-будто счастья жду
вне страстного пожара...

 

Подорожник

Растёт былинкой у дороги.
Приходит время и - цветёт,
и семена разносят ноги
прохожих нищих и господ.

Жив этот странный мир зелёный
лишь тем, что есть мельканье ног!
И он, от неба удалённый,
не знает, что такое Бог:

его не пустят в храм высокий.
И дьявол им не правит. - Он,
от философии далёкий,
не для философов рождён...

Он - естество. А мы - в гордыне
своей - подобье божества!
Он - бездуховности пустыня,
а мы? - духовны ли?... трава...

Не сорняки ли - наши страсти?
Не скверна ль - наши семена?
...Толпа прохожих солнце застит.
Сама тот странный мир она.

 

Бездонность

Тема – требует сонета,
Но не пишется сонет:
То приличной рифмы нету,
То на сердце слова нет;

То одно, а то другое;
То закончилась тетрадь, –
А нельзя же дорогое
Дело просто начинать –
И писать любым огрызком
На обрывке от листа!..

…В рассуждениях о близком
Тонет мысли высота,
И мечта о небывалой,
Гениальной красоте
Тонет даже в капле малой,
Исчезает в пустоте…

 

Земное чувство

По лестнице, ведущей в небо,
спускаюсь медленно к земле.
Нет-нет! - я там пока что не был...
Мне лучше здесь, в земном тепле:

я передумал... - по ступенькам
мне высоту не одолеть,
мне б крылья! - я б летал и тренькал,
а руки эти - плеть и плеть.

И ноги тоже. - Семимильно
не к небу ножками шагать!
Спускаюсь. И гляжу умильно:
река, овраг, болото, гать...

И всё родное, всё привычно.
А что мне в этих небесах?
Смотреть на землю неприлично, -
ведь сверху вниз, - и резь в глазах

от звёзд и солнечного ветра.
А по лужайкам босиком
могу набегать километры!
Нет, жить на небе нелегко...

Не лечат звёздные болезни.
Да и боюсь я высоты.
А что - воды в ключах полезней?
Орлом парящие мечты?

А вот и нижняя ступенька.
Ступил, упал, к земле приник.
Пропала дрожь в моих коленках.
И в небе, вижу... чей-то лик...

 

О несчётном дне рождения

Старость - вот она, - за дверью.
Не стучится, но - пришла.
У подъезда все деревья
охладила добела,
и под солнышком усталым
примостилась поутру
нищенкой - по тротуарам
души вьюжить на ветру...

Мне сегодня не приснилось
ничего из детских лет.
Юность также не явилась
встретить розовый рассвет.

Ты - пришла, но ты не знаешь,
как не хочется стареть.
Ты - копейки собираешь,
но придёт бесплатно смерть
чёрной тучей с белой тенью,
и косой задребезжит...

Но... сегодня - день рожденья! -
Взмыли к солнышку стрижи!

Отвернусь. Глядеть не буду
на старуху из окна:
старость - это ли не чудо,
если молодость дана
сердцу юному навечно,
телу бренному на миг...
Умирать бесчеловечно,
если помнишь первый вскрик.

 

Растерянность

А вкус у истины - особый?

Горька, кисла, сладка она?
А ты поди-ка, да испробуй,
испей родимую до дна.

Не знаю правды разливанной.
Не ведал истины в вине.
Добытчик сущностей обманных,
я вкус утратил. Стыдно мне,

но нет энергии в движеньи
к познанью истины... - "Живи!" -
Как жить, не зная удивленья
от вдруг нахлынувшей любви?

Как жить без веры в светлый разум
и всемогущество Творца -
и, поперхнувшись пошлой фразой,
дожить до точки, до конца,

изведав яд нещадных истин,
расслышав правды голоса? -
И - недописанные листья
бумаги скомканной бросать...

Живу, поникший виновато,
с улыбкой вялой на лице:
и сил для жизни маловато,
и правды нет в её конце.

 

Ощущение сонного царства…

Ощущение сонного царства
в полудрёме текущей возни.
Непосильная тяжесть. Мытарства
приземляют ползущие дни...

Неспокойное сердце устало.
Напряжённые чувства гнетут.
И желаний становится мало,
и от жизни не передохнуть.

Но едва пробивается лучик
от какой-то всевышней зари -
и плохое становится лучше,
как расстроенно не говори,

что давно распростился с мечтами!
Озарением - новый восход!
Только этими, может, утрами,
просыпаясь, душа и живёт...

 

Истукан

Истукан деревянный стоит,
Почернев от событий былого,
И, надтреснутый, сухо молчит...
Он - пришелец из мира иного.
Он свидетель седой старины -
И орудие варварской веры.
Истуканам и духи верны,
И земель тридевятых химеры.
Деревянный гордец-истукан,
Чёрный идол десятого века -
Двадцать первого века роман
С постаревшей душой человека.

 

Вершина

Когда к сияющей вершине,
карабкаясь, с трудом иду,
я забываю о долине
и неге сладостной в саду.

Внизу остались колыханье
в цветеньи пахнущих ветвей,
и ветра томное дыханье,
и чувств унылых суховей.

А на пути моём к вершине
меня встречает камнепад
в холодной каменной теснине,
лавин сходящих сущий ад;

и - солнца жёсткое свеченье,
и ветра облачного рёв...
Всю суть духовного движенья
постиг я, робость поборов!

Другим спускаюсь я в долину.
И вижу сад совсем другим:
познав хотя б одну вершину,
я сделал мир совсем иным!

Теперь живое мне победно
свои богатства отдаёт;
и не проходит миг бесследно,
когда другой за ним идёт...

 

Ленин

Трагедия вещего духа
Не в том, что он сеет, а в том,
Что в почве на ниве так сухо,
Так гибельно в грунте сухом!

Идеи - проросшие зёрна
Из пламенной воли борца.
Но в жизни людской не просторно
Разумным деяньям творца.

Зерно настоящей свободы
Пока ещё нечем полить:
Ещё не готовы народы
Ростки новой жизни взрастить.

 

Жажда жизни

Жажда жизни - от желанья
приголубить, пожалеть,
от взаимопониманья
согласившись и на смерть.

Жажда жизни - от желанья
в жизни всех вокруг любить
словно воздух для дыханья,
без которого не жить.

Жажда жизни - от желанья 
превозмочь и одолеть
беды все; от состраданья
как от счастья умереть.

Жажда жизни - не желанье.
Это просто способ жить,
чтобы сосуществованье
в жизнь для жизни превратить.

 

Полилог трёх мудрецов

В глубокой и тёмной пещере
вели разговор мудрецы



1-й мудрец:

- Известно лишь то, что известно,
а всё остальное - есть мрак,
и разум бессилен пред миром:
нам тайны его не постичь.

2-й мудрец:

- Как мудро! И как осторожно!
В любом утверждении есть
огромная доля сомнений
в его непреложности. И,
к тому же, понять невозможно
как мы понимаем себя...
Ведь завтра ты вновь удивлённо
руками начнёшь разводить:
"Да как же я не понимал
того, что осмыслить умею?!."

3-й мудрец:

- Не спорьте, друзья, понапрасну.
Разумно лишь точное слово,
есть истина даже во лжи.
Всегда отрицай, утверждая!
У истины множество граней,
нам надо их только узреть.
А ложь - порождение чувства,
мистический самообман.

1-й мудрец:

- Стоп, стоп! Это старая песня!
По-твоему, только наука
способна природу познать?
Выходит, всё сущее - правда,
и только в сознании - ложь?
Выходит, что истинно тело,
а слово о теле есть ложь?

2-й мудрец:

- Ты прав. Описать невозможно
природу. Для этого слов
не хватит, не хватит и мыслей,
ещё не вошедших в слова...

3-й мудрец:

- По-твоему, мир, перед нами
лежащий, нельзя отразить
ни чувством, ни мыслью? Зачем же,
о чём же мы спорим теперь?
Сдаётся мне, правы вы оба,
но всё же добавить хочу:
растёт человеческий разум!
Выходит из тесных границ
незнания... Дальше и дальше
познания ширится свет.
Словарный запас умножая,
вгрызаемся мыслью в миры -
и мега, и макро, и микро...
Зачем? - Человечеству дарит
природа свой разум затем,
чтоб силой своей любоваться? -
Нет! - Сущность свою изменить!
Другими словами скажу вам,
что мы - есть природы глаза,
которыми смотрит она
сама на себя изнутри
и - мысленно - смотрит снаружи.
Мы - суть эволюции дух.

2-й и 3-й мудрецы хором:

Зачем же тогда мы в пещере?
Идём на поверхность - на свет!
Пещера - родная обитель,
и место рожденья - Земля,
но как там Вселенная наша? -
скучает, наверно, без нас?

И мудрецы, бросив факелы, с весёлыми шутками
пошли к выходу из пещеры, не зажмуриваясь на свету...

 

Двуличие

Всегда есть истина и ложь.
И, как их не меняй местами,
одну из них ты проклянёшь,
когда другая правдой станет.

Сегодня истина - одно.
А ведь вчера - совсем другое.
А завтра? - будет ли дано
оставить прежнее в покое?

В одном уверен: всякий раз
не будет полного единства
лишь потому, что ложь у нас
всегда есть собственное свинство,

а правда - праведность в те дни,
когда царит ее идея!
И как их не переверни,
на обороте - лик злодея...

 

Да кто ж его улучшит, этот мир?..

Да кто ж его улучшит, этот мир?
Кому из нас деяние под силу?
О мире светлом каждый говорил,
сходя с печальным говором в могилу...

А мир и ныне тот! И мы с тобой,
о перестройках вдоволь намечтавшись,
вновь недовольны выпавшей судьбой,
и мир наш снова чёрным разукрашен.

Но кто его ухудшил, этот мир?
Кому под стать деяние такое?
Пускай не ты историю творил,
но ты её оставил вдруг в покое...

 

Уже и ближнему не верю…

Уже и ближнему не верю.
Разрушен дружбы идеал.
Я ощутил его потерю
не потому ль, что обладал
тем самым дружбы идеалом,
какой имели и друзья?
Но... огорчён ли я финалом?
Нет, так о том сказать нельзя. -
Я потрясён потерей жизни,
Какой без верной дружбы нет,
и теми бедами отчизны,
что шквалом к нам пришли в ответ
на дружбы нашей идеалы,
заставив пить из горьких чаш...
Что смерть теперь для жизни? - мало.
В цене ль союз разбитый наш?
Теперь уже мне волк товарищ.
И друг не брат, а господин.
И я брожу среди пожарищ
отчизны милой... Я один.

 

Дымок последнего мгновенья…

Когда придёт моё мгновенье
о прошлом времени сказать,
я потеряю вдохновенье
и попытаюсь промолчать.

И это правильно... - сумею
себя избавить от игры
воспоминаний: пожалею
за мной идущие миры.

Ведь сказано: молчанье злато.
Достаточно живущих строк. 
К чему на новое - заплаты? 
Чтоб длить закончившийся срок?

Пускай мгновенья дальше длятся
без одряхлевших слов пустых,
и пусть дурман галлюцинаций
моих пророчеств без мечты

не станет ядом для пришедших
за мной в живой реальный мир...
А я, откланявшись, неспешно
дымком уйду в небес сапфир.

 

В судный день

О, дай ещё одно свиданье
мой Боже, с юностью моей!
Ещё одно моё желанье
в капризной веренице дней...

Но нет, не молодости надо,
не свежих сил, не красоты -
само желание награда,
когда даёшь его мне Ты.

Ведь я ещё одним желаньем,
последним, может быть, живу;
спешу, с прерывистым дыханьем
и с болью в голосе зову:

"О, дай!" - ведь мне увидеть надо
ошибки юности моей! -
Не стало в этой жизни лада
в разбитой колеснице дней...

 

 

Извилины смеха

 

 

Как я расту

Учебник физики листая,
едва ли в нём ответ найду,
как я расту, во сне летая,
и как, проснувшись, не расту.

Не знает физика причины
ни снов, ни роста в быстрых снах.
Бывает, что и до кончины
старик растёт! - каков размах? -

Вот высота и рост в полёте!
Вот в сонном царстве чудеса!
Как только сладко вы уснёте -
и открываются глаза...

Одно лишь правило усвоить
желательно для этих снов:
не Ома надо славословить,
а Пушкина - и том стихов.

На сон грядущий начитайся, -
молитвами читай стихи! -
и спи-расти, не просыпайся,
пусть изорутся петухи!

...Учебник физики прикрою -
и предполётный вырост крыл
немедленно себе устрою:
зевнул - и в новый сон уплыл...

 

Не пропивай, поэт, Россию!..

Поэт не пьющий - не поэт (расхожее мнение)


Не пропивай, поэт, Россию,
и тем, что – выпил, не кичись.
Пока ты с чувством керосинил,
стихи по-пьяни родилИсь,

а это значит, что уродцев
ты для России наплодил.
И так в стране довольно скотства.
А ты, выходит, впереди?

О, да, я помню: с горькой чашей
сподручно быть мессией, но
быть сильным, трезвым – много краше,
народу ведомо давно.

Тебя обидели? – Разнылся,
слезливо нюни распустил.
А ты б искал не в рюмке мысли,
а в думах, господи прости!..

Отбрось бутылку, выйди к людям
с глаголом факельным своим,
и осуши болото буден,
как светлым солнышком живым!

ЗаждАлись од и гимнов братья,
сонетов сёстры заждалИсь.
А ты судьбе строчишь проклятья.
А в это время в тучах высь...

Чтоб Русь была как вытрезвитель,
ПОЭТУ – надо бы радеть!
А ты ворчишь, как пьяный зритель,
что в жизни не на что глядеть.

Конечно, не на что! – поэты,
и те пьянее бедноты.
Воспой не дрязги, а рассветы –
и станешь патриотом ты.

А то поёшь: – Виват, Россия!
А голос твой из-под стола...
Трезвее нет на свете силы,
чем ум! Духовные дела

роятся не на дне бутылки,
и тостом их не пропоёшь.
Смотреть бы в лица, не в затылки,
и говорить: – Поэт? – Даёшь

стихи о новой, лучшей жизни –
о жизни с трезвой головой!
Поэт? – подумай о харизме
живой, разумной, деловой...

 

И снова в луже…

И вновь дождливая погода!
Гроза! - и ливень, как в потоп.
И вновь избыток кислорода,
И сердце просится в галоп.

Бегу по лужам, не спасаясь
От струй июльского дождя,
И щедрой влагой наслаждаюсь
Как пересохшая земля...

Бегу - и падаю. Смеётся,
Из окон глядючи, народ,
Как вольной птицей сердце бьётся,
Но - в луже мутной, и - плывёт...

 

Живу, как в шахматы играю…

Живу, как в шахматы играю:
хожу то пешкой, то конём;
то ферзем в жизни стать мечтаю
и породниться с королём,

а то от шаха и от мата
бегу в испуге, хоть кричи;
то - с бравой выправкой солдата -
зверея, лезу в палачи...

Играть - играю, но - не мастер.
Успехов нет в моей игре.
Фигуры, знать, краплёной масти
де-факто, блин, и де-юрЕ.

 

Яблоко

Упало, 
с червоточиной,
в зелёную траву.
Поспело, между прочим, но
неспелое сорву,
зато - без червоточины!
С оскоминою пусть;
но я,
сосредоточенно
присев под пышный куст,
жую его! -
С набитым ртом
я думаю о том,
что сам вгрызаюсь в яблоко
зубастым червяком.

 

Весенний пень

Старый пень из-под забора
в мае дубом быть пошёл!
От такого перебора
одуванчик не расцвёл;

простодушно возмутились
репа с юной бузиной:
- Мы давно с тобой простились,
что за вольности весной?

Пень, насмешкам не внимая,
храбро ветки распустил -
и, рябинку обнимая,
всех с улыбкою простил...

 

Тир

Под светло-синим гневным взглядом
мишенью чувствую себя.
Ведь слово каждое снарядом
в меня запущено! - любя? - 

Верчусь простреленной жестянкой
на несгибаемом гвозде:
зайчишкой серым, обезьянкой
и уткой в крашеной воде...

А ты - стреляешь!.. Словно пули
летят свинцовые слова.
Они бы даже гвоздь согнули!
Как мячик, скачет голова!

А ты всё целишься, - больнее
ударить хочешь, - пули слов
всё ближе к сердцу, всё кучнее...
Под градом выстоять готов, -

но сколько можно? - Сколько можно
терпеть скандальную стрельбу?
Я защищаюсь, осторожно
прикрыв надеждою судьбу,

но ты уже пришла в движенье!
Не женщина, а грозный танк.
И в лязге слов - 
стихотворенье,
как рядом с айсбергом - 
Титаник...

 

Песенка об удаче

Под неудачи я посуду
Завёл, чтоб их туда сливать,
И думал, что теперь не буду
О неудачах вспоминать!

Но в этом чёртовом растворе
Пошла реакция! – Привет! –
Соединились зло и горе
В один невиданный букет.

Неделю целую бродило
И громко булькало в углу,
И ходуном бутыль ходила,
И гарцевала на полу.

Чертёнком шустрым шевелилось,
И даже хрюкало – ей-ей! –
Но ни свиней не появилось,
Ни окопыченных чертей.

А ближе к ночи в понедельник
В посуде звякнуло по дну.
Я белым стал, как будто мельник,
Смоловший тонну не одну.

Но, вижу, нечего бояться:
Всё хорошо, и взрыва нет,
И что к посуде приближаться
Я в полный рост могу. – Привет! –

Удача выпала в осадок
Из мешанины неудач!
И полный, вроде бы, порядок,
Но есть сомнения, хоть плачь.

А дело в том, что неудачи
Мою удачу, чёрт возьми,
Отлили золота богаче!
Попробуй, что-нибудь пойми!

Беру удачу наудачу,
А сам гляжу с опаской в дверь.
В руках держу, и чуть не плачу:
Ну что мне делать с ней теперь?

А ну, как кто-нибудь прознает,
Что свет от золота в окне!
Покруче солнышка сияет
Удача, выпавшая мне!

Потом история с удачей
Так завертелась, что – привет! –
Сливайте братцы, неудачи,
Удача выпадет в ответ!

 

Абрис

Эта цельность сочетаний,
мягкость плавная, изгиб
и округлость очертаний,
их гармония... - Погиб! -

Засмотрелся, удивлённый,
изумился, разглядев,
и смутился, изумлённый,
и забылся, присмирев.

И очнулся, восхищённый,
от восторга побледнев,
и - коленопреклонённый -
вспыхнул, густо покраснев...

 

Чёрный кот

Большой и важный чёрный кот
ходил в английском фраке,
в ухмылке гордой скалил рот
и был жестоким в драке:

кололся пиками усов,
а в бое рукопашном
из всех кошачьих голосов
его был самым страшным.

Он презирал кошачий визг.
Был строг, как воевода.
Из глаз его снопами искр
Лилась, дымясь, свобода.

Когда же драки шум стихал
и битых уносили,
он поле боя покидал 
без видимых усилий.

Жалея раненых котов,
в крик кошки голосили! -
И только чёрный был здоров
так, словно и не били.

Но... мимо как-то проходил
раскрытого окошка... -
и глупо в сети угодил:
кота поймала кошка!

И стал он тих и не драчлив,
лишь с нежностью мурлыкал.
Влюбился так, что стал ревнив
и от обиды хныкал!

Английский фрак на нём обвис,
как мягкая пижама.
Подпрыгивал, услышав: "Брысь!"
и жаловался: "Мяу!.."

А кошка, пассия его,
смеялась из окошка:
"Не бойся крика моего,
люблю тебя я, крошка!"

 

Поводок

Навытяжку, на задних лапах
стою - и преданно скулю,
а сквозь усов табачный запах
к тебе доносится: "Люблю!.."

Но - поводком по хитрой морде,
смеясь и дёргая рукой,
ты ласково колотишь, вроде,
и говоришь: "Такой-сякой,

зачем ты так хвостом виляешь,
а сам стараешься удрать?
Ведь я люблю тебя, ты знаешь,
но мне тебя не удержать!.."

А я, скулёж не прекращая,
ответ в карманах не ищу:
"За то, что любишь, я прощаю,
за то, что держишь - не прощу.

Я верен только на свободе!
Сними свой жёсткий поводок
и по моей довольной морде
прочтёшь: налево не ходок

я от тебя, моей хозяйки!
А бросишь повкуснее кость -
с остервенением овчарки
загрызен будет всякий гость,

к тебе непрошенно зашедший,
пусть даже в юбке будет он!"
И ты всплакнула: "Сумасшедший,
тебя удержишь! - ты как слон..."

 

Ссора

И в пух и в перья все слова!
И в атмосфере раскалённой
болит от шума голова,
и поза, как
курок взведённый.

Упругой жестью к небесам
взлетают скомканные факты,
а лжи стальные голоса
сердца доводят до инфаркта...

Уймусь-ка первым. -
Погляжу:
а вдруг моя уже победа?
Молчу, и нервно дрожу -
успеха в ссоре нет и следа!

Ну, ладно, сдамся.
Проиграл.
Я выхожу из этих игр!
Но...
вдруг я грозно зарычал,
как вышедший из джунглей тигр.

 

Фото из музея восковых фигур

1. С фигурой А.С.Пушкина

С фигурой Пушкина на фото
я изумительно смотрюсь!
Во мне есть пушкинское что-то:
кудряво, сукин сын, смеюсь.

А бакенбарды - представляю.
Воображаемый сюртук
меланхолично поправляю,
пера не выронив из рук...

На Пушкина гляжу с улыбкой:
не вышел ростом... Мелковат.
Считаю грубою ошибкой 
его с царями ставить в ряд.

2. С фигурой Петра I

Вот это - царская фигура!
Взираю снизу на Петра.
Я - мелковат!.. Стою понуро
без сюртука и без пера...

Какая сила в грозном взгляде!
Решительность, ум, высота.
И я тянусь, как на параде,
во фрунт - и душит немота.

3. С фигурой Г.Распутина

Распутин - бешеный кромольник,
распутник, псих и еретик.
Хоть торт ему, а хоть рассольник -
такому всё одно, ети!..

А руки! - Скрюченные руки
до горла - чуть не достают.
Моё лицо в кромешной муке,
а пальцы в страхе кепку мнут.

4. С фигурой Екатерины, жены Петра I

Стою, как паж Екатерины
и не решаюсь подступить,
и гну вдруг сгорбленную спину,
не зная, как мне с нею быть:

большая, царственная девка!
Из-под телеги - да на трон.
Мне здесь бы в руки флага древко -
и с ним в атаку и в огонь!

5. С кем это я?..

А здесь... Верчу в руках картинку
и сам себя не узнаю:
танцую, может быть, лезгинку,
частушки, может быть, пою? -

О, да! Конечно же, на фото
я счастлив и... верчусь юлой,
во мне мальчишеское что-то,
и очень хочется домой.

А рядом, властно бронзовея,
стоит с ухмылкою... - жена.
И ни левее, ни правее
не хочет отойти она...

 

На рыбалке

Сереброчешуйчатый окунь
на солнце блеснул плавником
и плюхнулся с гибким подскоком
на травку с холодным песком.

А вот и плотвичка. Жалея,
что слишком рыбёшка мала,
её отпускаю, краснея,
обратно... Вильнув, уплыла.

К ухе приближается ёршик.
Но, чувства свои остудив,
стою и пыхчу, словно ёжик,
под песенно тихий мотив:

наскучило дело... - Косые
касаются солнца лучи
живого богатства России. -
О, Боже, понять научи,

где отдых, а где святотатство
и в чём же страстишки мои...
Сижу. А природное братство
во мне сочиняет стихи.

 

Код осени

И осени код рассекречен!
Впервые! Сенсация дней:
к учёному люду на встречу
пришла, куклы Барби стройней,

В Москву из соседнего леса,
босая - по колкой траве! -
осеннего царства принцесса
в простом одеяньи - в листве...

Притихли учёные люди,
увидев особу вблизи.
Осанка обычная, груди
совсем даже не эксклюзив,

глаза не распахнуты настежь,
и - как на берёзке - коса.
- А кличут-то как тебя? - Настя... -
Потупилась. Вот чудеса!

- Скажи-ка нам, Настенька, кто ты?
Живётся ль не туго в лесу?
И есть ли какие заботы?
Зима ведь, того, на носу...

- Пожары замучили! Батя
горюет: совсем извели.
Вот, ситчика даже на платье
не сыщете... Лес на мели!

Вот вы бы, как люди науки,
могли бы, наверно, и знать,
что значат народные муки
и как благоденствует знать...

Но что академикам байки
принцессы о кознях огня!
Включили свои мегабайты,
лишь цифры сухие ценя,

и - принтеры их заскрипели,
гоняя строку за строкой.
На всё диаграммы сумели
ответить железной рукой!

- Иди-ка ты, Настенька, к папе,
скажи Берендею-царю,
что дело, как водится, в шляпе:
всё знаем теперь! - Не горюй!

И снова по травке, в листочках,
как в платье - принцесса пошла.
Но... дворников свора в кусточках
листву-то её и сожгла...

Явилась пред очи отцовы
принцесса совсем голышом
и плачет печально: - за что Вы,
родитель, послали пешком?..

Учёные люди сказали,
что знают всю правду о нас.
И, это... чтоб - не горевали...
И пили б не воду, а квас:

мол, вы же - лесов патриоты!
Ведь вам не к лицу горевать.
Правительства это заботы:
пожары водой заливать...

Затылок поскрёб лесожитель
и... в тундру людишек повёл.
- Вы тут, мол, ребята, горите
хоть жёлтым, хоть синим огнём,

а нам несподручно всё это...
Авось не замёрзнем в снегах!
По осени знаем, что лето
России сулит... Божий страх...

А что же учёные? - Пишут
свои докладные, строчат,
да только никто их не слышит,
хоть принтеры громко стучат.

Конечно же, есть журналисты.
Но этих, прости, журналюг
тем боле не слышат! - речисты,
что, как его, этот - вертлюг,

а толку-то! - Словом не тушат.
Там нужен какой-то брандспойт
с водою... А пруд-то иссушен!
Без пользы нам осени код...

 

И что?..

Таранькой об тэйбл, как фейсом,
с утра деловито стучу,
и пью, наслаждаясь прогрессом,
и на президента ворчу:

и то, мол, на родине плохо,
и это совсем никуда.
Ни слова никто без подвоха...
Откуда такая беда?

Пьянчужки вокруг матерятся
и тоже таранькой стучат:
- На что нам содружество наций?
- Все рубят капусту сплеча!

- И кто этот рынок придумал,
работали ведь и за так...
Тут пену приятель мой сдунул,
и с грустью икнул: - За пятак!?

- И что? - взбеленились соседи. -
Да с этим одним пятаком
ты так напивался, безбеден,
что прятался в страхе райком!

- И что? - отвечал им приятель,
таранькой графин сокрушив. -
Был даже ЦК не без пятен!
Как пил, так и пьёшь от души,

но раньше ты был несвободный
и сердцем не голосовал!..
Я слушал их трёп благородный
и каждому с чувством кивал.

 

Новый Купидон

Однажды вечером, в потёмках
Я шёл, задумавшись, домой
И вдруг услышал плач негромкий:
Ребёнок плакал надо мной.

Я присмотрелся. – Что же вижу? –
Амур со стрелами в ветвях
Сидит и плачет! Я – поближе…
Он весь, несчастненький, в слезах!

– Ты плачешь? Как такое можно?
Тебя обидел кто-нибудь?
Ну, спрыгивай поосторожней,
И все обиды позабудь.

Амур ещё печальней всхлипнул,
Но слёзы всё-таки утёр.
– Иди ко мне! – ему я крикнул
И руку помощи простёр.

На сук легонько опираясь,
Мой пухлый ангел спрыгнул вниз.
Я, равнодушным притворяясь,
Спросил его: – Что за каприз?

Быть может, стрелы затупились?
А может, стал неверным глаз?
Иль все вокруг уже влюбились
И не хотят твоих проказ?

Амур старался улыбнуться
И недоверчиво моргал.
«Зачем к спокойствию вернуться
Ему прохожий помогал?»

– Да нет. Но всё намного хуже.
Не разучился я стрелять.
Неважно, ветер, дождь и лужи,
Сердца умею поражать!

Но что-то странное случилось
В подлунном мире… Не пойму:
Я целюсь – выстрел! – получилось!
Ан нет, ни сердцу, ни уму:

Сидели двое, целовались,
Я к ним слетел как свет Луны, –
Одно стрелою оказались
Навылет мной поражены! –

Но ни она, ни он – ни звука,
Ни слабой вспышки нежных чувств!
Насмарку вся моя наука,
Ведь я волшебник, не учусь, –

Стрела хвалёного Амура
Торчит занозою в сердцах!..
Заплакал я, побрёл понуро:
И опозорен, и в слезах…

Большие в мире перемены,
Подумал я, произошли.
Огонь любви и дым измены
Теперь уже не для Земли.

Я видел: двое целовались, 
Но в поцелуе без любви
Лишь чувство страсти просыпалось
И похоть хрюкала в крови…

…Пищал котёнком небожитель
И разводил руками он:
Всегда и всюду победитель,
Он был впервые побеждён.

 

Устал от женской красоты

Устал от женской красоты.
Ну, сколько ж можно любоваться?
Пора уже и расписаться
в бессилье сладостной мечты

в земном увидеть неземное,
глубины высмотреть в глазах
и божьи искорки в словах...
Как часто видится иное! -

Поклонник женской красоты,
я пленник собственных фантазий!
И с раздраженьем смотришь ты,
себя найдя в последней фразе...

 

Юная леди

Как серна гибкая, пуглива,
и грациозна, как газель.
Изгибы линий так красивы!
И голосок - сама свирель...

Взгляд опустив, заговорила -
и это был не божий дар:
по форме - весело и мило,
по содержанию - кошмар.

 

Страстей змеиные извивы

Страстей змеиные извивы
в клубке несбывшихся надежд
особенно ретивы.

 

Сон миротворца

Как-то мне доверил Сотворивший
новое подобье сотворить.
Молча поклонившись, помолившись,
я не стал его благодарить.

Замесил все земли в океанах,
вылепил игрушечный мирок,
и, забыв о предках-обезьянах,
изготовил женщину не в срок.

Отовсюду выбросил металлы:
золото, железо и свинец...
Это бы навеки означало,
что войне - в зародыше конец! -

Нет ни пушек, ни дамасской стали,
ни монет, ни пуль и ни ножей.
Только бы цветы благоухали
для влюблённых по уши мужей!

...Сотворивший хмуро улыбнулся,
прав меня на творчество лишив,
и пропал... И я в поту проснулся,
страшного греха не совершив…

 

Сотворение человека

Создав под бездной хлябей твердь,
Творец ступил ногой дрожащей
на дело рук своих: - Теперь
займусь-ка тварью говорящей!

Искусно вылепил себе
своё подобие. Шагая,
он твари дал урок в ходьбе,
не хлебом лишь её питая.

И тварь пошла! И много слов
Творец услышал с изумленьем,
когда, предчувствуя любовь,
она ругала с раздраженьем

себе подобного - Творца!..
Пришлось ребро у твари вынуть
и вновь от первого лица
Лилит обличие накинуть

на тело, сделанное вновь...
Вновь твари две! - Подобья два!
Да, это было бесподобно:
одна творила голова,
но две её ругали злобно

за то, что тварей сотворив,
Творец ума не дал впридачу
ни той, ни той, приговорив
глупцов навек на неудачу...

 

Клон

Клон лучше Пушкина напишет
о том, как женщину любил! 
Смотри, как он здоровьем пышет,
любимчик, баловень судьбы!

И женщина пойдёт за клоном
за горизонт иных миров
плодить не пьяниц-гегемонов,
а человеческих богов!..

 

Графоману

Стругаешь ты свои стихи
рубанком пошлости,
и скачут с резвостью блохи
слова по плоскости.

Не выйдут ода и сонет
из пня игрушкою:
твой стих не рифмою одет -
кудрявой стружкою!

Ты на себе не разглядел
клейма позорного:
ты не поэт, а бракодел
стиха топорного.

 

Конь

Хлопотно, нудно и хлопотно
добрым и правильным быть,
воз благородства безропотно
втаскивать в дебри судьбы.

Очень уж грязно и слякотно
в жизненном тяжком пути.
Хочется сесть и заплакать, но
надо и дальше нести

груз непосильного мужества,
мудрости праведных дел...
Кто оценить удосужится?
Полный вокруг беспредел.

Радуясь собственной низости,
полной свободой гордясь -
и в непосредственной близости -
Тьмы изголяется Князь!

Если иное привидится:
я - негодяй и подлец, -
воз мой стремительно движется!
Стал я конём наконец!

Бью мостовую копытами,
в царство свободы лечу
всеми путями открытыми,
медью за души плачу...

 

Драма

Диван. Торшер. Лежу. Читаю.
Газета. Пакости. Зевнул.
Глаза закрыл. Не сплю. Мечтаю?
Сияют лампочки. Уснул.

Проснулся. Кофе. Холодильник.
Газета. Пакости. Зевнул.
Диван. Журнал. Ночной светильник.
Ложь: теленовости! Уснул.

Проснулся. Ванная. И кухня.
Газета. Кофе. Бутерброд.
От новостей в газете пухну!
Трамвай. Метро. Проспект. Народ.

Киоск. Реклама. И - газеты!
Купил. Читаю. Всё подряд.
О, сколько гадость видеть эту
Смогу я? Что? Они? Творят?

Народ. Проспект. Метро. Шагаю.
Реклама. Дождь. Газеты. Стон.
Диван. Торшер. Лежу. Читаю.
Глубокий, но кошмарный сон.

Проснулся. Сердце. Телевизор.
Кошмар. И скука. Валидол.
Кому? Нужна? Такая жизнь?
Газеты белой чёрный ствол...

 

Средство от морщин

От жизни милостей не клянчу
и привилегий не прошу.
Моё призвание - шарманщик.
Я тем сноровисто грешу, 
что с гордым видом попугая
читаю вам стихи с листа,
читаю громко, не мигая,
и с дрожью около хвоста;
читаю с вызовом и страстью!
Читаю искренне, взахлёб.
Так, забывая все напасти,
я от морщин спасаю лоб.

 

О чём стихи мои?..

О чём стихи мои? – о жизни,
которой не было и нет.
Любой жеманницы капризней
мой самый правильный сонет.

Периной мне взбивают мысли
из слов удобную постель.
Ни рифма мне в ребро не тиснет
и ни пружинный ритурнель.

И каждый день, едва с востока
тепло и свет прольются мне,
я, задыхаясь от восторга,
пою стихами в тишине,

хоть ты, Земля, сойди с орбиты,
хоть, солнце, выжги города...
Из бронзы словно бы отлитый -
в душе ни боли, ни стыда.

 

 

Опыты

 

Подражание хокку

 

 

Не смею войти 
в открытую калитку: 
на ней сидит бабочка...

 

Две стрекозы, сцепившись, 
зависли над омутом. 
Вместе не страшно.

 

Долго иду 
вслед за шуршащей листвой. 
Время на ветер...

 

Бумага – вырубленный лес.

Стихи на ней –

Дремучая чаща…

 

В ночном пейзаже
нет чёрной краски:
луна осветила ночь.


Песчаный фонтанчик
бьётся в роднике.
Хорошее настроение.


Дуб ещё не вырос,
а тонкая рябинка
уже расцвела.


Весенний дождь 
радует не ручьями,
а стуком кАпель.


Луна улыбнулась
и зашла за тучу -
не успел улыбнуться в ответ...


Лампу погасил,
чтоб мотыльки летели к луне -
там не обожгутся...


Жёлтый лист, падая,
застрял в паутине.
Его не сожгут.


Покупая книгу,
с надеждой думаю,
что и надежду покупаю...


Подснежник озирается:
не слишком ли рано
начинаю цвести?


Ей - сладкий нектар,
а мне - тихая радость...
Пчела на цветке.


Скоро станут листьями
набухшие почки...
Жду твоего внимания.


Влетела бабочка в окно,
словно ты послала мне
воздушный поцелуй.

 

Сморщенное яблоко
на голых ветвях...
Одинокая старость.


Трухлявый пень 
упал от удара.
Кому он нужен?


Ворон-скиталец
присел отдохнуть
на кладбищенский крест.


Дую на пальцы...
А кто согреет
былинку в сугробе?


Прохожу мимо,
не замечая цветов.
Несчастная осень...


К чему мне посох
на горной тропе? -
Шагу ступить боюсь...


Под ветром осенним
колышется прутик,
словно грозит зиме...


Солнце блеснуло
ледяным холодком
в осенней луже.


Дымные трубы
над светлым городом.
Сгорают мечты.


Слёз не видно
на влажных ресницах.
Давняя обида.


В надломленной ветке
пожелтевшие листья...
Преждевременная осень.


Устала возражать
и улыбнулась -
словно кактус расцвёл...

 

Чем дольше я молчу,
тем громче кричит
моя тихая любовь...

 

Пора готовить ужин:
Лучший мой друг
Не пришёл на обед...

 

Икебана

Символические благопожелания в искусстве икебана:
Сосна и роза - долголетие;
пион и бамбук - процветание и мир;
хризантема и орхидея - радость;
магнолия - духовная чистота.

О, хризантемно-орхидейный
Стихов японских аромат!
Магнолии расцвет идейный,
Сосны и розы вечный сад!
Надежду дарит сердца стук:
К пиону клонится бамбук... 

 

Басни

 

Клоп

Клопа назначили начальником постели.
Чиновник-кровопийца был готов
порядок навести в нелёгком деле
налогообложенья едоков
пресыщенных, уснувших еле-еле,
с чесночным, боже! запахом из ртов,
с излишками продуктов в пышном теле.
И в должность он вступил без лишних слов,
основы государства защищая
и рвением к работе изумляя.

Да только... где же сборы, где же кровь?
Казна-то ведь по-прежнему пустая!

 

Кит и планктон

И в толщах океанских вод
есть многочисленный народ!
Планктон - самоназванье.
Всегда и всюду он с Китом
один имеет общий дом
и служит... пропитаньем...

Куда народ - туда и Кит,
хоть выборы, хоть месса.
Народ Кита боготворит,
а Кит - народ благодарит
из пищеинтереса.

И в государстве том - прогресс
без всяких революций,
без всяких кризисов, и без
общественных обструкций...

______________

Кому-то выгодно в толпе
держать народ планктонный,
Чтоб Кит наращивал себе
свой имидж многотонный.

 

Ворона у электрички

Увидел странную Ворону
Вчера в дорожной кутерьме:
Она шагала по перрону
Под фонарями, в полутьме,
И перебитое тащила,
Хромая, чёрное крыло…
А вороньё вокруг кружило
И с криком, слабую, гнало.
Я защищать её пытался
И хулиганов отгонять,
Но беззащитным оказался
Я сам – мне было не унять
Ватагу каркающих дурней:
Они кружились надо мной
И… попадали, словно в урну,
Своею едкой белизной…
А их «несчастная» подруга,
Вскочив в спасительный вагон,
Меня столкнула, нахалюга,
И без меня отъехал он!
_______

И я остался! – Рассмеялся:
Не я ли был тот самый сыр,
Что не Лисе теперь достался, –
Воронам! – весь, до самых дыр!?.

 

 

Пародии

 

Стальное лязганье пера

"Мы живём, подмяв себя под танк,
Гусеницы доблестной машины…"

"Откупившись словом от нуля,
Трём души обрубок полотенцем…"

Иван Серый


Мы живём! - Пока ещё живём,
С лихостью в стихи себя засунув
Скомканными, смятыми живьём,
Словно неудавшийся рисунок…

Нам стальное лязганье пера
В сердце – словно будни фронтовые…
…Из-под танка выползли вчера,
Но случилось это не впервые:

Много раз от доблестных машин
Получали грубое топтанье…
На протезах раненой души
Убежишь ли? – Но не в оправданье,

Вычитая мысли из нуля,
Мы стихами, словно полотенцем
Машем, пред ракетами юля
И с ногтей сгрызая заусенцы:

Мы спастись мечтаем от стальных
Проржавевших жизненных условий.
Не давите, милые, родных,
танками за трёп и пустословье...

 

Уеду


"Там, где берег из жемчуга соткан,
Стану истинною Киприоткой"

"На меня - стану гибкой и юркой -
Заглядятся красивые турки"

Ольга Котова

Надоело в постылой Сибири
дни влачить, словно цепи и гири.

Не желаю корпеть патриоткой,
стану истинною Киприоткой.

Послезавтра, поближе к обеду,
я подальше из Бердска уеду.

Укачу в Средиземное море.
Хорошо на лазурном просторе!

Там песок под ногами - что жемчуг,
но сибирских не видели женщин.

С мифологией греческой споря,
Афродитою выйду из моря!

Привлеку белозубой улыбкой
словно глянцево-яркой открыткой

не сибирского Ваню-придурка,
а того шоколадного турка,

кто с восторгом ТАКИМ заглядится,
что захочет со мной породниться!

Преимущество видя бердчанки,
побледнеют от горя турчанки

и заплачут, турчат обнимая,
и меня, и Сибирь проклиная...

Но потом, в середине недели
спохвачусь, и... припомню метели,

и снега, и тайгу, и сугробы,
и замру от печали-хворобы:

не желаю домой возвращаться,
в бабу снежную вновь превращаться!

 

Наевшись пуд литератур

Наевшись пуд литератур
отыщешь что-то где-то в прозе
и обольстишься, что нужон
и будто пьяный на морозе -
полезешь к жизни на рожон

Ленка Воробей

Наевшись пуд литератур,
я упилась графином песен
и обольстилась, что нужна,
что пьяный бред мой интересен,
и что мне миссия дана
быть тоннами макулатур.

Не сомневайтесь, напишу
сонетов тонно-километры!
Что прыщ известности - Парнас? -
Олимп стихом пущу по ветру!
И, сдуру выбив Музе глаз,
по пьяни с Зевсом согрешу!..

 

Ритурнели

 

1.

Пора была:
светло мечталось - и легко
шла вверх мечты парабола!


2.

Хорошие
бывали дни... Засыпаны
осеннею порошею...


3.

Не верится:
в зелёных солнечных глазах
завьюжили метелицы!..


4.

Когда-то мы
свои несчитанные дни
не называли датами...

 

 

Палиндромы

 

а Лада ниток, скотина, дала?

 

а ладком, Юр, сел! - я лес рюмок дала!

 

а Лида гадила

 

а Лида Лане, Лер, и реле наладила!

 

Алиса газ загасила

 

а мучила ли чума?

 

а на пшик и шпана

 

а не скуп товарищ? - Ира, вот пук сена

 

арба да карбас – абракадабра

 

Аргентина ранит негра

 

а нецке век цена

 

Асе бин Ладен не дал ни беса!

 

а там окна банкомата

 

а, Шарапов, во параша!

 

а щётка как тёща

 

а щи – пища?

 

Вакула лукав

 

ведущий: - ищу дев!

 

вода гадов

 

водила в НИИ инвалидов

 

во, книга! - маг инков

 

волан - игра маргиналов

 

волок осилил и Соколов!

 

вон от нас, Антонов!

 

вор! - окрик - Киркоров!

 

вот, сиротка, рты трактористов

 

гол... а налог?

 

гнил у Оби боулинг

 

да, вход в кабак - вдох в ад

 

да, дороги и город - ад!

 

да, занёс Ваня наган - Яна, все назад!

 

да, рынок; а затем - смета, законы... рад?

 

дом с рук, но канитель: лети на конкурс мод!

 

жена типа "капитан ёж"

 

и киндер сопит, и посредники

 

и клоп с полки

 

и крокодил ел, ел - и до корки!

 

и манси с нами

 

и нет вашим, и Миша в тени

 

иск: - а тунец в цену такси

 

йог, Зина, раб - баран, изгой

 

йог, он ежа даже ногой...

 

Йорик? - и рой!

 

Кешу веди искать такси и девушек

 

кило колик

 

Кирилл лирик

 

колотил или толок?

 

- командир, а Фарид намок!

 

ком от опыта ты, потомок!

 

ладно, Гене денег он дал

 

лазил и лизал

 

лакал – плакал

 

лапсердак в кадре спал

 

лапу лапал – упал

 

леди в доме мод видел

 

лезу на санузел

 

Лепс спел

 

лето - папа потел

 

лип он и вино пил

 

мак был улыбкам

 

маловато соломы, мол, осота, – волам

 

мал хам - ума хлам

 

Марс лапал срам

 

мёл бурно рублём!

 

мир вину! - ваш раввин ни в Варшаву, ни в Рим

 

мода задом

 

мол, аванс - навалом!

 

мол, Есенин к Нине - селом...

 

мороз узором

мох ем со смехом

 

наг, а крут уркаган

 

нам Бог – обман

 

не лоб, я – болен

 

несу к вам особо сома - вкусен!

 

низ у милого - ого, лимузин!


но украл арку – он

 

о, вёл Аню налево

о, да! - на весу ботва, в автобус, Ева, надо

 

о, да, навоз у кузова, - надо?


о, да, нам ума надо

 

океан зазнаек! - о...

 

он: - в яму кину! - уникум, явно

 

он ел, пока накоплено

 

он и кулинара ранил у кино

 

о Путине: даже жаден и туп? - о…

 

ор вели, пока копил евро

 

о, тот кивок: жулик и Лужков, и кто-то...

 

Питкин - туп, спутник – тип

 

рада лапала дар

 

- Рекорд! - ору, как урод рокер

 

рос ум мусор

 

сукин сын, атас! - у сатаны сник ус

 

там Вано Лёву увёл, она - в мат...

 

Тане Женя: я не женат!

 

танец ему надо! - да ну, меценат...

 

телек смотрел ли киллер Том? - скелет…

 

тётин ум, Миш, - иммунитет

 

- Тит, Чукотка - факт, Оку чтит?

 

тупил и лилипут

 

у, жор! - я ем, имея рожу

 

факс и табурет - Симе, мистеру – батискаф

 

- Хам, Адам умер! - ему мадам: - Ах!

 

хил он казак, но лих

 

хохол, бабушка, как шуба блох, ох!..

 

цел до порки микроподлец

 

я и на псине Гоген – Испания

 

Яна: в огороде дорого, Ваня!

 

Яна - репу, а вор - дрова упёр, Аня!

 

я нем, Ала: в завод вдова звала меня

 

я следом оделся

 

 

Сонеты

 

У фонтана

Присядь, прохожий, отдохни.
Под переплеск воды текучей
Не часто выпадает случай
Найти покой от беготни.

Зажмурь глаза, уйди в себя...
Забудь о злобе неурядиц
И оглядись, - какой нарядец
У клёнов этих! - Теребя

Под ветром солнечную крону,
Они к ногам твоим корону
Осенних листьев покладут!

И ты под шум воды журчащей
И крики детворы галдящей
Душевный обретёшь уют...

 

Ночной сонет

И ночью вновь не спится допоздна…
Раскалываю звёздные орехи
Алмазами сосулек из-под стрехи,
Скорлупками мерцая из окна…

Вселенная мне видится до дна!
И нет у сердца радостней потехи,
Чем находить в созвездиях огрехи
И размышлять с улыбкой – чья вина?

Ночь тихо шепчет: – Я не виновата…
– Да я тебя, душа, и не виню.
Из всех известных звёздных авеню

Лишь Млечный путь рассыпан так богато,
Что белкой в нём сердечное стаккато
Вращается!.. спасу и сохраню…

 

Юный задор

Росы нектарное свеченье
Мы пьём с тобою по утрам,
Когда погаснувшим кострам
Хотим вернуть любви горенье.

Зарёй приходит вдохновенье
Устроить шумный тарарам
Лугам цветущим и стогам,
Чтоб вдруг вернуть одно мгновенье

Любви из дальних, юных лет!
День скоротечен... Гаснет свет -
И мы, луне ещё желая

Добавить нежности чуть-чуть,
Мешаем старости уснуть,
Ночь юным криком оглашая!..

 

Сонет на 31 декабря

Мы долго ждём, и страстно верим:
Как только Новый год придёт,
Судьба подарки занесёт
В давно распахнутые двери;

Невосполнимые потери
С улыбкой ласковой вернёт;
Бокал печали разобьёт –
И счастьем быт наполнит серый…

Мерцают звёздами из тьмы
Надежды новой годовщины;
Сегодня стали мы детьми

Все вместе – женщины, мужчины,
И лишь чуть-чуть боимся мы
Предновогодней чертовщины…

 

Соната сонетов о скуке житейской

1.
В мгновенье, длящееся вечность,
пытаюсь я раскрыть глаза
на утра свет и образа,
отбросив сонную беспечность.

Но пробужденья бесконечность
мне продлевать уже нельзя:
заботы, паникой грозя,
гурьбой несут бесчеловечность! -

Припоминаю: выходной?
О нет, сегодня понедельник...
И, сам себе как не родной,

вдруг причитаю: "Вот бездельник,
вчера б ещё бы по одной,
да помешал сосед-затейник!.."

2.
Да, помешал сосед-затейник:
"Мол, ждём тебя уже давно,
козла уважим в домино" -
пристал, и всё тут, как репейник.

На шее галстук, что ошейник,
всё смутно помню, как кино...
Ах, боже мой, не всё ль равно,
когда и в чувствах - понедельник?

Трамвай. Метро. Газета. Новость:
"В России новая беда -
на части Дума раскололась".

Ну, что за горе? - Ерунда! -
Здесь хуже: змейка распоролась,
теперь и брюки никуда...

3.
Машу с порога секретарше
газетой смятой: мол, привет!
И... нехотя включаю свет
над фотографией монаршей...

Нет, царь был Путина постарше...
Хотя, до них мне дела нет,
мне б за себя держать ответ.
Сбиваю лестничные марши

в погоне за вчерашним днём,
но дело сдвинуть не могу -
в столы оно вросло живьём...

Не пожелаю и врагу
таких забот... в окна проём
уйти? - пивка попить... рагу...

4.
Свобода! Солнце! Лепота
от исполнения желаний!
И девушки стройнее ланей.
Но... отчего же пустота

настигла в миг, когда мечта
достигла фокуса метаний?
И не без грустных колебаний
иду обратно... Темнота

от белоснежности страниц...
В пыли конторской задыхаюсь,
уйдя в бумаги до ресниц...

Конец мученьям: вырываюсь!
Но изумленью нет границ:
веселья нет, как ни стараюсь.

5.
Так в чём же дело? Почему
во всём одно и то же - скука!?
Как современная наука
на это смотрит? Не пойму.

Читаю... Том не по уму.
И пульс пропал, не слышу стука.
Какая, всё же, это мука,
носить учёности суму!..

Перегреваю телевизор.
Столбом на кухне чад и гарь.
Торшер стоит как башня в Пизе.

Холодный лоб, а в сердце - жар:
в каком-то дьявольском капризе
шепчу, что жизнь есть божий дар...

 

 

Триолеты

 

Не знаю…

Не знаю, милое созданье,
готов ли я тебе служить.
Ведь даже как с тобой дружить
не знаю, милое созданье! -
Ты любишь коршуном кружить
над мышью робкого сознанья.
Не знаю, милое созданье,
готов ли я тебе служить...

 

Яблочный триолет

Увидев яблоневый цвет,
Я пьян от яблочного сока!
Любовь пришла ко мне до срока,
Увидев яблоневый цвет...
Но ведь пока весна, - и нет
Плодов созревших! - Жаждет око? -
Увидев яблоневый цвет,
Я пьян от яблочного сока.

 

Без любви, моя родная…

Без любви, моя родная,
Ты становишься чужой.
Что осталось за душой
Без любви, моя родная? -
Только глыба ледяная,
Света лучик небольшой...
Без любви, моя родная,
Ты становишься чужой.

 

Эта строфа, случайно явленная  лет десять-двенадцать назад, была названа мною «Сибирский триолет»:

 

Обида

Душа натянутой струной
звенит от резких слов,
но суть обходит стороной...

Услышала любовь
всего полслова, но уже

звенит от резких слов
обида на душе! -
Но ум простить готов...

 

Свеча

Её искали и нашли.

И в полной темноте

С горячей нежностью зажгли.

 

Подобная мечте,

Она сгорела до конца…

 

И в полной темноте

Стал образ милого лица

Свечой в моей мечте

 

 

Рондели и рондо

 

Моя игра

Игривым росчерком пера
закончил я к тебе посланье,
и сердце скомкало дыханье:
была азартною игра!

Игра моя как мир стара.
Амур не знает увяданья -
игривым росчерком пера
закончил я к тебе посланье!

И всё-таки любовь мудра.
В игре взаимопониманье
важнее пошлого лобзанья:
ведь я тебя не разыграл
игривым росчерком пера!

 

Рондель для Лютель

Людмиле Клёновой

Твой милый образ в хмурый день
Очаровал моё сознанье:
Какое светлое созданье!
Чувств искромётных светотень!

Пусть спит в саду моём сирень,
Но - просыпаются желанья:
Твой милый образ в хмурый день
Очаровал моё сознанье.

Пусть бродит мрак у серых стен,
Пусть нет пчелиного жужжанья,
Ветвей не слышно колыханья, -
В душе моей совсем не тень:
Твой милый образ в хмурый день...

 

Рондель для Лилии

Лилии Юсуповой

Лилейной нежности рассвет -
Росой сияющей в тумане;
И тает в неге ожиданий
Белесый облачный корвет...

А в чувствах - сказочный сюжет
Любви в неписанном романе:
Лилейной нежности рассвет
Росой сияющей в тумане!

Но вспыхнет солнце, - яркий свет
Мои предчувствия обманет:
Роса светиться перестанет...
И лишь в глазах твоих букет -
Лилейной нежности рассвет.

 

Бабье лето

О, бабье лето! - Осени приметы
повсюду открываются с рассвета:
и золото берёз в канве лугов,
и белые накидки облаков,
и пелерины солнечного света...

И рощи соловьиные одеты
в камзолы разноцветные стволов,
сбегающих с иссушенных холмов...
О, бабье лето!

На бал осенний съехалось полсвета!
Вон, у реки, дубовая карета
стоит меж таратаек ивняков...
И светлой вереницею деньков
вращается весёлая планета! -
О, бабье лето!..

 

Верлибры


Грустная девчонка

Грустная девчонка
вошла в автобус,
купила билет
и,
побелевшими пальцами сжав его,
с отчаянной решимостью
пересчитала цифры.

Руки опустились.

Чуть не плача,
девчонка подумала:
"Хотя бы билеты были счастливые!.."

 

Зелёный чай

Вы пили чай зелёный в Ашхабаде?
В кафе,
неподалёку от базара
есть чай.
Всего за шесть копеек вам дадут
и чай, и сахар с хлебом -
туркменским хлебом -
глянцевой лепёшкой, подобьем солнца.
Не спеша
вы пьёте чай, смакуя
зелёный вкус в тени чинар, акаций и сирени...
Второе солнце дышит ароматом,
нектар
со склонов гор грузинских принеся
и нежность в тёплый воздух испаряя...
Ни ветерка.
Но дышит чай прохладой!
И губы, сложенные трубкой,
усердно тянут воздух терпкий,
влажный, 
и - зелёный.
И кажется:
весь Ашхабад сегодня,
в июльский день,
расплавленное небо
с калёным солнышком вприкуску,
горячими лучами обжигаясь,
пьёт с наслаждением,
в тени зелёной нежась.
В кафе,
неподалёку от базара,
зелёный чай,
зелёный чай вы пили в Ашхабаде?

 

Жёлтый лист

Когда наступит осень
и жёлтый лист упадёт к моим ногам,
я подниму его
и положу на письменный стол.
И этот жёлтый лист
с отвердевшими прожилками
и полузасохшими колючими краями,
лист
с шероховатой поверхностью
и множеством бурых и чёрных пятнышек на нём
вдруг станет памятником
на моём столе.
Мне могут возразить,
никчёмность жёлтого листа
опавшего, отжившего,
подчёркивая,
скептически и мило улыбаясь.
Отвечу им,
что лист,
лежащий памятником на моём столе,
всё совершил,
всё сделал для того,
чтоб в городе росли и пышно зеленели,
цветеньем радовали глаз
деревья в смоге уличном...
И ведь они, к тому ж, плодоносили!

 

Падение в пропасть

Падает мой старый дом,
с отчаяньем цепляясь усиками телеантенн
за вибрирующий от голосов и музыки эфир.
Падает дом,
судорожно хватаясь хлопающими ставнями
за высокооблачный небосвод,
пытаясь удержаться на спине
не то кита, не то слонов, не то безжизненного материка...
Падает мой дом,
а люди равнодушно наблюдают за его падением,
потому что они понимают,
что они и сами летят в тартарары,
неловко прижимаясь ко всему земному шару.
Но вдруг я выскакиваю из моего падающего дома -
и вот у меня в руках земная ось,
а от неё уже и рукой подать до ближайших звёзд,
и осью я начинаю отчаянно грести,
направляя падение к спасительному центру мира,
невидимому,
но ощущаемому всеми фибрами моей напуганной души...
А это уже и не ось в руках, а перо,
и не облака это вовсе, а бумага,
на которой я вывожу нелепые каракули своих новоявленных стихов.
Вчитываясь в написанные строчки,
я постепенно начинаю догадываться,
что из чёрной дыры бытия 
выпасть, как птенцу из гнезда, невозможно,
и перо - или ось мира - падает из моих рук,
а в это время за окном начинается новый рассвет...

 

 

Стихи для детей

 

Девочка Юля

Кто там вертится юлой
и с лохматой головой?

Эта девочка - не Юля!
Эта девочка - грязнуля.

- Кто же ты? - Откройся,
сбегай-ка, умойся!

- Я умылась! - Я, бабуля,
Юленька, а не грязнуля!

Погляди, я причесалась -
и красивой оказалась.

- Батюшки! - И верно: Юля!
Ах, какая красотуля!

Останавливай юлу
и беги скорей к столу.

Там уже стоит кастрюля,
ждёт, когда придёт чистюля.

 

Кит съел тапок

Плавал Вася на морях
в старых тёплых тапках.
Видел всяких я нерях
на ногах и лапках,

но таких - нет, не видал
в море и на суше.
Вася - это же беда!
Ну, так дальше слушай.

Вася встретился с китом
прямо усом к усу.
Кит вильнул своим хвостом:
Вася был по вкусу?

Но Василий не простак.
Снял свой старый тапок,
замахнулся - просто так,
Кит же был без лапок, -

и Киту забросил в пасть
мягкую обувку!
В море запросто пропасть,
выйдя на прогулку,

но Киту не удалось
Васей поживиться.
Тапок съесть ему пришлось!
Мог и подавиться...

С той поры у всех китов
к тапкам отвращенье.
Как заслышат шум винтов,
так желают мщенья.

И непросто убежать
Васе в новых тапках,
и приходится держать
крепко их на пятках...

 

Воздушный змей

Мой славный змей породы майской,
Бумажный и хвостатый змей!
Я на тебя гляжу с опаской:
Ещё разок взлететь – сумей!

Да так взлететь, чтоб завизжала
Внизу от счастья детвора,
И чтоб глазами поддержала
Меня бабуся со двора, –

Сидит она, – отвисла челюсть,
К бровям приставлена рука –
А змей – на небе! – что за прелесть! -
Видать его издалека.

Мой детский змей, воздушный самый,
С песком разорванный чулок...
Пускай он в небе пахнет мамой,
До Солнца, глянь, ему – чуток!

Воздушный змей. Бумага. Планки.
Всего желательней – бамбук.
И я взлетаю спозаранку
Со змеем вместе! – в сердце стук

Давно уже грохочет громом,
Бабуся встала и ушла,
И змей давно уже с позором
Упал на улице села, –

Но я летаю и летаю
С восторгом юным в небесах –
И там о будущем мечтаю
С недетской страстностью в глазах.

 

 

 

Переводы с английского

 

 

Тед Хьюз. Кафка

А он - сова!
Он сова, а "Человек" - всего лишь тату у него подмышкой,
Под сломанным крылом
(Ошеломленный стеной яркого света, он упал здесь),
Под сломанным крылом огромной тени дергается на полу.

Он человек в безнадежности перьев.

 

Кристофер Лог. Песенка Осла

В соседнем городке
Жил-был один Осёл,

Который, как и все
Хорошие ослы,

Хозяину служил,
Не помня о себе.

Когда же смерть пришла
И забрала Осла,

Хозяин за труды
Вознаградил его:

Из шкуры сделал кнут,
Чтоб нового осла

Для рвения его
От всей души хлестать.

В соседнем городке
Служил Осел другой.

 

Филип Ларкин. ***

Ты просила во сне поцелуй
В этой комнате, в этой постели,
И сказала потом: - Не балуй,
Мы влюбиться с тобой не сумели.

Я холодные слушал слова
В ночь рождения новой печали,
А в душе выжигали дрова
Слов твоих ледяные скрижали...

 

Сидни Кейес. Поэт воин

Я мир искал, но отыскал
Стальной оскал штыков.
Я стих искал, но отыскал
Осколки битых слов.
Я строил дом прочнее скал,
Но строил на песке.

Когда не выдюжу, - свихнусь
От боли на земле
И ветром в поле обернусь, -
Поверьте, люди, мне:
Не только в книгах грязь и гнусь,
Но и в моей стране.

 

Дилан Томас. ***

Рука, за подписью разрушившая город,
И горло людям пальцами сожмёт
Пятёркой слуг, срывая плащ и ворот,
И короля убьёт.

Могучая рука, от немощи бледнея,
Прикрыв плечом склонившимся перо,
Коварного убийства посильнее
Нашлёт огнём тавро.

Подписан договор! - с Бедою и со Смертью.
Несчастья хлынут алчной саранчой,
И похороны жуткой круговертью
Пойдут вслед за мечом.

Печать оттиснута... И, имя нацарапав,
Не ослабела белая рука,
Пот не прошиб... Но пальцы - грязной лапой
Вдруг стали на века.

 

Роналд Стюарт Томас. Здесь человек

Я человек... Сейчас
Я провожу рукой у глаз -
За ними весь мой мир для вас.

Я как ветвистый ствол.
И сверху вижу дальний дол,
Следы ко мне меж рек и гор.

Как соки в жилах - кровь
Несёт не скверну, а любовь:
Хоть я не молод, но здоров.

Так отчего же с рук
Не сходят пятна страшных мук,
Кровавых боен в сердце стук?

И почему со мной
Беда сдружилась, как с виной,
Молитву глушит тишиной?

Куда могу пойти?
Мелькают путники в пути,
А мне и с места не сойти!

А сердце здесь, сейчас
Стучит, стучит для вас
И с болью свет из глаз...

 

Роберт Грэйвс. Звёздное покрывало

Как нелегко для истинных влюблённых
Лежать не обнимаясь, и молчать,
Без вздохов приглушённых, поцелуев,
Даря всего лишь тел своих тепло!..

Как много значат ласковые губы
И рук прикосновения в любви,
И слов тепло, и страстное смущенье,
Когда сердца сливаются во тьме!..

И всё же высший смысл и наслажденье
Быть рядом неподвижно, и мечтать,
Накрывшись только звёздным покрывалом,
Под миртовым венком своей любви...

 

Роберт Грэйвс. Дьявольский совет рассказчикам

Чтоб люди вам поверили, рассказ
Нельзя обставить просто, без прикрас.
И мой совет рассказчикам таков:
Чем более сюжет ваш бестолков,
Чем более запутан, тем вернее
Он прозвучит весомей и умнее.
Придумайте любовь и криминал,
И мало ожидаемый финал -
И рты разинут слушатели! - И
Мечите в них фантазии свои! 
Осколки ваших мыслей, мусор слов,
Возможно, и разрушат до основ
Реальный мир, но вылепят другой,
Случайный, но блестящий, дорогой;
В кафе и в ресторанах, в поездах
Задумаются люди о следах,
Оставленных волшебными словами,
Горящими глазами и слезами,
И вздохами глубокого восторга
Без повода, морали и без долга.
Чем больше разногласия у фактов,
Тем больше интереса и... инфарктов.

 

Ричард Чёрч. Предел свободы

Слепцы... Когда от трелей жаворонка
Небесная подрагивает высь,
С надеждой оперённого ребёнка
С гнезда слетаем в небо, словно в жизнь!

Но если наши чувства нас обманут,
И славу не дадут предугадать,
Нам радость от несбывшихся желаний
Лишь ум со смертью нашей сможет дать.

 

Эдвин Мюр. Покаяние в любви

Я чувствую раскаянье времён
О нас, моя любимая, с тобой.
Ход солнца в небе будто изменён,
А дней ватага вышла на разбой.

Хранили мы всё то, что нам дано,
Как праздник, оставляя на потом,
До осени, - но летнее вино
Прокисло под бесчувственным судом;

Но, старое, оно, как юный хмель,
Вне времени в разбуженных сердцах; 
И всяк из нас, любимая, сумел
Всю правду сохранить в своих глазах:

"Лишь вечность всё исправит, и найдёт
Утраченную юность - и вернёт..."

 

Альфред Эдвард Хоусмен. ***

Когда я шёл на ярмарку впервой,
Немного пенсов было в кошельке.
И долго я стоял - и головой
Вертел, сжимая денежки в руке.

Иные наступили времена:
Теперь я что хочу могу купить,
И ярмарка всё та же, и страна,
Но где же тот мальчишка из толпы,

Которому теперь как дважды два
Всё то, что было раньше пять иль три? -
Теперь уже седая голова,
Хоть кошелёк наполнен - посмотри!..

 

Альфред Эдвард Хоусмен. ***

Когда могила сдавит грудь,
Хочу, чтоб легче неба
Был вес земных холодных груд, -
Как быль светлей, чем небыль...

 

Альфред Эдвард Хаусмен. ***

Могу ли я тебе помочь?
Скажи скорее, время - приз;
Работая и день и ночь,
Осилим времени каприз! -

Зови меня, я прибегу;
Кричи, и я услышу крик.
Ведь похоронят - не смогу
Помочь, как мир наш ни велик:

Ему полезна наша плоть,
А наши чувства там - мертвы
И бездыханны... Побороть
Наш мир мы можем здесь - зови!

 

Томас Харди. Ночь в ноябре

Погода изменилась вновь...
И ходуном трясутся стены,
И ветры давнюю любовь
Приносят в ночь, как перемены,

Как листья мёртвые, - в мой дом,
На опустыненное ложе...
Деревья плачут, - и с трудом
Я выношу их плач, о боже,

Когда коснётся лист руки! -
Мне кажется, что ты жива,
Пришла, стоишь, и уголки
Кричащих губ молчат едва...

 

Томас Харди. Во времена крушения наций 

I

Лишь человек трудом своим
поднимет поле
с конем и сонным, и хромым -
веленьем доли.

II

Лишь дым поднимется с полей
и куч пырея - 
И царства рухнут, цепью дней
гремя сильнее.

III

Лишь с горничной её жених. - 
Пройдут сторонкой, 
но вся история - для них! -
без битвы звонкой...

 

Кристофер Лог. Эпитафия

Я стар.
Пропали интересы.
К тому ж,
И разум подувял,
И мыслей бег
Как шаг 
У старого повесы...
Вы спросите:
- Где счастье взял? -
У двух вещей:
В мечтах
Меняю пенс на шиллинг
И
В ушах
Как пенье девушки 
Её вопрос:
- Не по пути ли нам?..

 

 

Проза

 

Экскурсия

Так получилось, что мы вместе вышли на площадь трёх вокзалов.
Москва, как обычно в последние годы, встречала неприветливо. Сыпал мелкий дождь, от шин проносящихся автомобилей в разные стороны летела грязная мокрая пакость. Мы с Витьком разом посмотрели на часы и хором зевнули, а наш попутчик - богообразный старичишко - никуда не посмотрел, он стоял, сложив руки на груди, и со своим умилённым видом выглядел странным в человеко-машинном потоке.
- Что будем делать, Витёк? - спросил я, впадая в ещё большую зевоту при виде старичка. - До следующего поезда времени немерено, есть-пить не хочется...
Витёк радостно зареготал, размахивая руками. Ещё бы! Вчерашний вечер возлияний в поезде ещё был так свеж в памяти. Я даже икнул непроизвольно.
- А давай на экскурсию! - И, не спрашивая моего согласия, он тут же договорился с курносой гидшей, и спустя минуту мы уже сидели в удобных креслах "Икаруса" и пялили глаза на тот же пейзаж, но теперь уже имея статус сторонних наблюдателей. К нашему удивлению, и попутчик-старичок примостился впереди нас у окошка.
Естественно, разговор наш был, как говорится, не в тему. Мы не слушали гида, не вертели головой по сторонам. Тоже мне, чудеса - Москва! Это раньше она столицей России была, а теперь это место тусовки новых русских и их заграничных приятелей... Да у нас в Неелово... Да ладно, чего там. Мы говорили промеж себя о своём, душевном. И порой, видно, повышали тон, ибо стали замечать неприязненные взгляды других малочисленных экскурсантов. Старичок наш тоже, казалось, ничего вокруг не замечал и к словам бойкой девицы не прислушивался. Ясное дело: убить бы время, и все лады.
Вдруг мы услышали тихое, но громоподобное, левитановское:
- Стой!
Автобус качнулся и послушно пришуршал к тротуару. Мы разом разинули рты. Старичок, весь преобразившийся и ставший при этом вдохновенным до внутреннего свечения, неспешно, с превеликим достоинством вышел из самих собой раскрывшихся дверей и подошёл к группе ребятишек, копошащихся у мусорной урны. Оказывается, он разглядел, что с проезжавшего мимо "Мерса" в окно выбросили нечто, небрежно завёрнутое в газету, но в урну, конечно, не попали, свёрток распался, содержимое просыпалось под ноги прохожих. Это были объедки от очень богатой закуски!..
Здесь же случились пять или шесть таджикских (или узбекских - кто их разберёт?) ребятишек во главе с беременной мамкой или тёткой. Дети поспешно и с воплями, и чуть ли не с дракой стали собирать свалившуюся невесть откуда манной небесной невиданную благодать, мамка стояла и равнодушно наблюдала, скрестив руки на животе. Прохожие шли мимо, иные брезгливо сторонились, иные улыбались сочувственно, а большинство и вовсе ничего не замечали. 
Наш старичок подошёл к детишкам, остановился, и стал что-то шептать, простирая руки над головами людей.
И - о чудо! - далеко уже укативший "Мерс" задним ходом вернулся, прохожие остановились, застыв в странных позах, дети бросили на асфальт грязные куски газеты и пищи, у мамки засветились глаза и на лице проявилась улыбка чуть ли не Джоконды, а то и вовсе Девы Марии. (Или Мариам, как там у них, в исламе?).
Из шикарного автомобиля вышли трое людей в чёрных фраках, троих ребятишек взяли на руки, а других за руки, кивком пригласили мамку следовать за ними - и торжественной процессией вошли в случившийся тут же знаменитый ресторан. Мы изумлённо наблюдали сквозь сиятельные огромные стёкла, как люди из "Мерса" рассаживали детишек у стола, с добрыми улыбками поглаживая их по никогда нечёсаным и давно немытым головам, за белы (о, так ли это?) ручки брали мамку и воссажали её во главе всей трапезы...
Подскочивший официант и подкатившийся набриллиантиненный ресторатор угодливо заглядывали в глаза троих людей в строгой одежде и кивали с частотой отбойных молотков, делая стенографические записи в блокнотах с глянцевыми обложками.
Наш богообразный старичок даже не посмотрел в их сторону. Он неторопко вернулся в автобус, сел на прежнее место и тем же раскатистым голосом попросил водителя:
- Поехали!
Все ошарашенно молчали. Мы с Витьком переглянулись, дружно икнули, вразнобой заулыбались, не веря глазам своим, и тоже притихли. Но Витёк славился своей общительностью, а потому его молчание длилось недолго. Он тронул впереди сидящего старца за плечо и голосом, полным дружелюбия и уважительности, спросил:
- Ты кто, батя? - и, сглаживая свою бестактность и словно извиняясь, добавил: - А едешь-то куда? Нам, случаем, не по пути с тобой? - И Витёк, мигом устав от собственной вежливости, радостно захохотал на весь автобус, всем своим видом показывая, что он человек весёлый и никого не может обидеть.
Старец обернулся, внимательно посмотрел сначала на Витька, потом на меня. В его глазах был весь мир. Я себя почувствовал на краю бездонно высокого неба.
Словно убедившись в нашей безобидности и дурьей малости, старик улыбнулся и тихо прошептал:
- Аз есьм Сущий. 
И в следующее мгновение Он исчез. Как не бывало Его. А гидша писклявым голосом продолжала на все лады нахваливать достоинства столицы великого государства.

 

 

Зелёноглазый, или телепортант Верхоглядов

Фантастика

1.
В коридоре было многолюдно и скученно: ожидали приёма, говорили вполголоса, почти не слушая друг друга, несколько человек, а потому мало кто обратил внимание на высокого и худого гражданина в потёртых джинсах и новеньких белых кроссовках фирмы «Адидас», возникшего среди них.
И впоследствии никто не мог толково пояснить, как именно возник новый посетитель. Одни, те, кто стоял ближе к окну, увидели фигуру, чётко нарисовавшуюся прямо в воздухе на фоне противоположного окна в длинном коридоре. Другие, те, кто сидели на стульях и стояли у двери кабинета, где шло заседание комиссии по изобретательству, говорили о том, что человек этот был среди них и раньше, но никто ведь пристально к нему не присматривался, вот и показалось всем, что он возник.
Но и те, и другие сходились в одном: фигура не шагала, то есть ноги у фигуры в момент её возникновения были неподвижны. Другими словами, она возникла стоя. Более того, у фигуры в руках не было ни портфеля, ни папки, что было самым удивительным в этой истории. Посудите сами. Что делать человеку без бумаг в таком месте? Если человек изобретатель, то неясно, как он мог обходиться без документации, подтверждающей не только наличие у него изобретения или незаурядного рационализаторского предложения или даже нескольких подобных вещей, но и подробного их описания?
Нонсенс, как говорится!
И надо же, как только дверь кабинета в очередной долгожданный раз приоткрылась, словно крыло раненой птицы оттопырилось, и волна спёртого воздуха вынесла раскрасневшегося визитёра в ещё более спёртый воздух коридора, фигура исчезла.
В тот же миг она возникла перед комиссией. Членов комиссии было семеро и, на первый взгляд, все они казались компетентными и уместно серьёзными от собственной деловитости.
- Вы кто? – строго спросил председатель, поглядывая в список с добрыми тремя десятками имён.
- Верхоглядов. – Фигура качнулась вперёд и сделала шажок.
Но тут дверь раскрылась, и в кабинет прошмыгнул седовласый округлый очкарик с огромным потёртым портфелем под мышкой. Ручки у портфеля не было, и изобретатель поддерживал его бечёвкой, накинутой на плечо и продетой под клапан, отчего тот грозил вот-вот быть оторванным, разумеется, лишившись поддержки. Вкатившись, очкарик изумлённо оглядел фигуру у стола.
- А кто… А как вы…
- Действительно, кто вы и что вам здесь нужно? – Председатель сделал акцент на слове здесь, заметив наконец отсутствие у фигуры какой-либо ёмкости для бумаг.
- А ведь очередь!.. Теперь моя очередь! – взметнулся округлый господин, но был остановлен властным жестом председателя.
- Прошу подождать за дверью. Разберёмся!
Седовласый сконфузился и перечить не посмел. Легонько прикрыв дверь за собою, он вполголоса начал бессмысленный в его положении митинг протеста перед другими посетителями.
А Верхоглядов с интересом оглядывал членов комиссии, пытаясь хотя бы в одном из них обнаружить живой интерес к своей персоне. Но лица были каменные. Правда, камни были разными. Здесь оказалась коллекция горных пород, и Верхоглядов различил пемзу, серый мрамор с розовыми прожилками, обсидиан, гранит, песчаник, родонит и габбро. И только на одном лице была едва заметная улыбка.
Верхоглядов внутренне обрадовался и этому.
Рад был и председатель. Он мигом оценил ситуацию и теперь рассчитывал устроить за счёт нелепого посетителя нечто вроде перерыва в работе или лирического отступления в череде рутинных разбирательств безумных идей.
- Мы слушаем вас.
- Я хочу показать вам то, чего ещё никто не видел, – начал под иронический блеск многих проницательных глаз (члены комиссии приняли игру председателя!). О, они тоже были не против немного развлечься.
И тут фигура исчезла.
- Не пугайтесь, я здесь, – раздался голос из-за спинок стульев, и члены комиссии ошарашено и вразнобой оглянулись. Один стул с грохотом упал.
А фигура как ни в чём ни бывало снова возникла перед столом, и с вежливой улыбкой любовалась произведённым эффектом.
- Что вы себе позволяете? – сдавленно проскрипел председатель, а его родонит, отметил Верхоглядов, стал ещё краснее.
- Никто не может запретить мне находиться там, где я пожелаю. Бывал и в Думе на дебатах, и на официальном приёме у Президента. Мог бы и на Луне побывать, но у меня скафандра нет, а военные отказались мне его дать… В Роскосмосе никак не могут понять, что они со мной могли бы и на Марсе запросто побывать в ту же минуту, когда я пожелал бы того! Хотите на Марс? – Могу устроить немедленно. Но не в таком же виде…
Верхоглядов показал на свои джинсы и развёл руками.
- Оставьте свои шуточки, уважаемый, – пришёл в себя председатель. Уважаемый у него прозвучало как «юродивый» или «шут».
- Я не шучу. Я демонстрирую вам своё изобретение, или открытие, если хотите. В шутку оно называется «ПСИХ», то есть «перемещение с использованием хитрости», а всерьёз, с использованием вполне научных терминов, я называю его «ТСМ», то есть «телепортация силой мысли».
В кабинете наступила таинственная тишина, а сам кабинет стал похож на одну из пустот в египетской пирамиде.
- Но где ваша документация? – растерянно выдавил из себя председатель. – Что вы прикажете рассматривать? Как мы можем провести экспертизу и определить, чего заслуживает…
Председатель, очевидно, хотел продолжить: «…чего заслуживает ваше изобретение…», но осёкся. Изобретения-то как раз и не было! Сколько ни смотри на то что вытворяет этот странный гражданин, а ничем иным как фокусом или иллюзионом это не назовёшь!
Он чуть наклонился вперёд, и влево-вправо вопрошающе оглядел коллег, как бы советуясь с ними.
Но те сидели с непроницаемыми лицами, и лишь интеллигентный старичок, лицо которого напоминало вулканический туф с нарисованной на нём лёгкой улыбкой, сказал:
- Хорошо. Уважаемые коллеги, а что, если мы поступим следующим образом. Вы продолжите нашу текущую работу, – слышите, ропот за дверью нарастает, – а мы с молодым человеком уединимся в смежной комнате и составим предварительную беседу. Думается, нам удастся разрулить необычную ситуацию в этой интеллектуальной пробке.
И старичок хихикнул собственному остроумию.
- Ну, что ж… – Ситуация была явно тупиковой и найденный из неё выход понравился председателю. – Так и сделаем!
Председатель облегчённо выдохнул, изобразил поклон и указал на дверь справа от стола заседаний. Тем самым он дал понять, что право на принятие любого решения всегда остаётся за ним.

2.
- Скажите, как вы проделываете всё это? – с дружеским расположением спросил старичок у Верхоглядова, когда они удобно расположились в креслах у стеклянного столика. – Вы гипнотизёр? Ваша работа весьма впечатляет…
Но Верхоглядов не дал старичку договорить. Он молча встал, протянул собеседнику руку, тот принял пожатие – и в точно таких позах они вдруг оказались на площадке среди скал у подножия высоченной горы. Вокруг высились другие исполины, внизу лежал ледник, а стояли они на плотном фирне. Пронизывал ветер. Они находились в тумане (облако? – подумал старичок), солнца не было.
Верхоглядов отпустил руку, выпрямился и сказал, кивком показав на гору:
- Это Джомолунгма. Люблю здесь бывать… Здесь я ближе всего к источнику энергии…
Заметив, что старичок в ступоре, улыбнулся.
- Не верите? Это снег. Настоящий. Мы в Непале. Попробуйте на вкус. – И он протянул ком снега, сняв его с ближайшего скального выступа.
Старичок машинально взял его, смял и лизнул, но тут же небрежно и отбросил, вытерев ладонь о подкладку пиджака.
- Не верите. – Спокойно констатировал Верхоглядов, шагнул и взял старичка под локоть.
И в то же мгновение они увидели перед собой статую Свободы, а за спиной слышен был плеск волн Гудзонова залива. Это потом уже старичок понял про залив, а пока Верхоглядов легонько поддерживал его, а он озирался с широко раскрытыми глазами.
Но вот уже они стояли в потоке прохожих в центре Парижа, у Эйфелевой башни. Сияло яркое солнце, и никому они здесь не были интересны, сильно повзрослевший Волька и непохожий сам на себя Хоттабыч… А потому спустя две-три секунды они уже сидели у знакомого журнального столика.
За дверью с неестественным вдохновением излагал суть своего изобретения непонятливому жюри тот самый очередной, овальной формы очкарик. Впрочем, голос был настолько приглушённым, что нельзя было разобрать ни единого слова, только интонацию и напор.
- Надеюсь, вы убедились, что я не гипнотизёр.
- Да… Но – как? Как вы это проделываете? – Старичок не мог пересилить себя и сказать просто: «делаете», ведь в его понимании это были всего-навсего «проделки». – Да ещё вместе со мной! Как???
Лицо старичка приняло цвет лабрадоритовой побежалости.
- Долгий разговор…
Помолчали. Верхоглядов откинулся в кресле и прикрыл глаза. Ему, видимо, общение с нормальными людьми давалось нелегко. А старичок думал: есть ли у этого удивительного человека родственники? Жена, дети… Это кошмар, иметь папу - летучего голландца…
Старичок взял со столика и начал терпеливо листать тонкий глянцевый журнал, не видя, разумеется, в нём ничего, кроме ярких пятен.
- Долго рассказывать, – повторил со вздохом Верхоглядов, – но я постараюсь тезисно, в нескольких штрихах, вас устроит?
Старичок кивнул.
- Это случилось неожиданно. Я тогда ещё студентом-физиком был, и меня ничто в жизни так не занимало, как теория единого поля. Как-то я опаздывал на очень важный семинар, где должен был впервые выступить по теме своих интересов. Но троллейбус безнадёжно застрял в пробке. И тут я с такой силой представил, как иду к аудитории институтским коридором, что… оказался у её дверей – и вошёл за одну минуту до прихода профессора.
Верхоглядов перевёл дыхание и вновь умолк, уйдя в воспоминания.
- А может, вам плохо стало в троллейбусе – и вы потеряли сознание…
- Да, но кто из едущих в нём доставил моё тело именно туда, куда было нужно мне? На лбу у меня адрес не написан на случай потери сознания…
Старичок смущённо отложил глянец, сцепил освободившиеся пальцы, отшатнулся на спинку и закинул ногу за ногу.
- А потом был роман Булгакова «Мастер и Маргарита», где…
- Как же, как же! – радостно перебил старичок. – С помощью дьявольской силы там людей из Москвы в Ялту забрасывали!
- Да. – Верхоглядов впервые за время беседы широко и раскованно улыбнулся. Но поверил ли он в успех и полезность своего визита в это странное заведение, и в плодотворность разговора со своим улыбчивым оппонентом?
- Но в романе нет описания такого перемещения, а потому мне самому пришлось добираться до истины.
- Неужто такое возможно? Это же фантастика, причём волшебная, не научная.
- Всё в мире становится научной истиной в момент постижения ранее необъяснимого и ежедневного применения этого в своём быту.
- И вы хотите сказать, что вам удалось…
- Да. Именно так. Мне удалось. Вы правильно упомянули дьявольскую силу. Дело в том, что наш мир держится на противодействии сил добра и зла. Из добрых намерений были изгнаны из Эдема Адам с Евой, ради того же добра верующие сжигали на кострах инквизиции неверующих, из тех же добрых побуждений нынешнее демократическое сообщество проклятиями и бомбами осыпает неугодные им режимы… В щепы разбив СССР, «свободный» мир дал потом каждой щепке дрейфовать в нужном для него, повторяю – для него! – направлении. Мне же удалось снять это основное противоречие. Силой мысли. В какой-то момент я осознал, что самая мощная сила – это сила разума. Она же и самая быстрая…
- Но как вы пользуетесь этой силой? – в очередной раз изумился старичок.
- А вот именно здесь и начинается самое интересное. Сначала мне для этого нужна была исключительная ситуация и большая концентрация волевых усилий, вплоть до нервного срыва. А потом на помощь пришла теоретическая физика. Путём размышлений и расчётов я получил искомый результат – я добрался-таки до той пресловутой частицы Хиггса, именуемой поэтами от науки частицей Бога, которую до сей поры даже на Большом адронном коллайдере не могут зафиксировать! Оказалось, что в основе мира лежит элементарная МЫСЛЬ, и время её жизни исчисляется тоже элементарными долями времени. В минус 51-й степени! И масса этой МЫСЛИ есть элементарная величина того же порядка. Вся вселенная есть не что иное, как единая информационная система одного единственного Космического разума. Нет, это не мозг в нашем понимании, но только из этой субстанции может сформироваться любой мозг, в том числе человеческий. Причём, учтите, основой мозга не обязательно должны быть белковые молекулы! В космосе есть и другие большие молекулы, например, на основе кремния, серы и фтора, всё зависит от планетарных условий… И любая жизнь – это способ существования больших молекул, способных накапливать, систематизировать и передавать информацию по наследству.
Но мы ушли несколько в сторону. Так вот, сделав такое открытие, я научился задерживаться в разумном состоянии на время, превышающее элементарное. И тут я увидел зелёные глаза. Стоило мне, например, задержаться там, скажем, на сотую долю больше элементарного времени, как у меня возникало устойчивое и долго не проходящее впечатление, вплоть до ощущения, пристального взгляда некоей Сущности, то есть той самой Сущности, которую верующие называют Творцом или Всевышним… Надо сказать, что я абсолютный атеист, а потому объективно свидетельствую, что ничего сверхъестественного в моих видениях нет. Зелёные глаза – это мои собственные представления об этой некоей Сущности. Вы, многоуважаемый, увидели бы, возможно, нечто иное, более подходящее для вашего восприятия. Но факт остаётся фактом – Бог есть наше представление о Боге, и у каждого индивидуума оно своё собственное. Но и то несомненный факт, что некая Сущность возникает в нашем сознании только в момент нашего полного отрешения от всечеловеческих глупостей, другими словами, только в момент нашего соприкосновения с Космическим разумом.
И ещё свидетельствую: там, в разумном мире, нет ни добра, ни зла; ни света, ни тьмы; ни силы, ни слабости. Сами подумайте – какое противоречие может содержаться в элементарной частице, если она одновременно является элементарным временем, элементарной массой и элементарной порцией энергии? В шутку я такие элементарные частицы называю мыслишками. Вся вселенная состоит из элементарных мыслишек, не противоречащих друг другу… А оно, противоречие, возникает только тогда, как минимум, когда две элементарные частицы вступают во взаимодействие! Но это столь мизерная энергетическая величина, что ею можно и пренебречь… Что я и делаю.
Верхоглядов улыбнулся своим мыслям.
- Зло и добро в полную силу проявляются только тогда, – продолжил он, – когда один мозг, как система идей или идейная неразбериха, вступает во взаимодействие с другим мозгом. Ведь в любом мозге роится безумно большое количество элементарных частиц, атомов и молекул! И все они движутся, ищут оптимальных условий для своего движения… Таким образом, сила добра или зла зависит прежде всего от химической и электрической энергии движущихся частиц. Поди, отдели добро от зла, если они врозь не существуют! И вывод напрашивается сам собой: мир, где появляется обладатель мозга, надменно и безосновательно называющий себя венцом творения, и весьма невежественно – человеком разумным, обречён на нескончаемую борьбу добра со злом. Появление мозга в природе – это первый сигнал старения этого мира, после чего наступает его неминуемая смерть… Мы с вами обречены, милейший, – печально усмехнулся Верхоглядов.
- Но вы! – с ещё большим изумлением воскликнул «милейший» старичок. – Но зачем вы пришли к нам? Чем вам могут помочь они, эти люди? – И он ткнул скрюченным пальцем в плотно прикрытую дверь.
У Верхоглядова опустились плечи. Он как-то разом сник и некоторое время не произносил ни звука… Потом пожал плечами.
- Зачем пришёл сюда? От чувства полной безнадёжности… Хотелось хотя бы чуточку отвлечься от горьких мыслей. 
- Дело в том, – продолжил он, – что ни в одной из моих задержек в Разуме – о, знали бы вы, какое это райское наслаждение, находиться там! – я не находил никакой возможности остаться там надолго, а тем более навсегда... Человек никогда не станет homo sapiens,ом! – Вот что я понял со всей определённостью, какая только возможна обладателю человеческого мозга. Мы, как природные тела, как части материальной природы никогда не сможем стать разумными существами! Слишком в нас намешано всего, от чего не избавиться никоим образом… И ещё скажу: в одно из моих наиболее длительных проникновений в разумный мир Зелёноглазый строго погрозил мне. Я понимаю, конечно, что и грозящий палец этот, и зелёные глаза – это земной образ, но это в то же время и явный сигнал того, что пришла пора заканчивать мои эксперименты. Не позволит нам Сущий устроить экспедицию на Марс, используя только силу мысли! Я зашёл слишком далеко, а это, видимо, нарушает равновесие в окружающей реальности, вот она и грозит мне, сверкая зелёными очами…
Но возникает вопрос: а почему Зелёноглазый позволил мне постигнуть Сущность? Видимо, он ждёт, ищет более способного человека. Для чего? – Думаю, для того, чтобы ускорить гибель этого устаревшего мира в нашем секторе Вселенной. Каким образом? Не знаю, у меня нет ответа на все эти вопросы.
Одно очевидно: я не способен шесть с половиной миллиардов людей сделать счастливыми, указав им путь к разумному существованию. А вот лично вас к статуе Свободы или к Джомолунгме доставить – способен! Но от этого свободы не добавится – ни у меня, ни у вас, ни у кого либо ещё на нашей обезумевшей планете. Даже собственная жена поставила меня на учёт в психушке!.. Кто-кто, а Зелёноглазый видит это и вскоре, думается, примет окончательное решение.
Верхоглядов сделал решительный жест и замолчал.
- Какое решение, на ваш взгляд? – робко спросил старичок.
- Есть два варианта. Вариант первый: Зелёноглазый закрывает перед моим носом вход в разумный мир, но даёт людям Земли ещё несколько десятилетий или веков на дозревание их умов; вариант второй: Зелёноглазый, разочаровавшись в людских способностях, в ближайшее время закрывает этот самый окружающий всех нас мир…
- Да… – протянул старичок. – Печальные вещи вы говорите.
И вновь они оба умолкли.
За дверью тот же самый округлый очкарик теперь уже канючил, чуть не всхлипывая, а его изредка перебивали насмешливые и уверенные в своей непогрешимости голоса членов комиссии. Как к этому относился Зелёноглазый, никому известно не было…

 

 

Взрыва не будет

Фантастика


- Ржавчина. – Раздумчиво произнёс Белов и примолк, откинувшись на спинку кресла.
Скрестив руки на груди, он сидел, устало перебирая пальцами воображаемые четки. Причём, чётки в правой руке у него были, видимо, значительно крупнее, чем в левой, – и его собеседник, Чернов, сидящий напротив за массивным столом, едва замечал шевеление пальцев левой руки.
- Что? – Вскинул брови Чернов.
- «Ржавчина» – это рассказ Рэя Брэдбери. Фантастика.
- К чему это ты?
- А к тому, - открыл глаза Белов и положил руки на колени, - что в этом рассказе один чудак смастерил прибор, которым он мог железо превращать в ржавчину, воздействуя на пары воды в воздухе.
- Не смешно. – Усмехнулся Чернов и выжидательно уставился на коллегу.
- Не смешно, - спокойно согласился тот, широко улыбаясь. – Не смешно, – повторил Белов и, не глядя на Чернова, кивнул ему уже без улыбки и встал с кресла, которое не скрипнуло под его крупной фигурой, а взвизгнуло, – но идея хорошая. Простая идея и, я бы сказал, своевременная…
- Что ты имеешь в виду? Хочешь весь металл перевести в ржавчину? Хочешь стать «ржавым монстром», грозой и властелином каменного царства? – в голосе у Чернова не было ничего, кроме сарказма.
Но Белов не отвечал. Он неторопливо прохаживался по кабинету и сосредоточенно перебирал свои мнимые чётки, но теперь уже обе руки были у него за спиной.
Чернов бросил взгляд на часы и нахмурился. Беседа о достоинствах фантастических идей могла затянуться. Белов не спешил, и это было явным признаком того, что неминуемо придётся придумывать деликатный способ его изгнания из кабинета. «Мне еще кучу дел надо разгрести, а этот сказочник, кажется, всерьез и надолго погряз в очередной идее фикс» – с неудовольствием думал Чернов, исподлобья наблюдая за выражением лица новоявленного «монстра».
- Нет! – наконец сказал Белов, останавливаясь и широко разводя руками. – Речь идёт не о монополизме в металлургии и не о фильмах ужасов. – Речь идёт – и это намного интереснее! – о всеобщем и полном разоружении…
Тут Чернов мигом забыл о своем плохом настроении и, не выдержав, раскатисто и с облегчением рассмеялся, заблестев ровным рядом белых зубов.
- Слава богу! А то я уже начинал думать, что ты по делу зашел! Молодец. Сказку, говоришь, надо сделать былью? Говоришь, что ты, гений-одиночка, изобретатель, получивший образование по научно-фантастическим бестселлерам, сумел-таки сделать то, чего все цивилизованное человечество не смогло сделать за всю свою историю? Поздравляю. Разоружение наметил на понедельник? Знаешь, давай-ка, лучше перенесем его с утренних часов на вечерние, – пусть всё будет скрыто в полном мраке. Тогда нам на следующий день поверят, что из оружия на планете остались только детские рогатки, и что отныне только воробьи и оконные стёкла могут переживать за свою безопасность. Ну, что, согласен?
Чернов говорил, ожесточённо жестикулируя и всем своим видом показывая, что у его оппонента на ответ остаётся меньше времени, чем его понадобится для того, чтобы немедленно покинуть кабинет и плотно прикрыть за собой дубовую дверь.
Но на Белова эта эмоциональная речь не произвела никакого впечатления. Он, очевидно, был готов к подобному повороту.
«Тёртый калач!» – с досадой подумал Чернов. – «Этот сумасброд воцарился здесь надолго. И не вызывать же охрану, – друг, черти его принесли, – не выставлять же за дверь!». Сверлила мысль: «теряю время, теряю время, сколько же я теряю времени!..».
День был испорчен окончательно.
Солнечные лучи нещадно обжигали лаковую поверхность подоконника и дымкой проникали сквозь полупрозрачные шторы, сухо рассеиваясь в раскалённом воздухе. «Кондиционер не справляется?.. Ба! Да я же его не включил! Мы вместе вошли в кабинет и, обмениваясь холостыми залпами шуток, забыли о том, что день сегодня будет жаркий. Лето в разгаре! А тут ещё и фантастика свалилась на мою голову. Убийца этот Брэдбери! Бред – бери… Брэдбери, забери свой бред!.. Ржавчина, видите ли!».
Чернов стремительно встал, оттолкнув кресло, ринулся к кондиционеру, и, щёлкнув переключателем, некоторое время прислушивался к его урчанию, подставляя лицо под воздушную струю.
Тем временем Белов подошел к столу, выдвинул один из стульев и открыл старый портфель, напоминающий по своей ветхости знаменитый портфель Михаила Жванецкого. Бросив взгляд на раздражённого коллегу, Белов извлёк прибор величиной с обыкновенный амперметр, на котором, однако, не было никаких окошек и шкал, а была только одна единственная кнопка, похожая на кнопку звонка у входа в коммунальную квартиру.
- Вот, – сказал он буднично. – Полное и всеобщее разоружение.
Чернов угрюмо молчал и не смотрел на прибор. Он внимательно разглядывал лицо своего приятеля, надеясь, что тот, наконец, одумается и прекратит свои шуточки. Время-то идёт…
Белов приложил палец к кнопке и сказал:
- Командуй, Чернов. В твоих руках судьба всего человечества. Произнеси заклинание типа: «Сгинь, нечистая сила», я нажму кнопку, и всё околоземное пространство превратится в ядерный студень, в котором станут невозможными взрывы атомных и водородных бомб. Что же ты медлишь?
- Иди ты… - ругнулся Чернов и возмущённо отвернулся, барабаня дрожащими пальцами по столу. – Иди отсюда. Мне надо работать.
Чернов решительно выпрямился, придвинул к себе стопку бумаг и нажал на кнопку, вызывая секретаршу.
Мигом вошла миловидная особа и, склонив голову набок, сказала с улыбкой: 
- Я слушаю вас.
- Во-первых, скажите этому… - Чернов затруднился в определении «этого типа», – чтобы он убирался. А во-вторых…
- А во-вторых, – ласково обратился к девушке Белов, – не обращайте, пожалуйста, внимания на того, кто сказал вам «во-первых», и подойдите, очень вас попрошу, ко мне.
Девушка вопросительно взглянула на босса и сделала один шажок. Остановившись, она поправила локон у виска и замерла в ожидании.
- Ну, как хотите. Вам и оттуда будет всё видно. А ты, - с усмешкой обратился Белов к хозяину кабинета, – успокойся. По пустякам я не стал бы у тебя отнимать твоё драгоценное время, отведённое для научных поисков. – Последние слова Белов произнёс с явной иронией.
Чернов понимал, что у него нет сил даже промычать в ответ. Он мотнул головой, как бы признавая это.
А Белов продолжал говорить спокойно и уверенно, обращаясь к смущённой девушке и демонстративно отвернувшись от побагровевшего Чернова.
- Миледи, – таинственно и с нарочитой нежностью говорил Белов. – Окажите любезность, нажмите на эту кнопочку, и мы с вашим шефом будем вам очень признательны. 
Девушка качнулась и сделала еще пару-другую шажков. Слегка изогнувшись, она изящным движением тронула кнопочку, и её хищно загнутые длинные ноготки при этом блеснули. 
Чернов услышал легкий шум слабо вибрирующего прибора.
- Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять. – Чётко отсчитал Белов, снова нажал на кнопку и торжественно сказал: - Дело сделано. – Милочка, вы своим пальчиком на три секунды отключили все атомные электростанции на Земле, где бы они не находились, в России ли, во Франции, в Японии или даже на обратной стороне планеты, в Соединённых Штатах.
- Что ты несёшь?! К чему этот спектакль? Вы свободны, - обратился Чернов к секретарше.
Она пожала плечами и удалилась.
Чернов встал, обошел стол и взял в руки прибор, оглядывая кабинет в поисках мусорной корзины, явно намереваясь определить его туда. Белов угодливо поднёс корзину и сказал, любуясь ситуацией и произведённым эффектом:
- Бросай. И ты станешь современным инквизитором, уничтожающим научные достижения.
- Что это за штука? – угрюмо спросил Чернов. 
- Присядь. Я расскажу. Помнишь, лет десять назад мы с тобой попытались разобраться с резонансом внутри ядра гелия? Мы предположили тогда, что поля сильных взаимодействий при возбуждении могут дать резонанс с непредсказуемыми последствиями. 
- Помню. Мы тогда думали, что ядро гелия в этом случае испускает особую резонансную частицу… Постой, постой, но ведь эту тему впоследствии закрыли, как явно неперспективную! Частицы эти могли быть сродни нейтрино, а школьнику известно, что нет прибора, способного «поймать» такие частицы! Других частиц мы не могли обнаружить, сколько не бились…
- Да. Ты всегда и, к сожалению, во всем прав. Школьникам нынче многое известно. И прибора такого быть не может, если он не размерами со здание этого института. Это так. И тему закрыли. Но я не школьник и не привык доверять современным учебникам. Я подумал: а что если резонанс внутри ядра вызвать не внедрением грубой силы в ядро, – а тебе и всем школьникам известно, что событие это довольно редкое, – но простым срывом электронного облака…
- Как? – вскричал Чернов. – Чем ты его сорвёшь? Погоди. Но если тебе это удастся, то неминуемо последует выплеск энергии из ядра, т.е. именно то, что и следовало доказать! И тогда… Стоп, стоп… И тогда возбуждённое ядро покинет квант, или целый пучок квантов; и тогда в резонанс вступит соседнее ядро; и даже с не сорванным электронным облаком. Но это должен быть водород! Чем проще атом… Но у водорода нет ядра! Вернее, есть только протон. Каким образом протон войдёт в резонанс, да ещё и с испусканием этих твоих гипотетических частиц?
- Войдёт. Я уже всё сделал. Это такой пустяк, что я несколько лет не мог прийти в себя от изумления, настолько всё оказалось просто на самом деле! Вот это устройство.
Белов несколько раз нажал на кнопку своего прибора.
- Понимаешь? Здесь находится микроскопическая капсула с водородом. Я пропускаю слабый электрический ток, срываю электрон с одного или нескольких атомов, протоны испускают «дымок» из «трубки мира»; а дымок, – так я назвал этот эффект, – практически мгновенно распространяется вокруг, наполняя «задымлённостью» всю материю, из которой состоит Земля. При этом становится невозможной ни спонтанная, ни искусственная радиоактивность. Повторным нажатием кнопки я снимаю резонанс, и так же мгновенно всё входит в норму.
- Невероятно.
- Но факт.
- А как ты это можешь доказать?
- Элементарно. Набери номер телефона президентской администрации и сделай заявление, что ты останавливаешь все атомные электростанции в стране «на профилактическое исследование». Заодно сообщи об этом прессе. Назначь сроки эксперимента. Скажем, это произойдёт такого-то числа такого-то месяца, в такое-то время. И добавь, что одновременно прекратят работу все ядерные реакторы и атомные электростанции во всем мире! Скажи также, что теперь всё ядерное оружие можно вывозить на городские свалки. Без твоего позволения ни одна бомба не взорвётся.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, а затем Чернов вытер пот со лба, и поднял телефонную трубку. Несмотря на кондиционер, в кабинете было жарко и душно.

 

Платье для Кощея

Сказка

В одной далекой стране жил портной. Он был хорошим мастером и слава о нем обошла все соседние страны. У него всегда было много заказов и он всегда много работал, но, даже работая от зари до зари, разбогатеть так и не смог. Дело в том, что мастер очень любил свою работу и поэтому никогда не старался во что бы то ни стало выполнить ее как можно скорее. Главным для него было то наслаждение, которое он получал от шитья и от созерца-ния сшитого им платья. Он долго и придирчиво рассматривал готовую вещь у единственного окошка своей тесной мастерской, перед тем как, улыбнувшись и почесав затылок, сказать с удовлетворением: «Готово!».
Другой причиной долгой работы над любым своим заказом была его дочь. Жена умерла много лет назад, оставив единственного их ребенка на его попечение. Надо было не только заботиться о малютке, готовя ее к самостоятельной жизни, но и передавать ей свое искусство. Мастер надеялся, что его любимица, даже выйдя замуж, не оставит его, а сможет заменить его в мастерской… Теперь дочери уже исполнилось ше-стнадцать лет, и мастер души в ней не чаял, посвятив ей всю свою жизнь.
С раннего утра портной уже стоял за огромным столом и старательно прикладывал старенькое лекало к новому куску ткани. Бывали очень дорогие и роскошные ткани, – богатые заказчики не стеснялись приходить сюда, в полутемную келью мастера. Они были уверены, что их ткани не будут испорчены, а платье, которое они примерят у потрескавшегося серебряного зеркала, будет блестяще выглядеть и в царских палатах.
У добросовестного мастера почти не оставалось обрезков, – так тщательно и придирчиво он семь раз по семь отмерял, чтобы, наконец, решиться на разрезание ткани острейшими ножницами. Остатки были столь малы, что портной их даже не выносил с мусором, приспособив для них в углу большой короб, в который иногда любил заглянуть: а не найдется ли там что-нибудь интересное для нового заказа? Кусочки иного, например, цвета для нашивки изысканной формы манжеток или лацканов и прочая, и прочая... Выходило даже, что портной подчас добавлял к платью заказчика ткань из своих запасов! Но мало кто из богатых клиентов замечал такое рвение мастера, а уж тем более никто не доплачивал к оговоренной ранее сумме.
И в тот самый день, когда началась эта история, поначалу не происходило ничего необычного. Щурясь и бормоча себе под нос одному ему известные слова, мастер разглядывал и ощупывал новое изделие. Его дочь делала уборку и тихо напевала популярную песенку.
Вдруг дверь скрипнула и широко распахнулась. На пороге стоял высокий господин в черном одеянии, видимо, очередной заказчик. Шагнув в мастерскую, он заговорил скрипучим голосом:
- Здесь находится портной?
- Да. 
- Могу я видеть его?
- Это я.
- У меня к вам важный и срочный заказ.
- Я готов его выполнить.
- Хорошо. Я смотрю, вы человек дела и не любите лишних слов. Но вы соглашаетесь, не зная о том, что вам предстоит сделать. Вы или гениальный мастер, или глупый человек. Что вы на это скажете?
- У меня еще не было непосильных заказов. Все дело во времени. Думаю, что и на этот раз я смогу справиться, если вы не станете назначать невыполнимые сроки. Или вы собираетесь заказать мне платье из листового золота? Тогда вы обращаетесь не по адресу.
- Я ценю вашу смелость. Неспроста я слышал о вас самые лестные отзывы. – И тут посетитель рассмеялся, словно прошелся палкой по решетке летнего сада. – Но дело как раз в том и состоит, что я хочу заказать вам платье из чистого золота.
И странный посетитель достал из-под полы отрез блестящей ткани желтого цвета с металлическим отливом. Небрежно бросив его на стол, он сказал:
- Время не ограничиваю, но и не хочу, чтобы вы возились с заказом более трех месяцев. Как только платье будет готово, я приду за ним.
- Но как же, позвольте…
- Я понимаю вас. Мерку снимать не надо. Примерка исключена. Размеры и фасон даны вот здесь. – И посетитель положил на краешек стола розовый листочек бумаги с аккуратными столбцами мелких цифр. После чего, усмехнувшись, круто развернулся и шагнул к выходу, ни взглядом не удостоив девушку.А она прижалась с метелкой в руках к стене, и смущенно оглядывала сухую, но энергичную фигуру незнакомца.
Портной растерянно молчал.
У выхода человек в черном оглянулся и проскрежетал:
- Не вздумайте присвоить хотя бы кусочек от этой ткани! Тогда вам несдобровать. Я потому и пришел к вам, что наслышан о вашем бережном отношении к материалу заказчика. Помните же, ни кусочка! – Он погрозил пальцем, украшенным массивным перстнем с крупным изумрудом, и вышел, хлопнув дверью так, что с потолка на золотую ткань просыпалась струйка серой пыли.
У портного и у его дочери было такое ощущение, как будто они пробудились ото сна и наяву ничего подобного не было. И никто из соседей в тот день не видел странного посетителя. Но на столе ведь лежала ткань из чистого золота!
Мастер взял отрез в руки и пригляделся. Ткань была очень тяжелой, но мягкой и эластичной, она словно текла из ладоней металлической жидкостью, однако не протекала между пальцев… 
И тут вдруг ему захотелось приступить к работе немедленно. Он удивлялся самому себе. С этого момента время для него как бы остановилось, и он уже ни о чем не помышлял, кроме работы над своим новым заказом.
И удивительное дело! Ему удалось так ловко скроить платье, и таким образом прошить швы, что у него не осталось ни единого кусочка чудесной ткани. Ни одного! И только когда заказ был выполнен, и платье уже висело над столом в ожидании заказчика, мастер заметил тончайшую золотую нить там, где он кроил материал. Ниточка длиной всего в полтора пальца блеснула в косых лучах заходящего солнца в окне его мастерской… 
Мастер удивленно развел руками, осторожно поддел ниточку двумя пальцами, поднес к глазам и осмотрел ее на свет. Она, казалось, не имела толщины, настолько была тонкой. 
Он повертел ее в руках, подергал за концы, проверяя на прочность, и снова удивился. Ниточка не рвалась, глубоко впиваясь в кожу! Как быть? Как приладить ее к сшитому платью? Сделать это было невозможно, решил мастер, и повязал ее пояском на тряпичную куклу, сделанную им ранее из других обрезков разноцветных тканей для своей любимой дочери. Давно уже с дочкой они занимались этим делом. Делали красивых куколок и любовались ими. Таких кукол у них собралось несколько десятков, и они даже раздавали их соседским девчонкам. Пусть играют! 
И только мастер посадил куколку на подоконник, как дверь громко скрипнула, широко распахнулась, и в мастерскую вошел тот самый заказчик. И снова он был в черной одежде, снова смотрел строго и решительно, и снова не глядел по сторонам, а прямо в глаза оробевшему вдруг портному.
- Вы хорошо справились со своей работой. Я доволен и беру это платье. Но вы не выполнили одного из моих условий.
- Нет, - торопливо сказал мастер. – Вы ошибаетесь. Я помню ваше условие. Но у меня не осталось ни клочка, ни мельчайшего кусочка от вашей ткани, - гордо вскинул брови портной. – А если вы имеете в виду эту ничтожную ниточку, которую я только что повязал на эту нелепую куколку, то…
- Именно эту, как вы, презренный, выразились, «ничтожную» ниточку я и имею в виду! Таково было условие, и теперь уже вы ничего не поделаете, ничем не сможете оправдаться за свой жалкий поступок. Я заранее все знал и все предусмотрел. Мне нужна жена. Я – бессмертный, но жёны мои не живут так долго, как мне бы хотелось. Я выбрал в жены вашу дочь, умелую швею и нежную девушку, и поэтому мне понадобилось поставить вам такое про-стое условие. Без него волшебство было бы невозможным…
При этих словах ужасный посетитель сбросил свой черный наряд и облачился в золотой. Зрелище было впечатляющим, но страшным и неестественным. Затем заказчик взял в руки куклу, обернулся к девушке и негромко приказал ей, словно сухую ветку переломил:
- Иди за мной. – И вышел.
Девушка как завороженная вышла в распахнутую дверь и в мастерской воцарилась пустая тишина. Мастер долго не мог шевельнуться, не мог броситься вдогонку, не мог сделать ничего, а спустя некоторое время уже было поздно…
Самое удивительное в этой истории было то, что и в этот день никто из соседей не видел ни Кощея, ни девушки; и то, что с той поры портной перестал принимать заказы и никогда и ничего уже больше не сшил, и вскоре умер.

 

Бомбёжка

Рассказ


Женскому коллективу Ташкентской
геодезической части посвящается

Говорили о том, о сём. Мой собеседник, подполковник-связист, был на редкость словоохотлив, безудержно шутил и сам же весело смеялся. Но вот речь зашла о летнем отдыхе, и я увидел, что подполковник стал сдержаннее, а его шутки приобрели другую окраску. Это меня удивило и я напрямик спросил: "Неужели отдых у южного моря не прельщает?.." Он отшутился, потом глянул на часы и неожиданно рассказал удивительную историю...

*****

...Лето 1941 года. Из Киева в Куйбышев идёт эшелон с эвакуированными. Идёт долго и трудно, пропуская все без исключения воинские составы. Идёт главным образом ночами, то набирая скорость на коротких отрезках пути, то делая многочасовые остановки на глухих полустанках. Когда эшелон идёт быстро, люди в нём становятся спокойнее, готовясь к переменам в судьбе, но, едва только он бессильно замирает в каком-нибудь заштатном городишке, у пассажиров тут же выплёскивается накопившееся раздражение. В такие часы даже стойкие и уверенные в себе люди испытывают смутное беспокойство, нервничают. Что уж об остальных говорить. 
В одном из вагонов едут две женщины. Груздева Аделаида Марковна и Потапенко Наталья Андреевна. Обе из Киева, но у Аделаиды Марковны предписание на Урал, а у Натальи Андреевны - в Среднюю Азию. В Куйбышеве им надлежит пересесть в разные поезда.
Аделаида Марковна - молчаливая и строгая женщина лет тридцати пяти - едет с тремя малолетками. Старшему, Антоше, на вид не более шести лет. Это черноглазый, живой крепыш с густой тёмной шевелюрой. Менее заметны его стеснительная сестрёнка лет пяти и полуторагодовалый тихий братик.
Наталья Андреевна постарше и, по всему видно, поопытнее своей попутчицы, и, напротив, любит поговорить, верховодя в любой беседе. Тенью с Натальей Андреевной её дочь - высокая и хрупкая девушка с печальными глазами. Несмотря на рост, ей никто не даёт больше четырнадцати, хотя мать утверждает, что осенью её поздравят с шестнадцатилетием и "запишут в невесты".
Как ни тяжело в такой дороге управляться с детьми и, главное, со своими тяжёлыми мыслями, времени для долгих бесед у женщин предостаточно.
- Аделаида Марковна, у вас в Свердловске есть кто-нибудь?
- Нет. Никого нет. - Аделаида Марковна вздыхает и смотрит на медленно уплывающий пейзаж за окном - поезд только что тронулся после очередной внеочередной нудной стоянки.
- Нет, никого нет, - грустно повторила она. - И я не могу себе представить, что я буду делать в незнакомом городе с тремя детьми на руках, к тому же ещё и на зиму глядя.
- Ну,ну, милочка! Не горюй! Определишься... Помогут люди добрые.
- Люди? Вон они, люди! - Аделаида Марковна кивнула на окно, вдруг расплакавшееся косыми струями летнего дождя. При этом она даже поморщилась, вспомнив недавнее.
А было вот что. На станции они вдвоём выходили за кипятком и хлебом, оставив малышей на попечении "будущей невесты". В булочной их грубо оттёрли от прилавка четверо бородатых мужиков с мешками. Не обращая внимания на возмущённые женские крики и угрожая продавщице, мужики с руганью требовали хлеба, через головы протягивая свои замусоленные "котомки".
- И-и-и, милочка, ты это брось - "люди"! - озлишься, тогда каюк. Тогда-то и перестанешь замечать их, людей-то... А знаешь, давай я тебе адресок дам. Там, в Свердловске самом, у меня какая ни на есть, но родня имеется. Так, седьмая вода на киселе... Когда отправляли нас, я и думать о них забыла, а теперь вот вспомнила. Поищу адресок-то... и дам тебе. Здесь он, в письмах, где ж ему быть. Зайдёшь к ним, так мол и так, все мы люди, все мы человеки, привет, мол... Познакомишься, авось и подскажут чего. По первому делу, оно, глядишь и понадобится, знакомство-то! И ребятишек в обиду не дадут.
Аделаида Марковна, поправив одеяло на дружно сопевших младшеньких, рассеянно кивнула: "Что же, и на том спасибо". Потом подняла голову и пристально посмотрела на Наталью Андреевну.
- Наталья Андреевна, а вы в Среднюю Азию - к кому едете?
- Эх, милочка, - к кому еду! В огороде бузина, а в Ташкенте - тётка! Родня киевскому дядьке. Так вот я и еду, как вы едете: ни к кому не еду. Нет у меня никого, в Азии-то этой... Ни в Средней, ни в крайней, ни в другой какой.
- Да как же вы?
- А вы - как? Чего уж там! Теперь все - так. Верно, доню? - обратилась она к дочери.
Но дочь лишь глаза перевела с окна на мать и обратно - и ничего не сказала. Разговор этот ей не был интересен.
- Тогда знаете что, Наталья Андреевна! Давайте мы с вами сделаем так: в Куйбышеве вы сядете под моей фамилией на Урал, а я со своим выводком в Ташкент отправлюсь. Чего-то боюсь я Урала. А Ташкент - город хлебный, и я всей душой чувствую, что там у нас всё устроится как нельзя лучше. - По военному времени, - сделав паузу, добавила она.
Наталья Андреевна с удивлением посмотрела на вдруг оживившуюся Аделаиду Марковну и, поразмыслив недолго, неожиданно согласилась.
- А что? В Свердловск, так в Свердловск! Сама по своему адресочку и пойду.
На том и порешили, так и сделали.
В Куйбышеве первым сформировали эшелон на Урал. И Аделаида Марковна на миг даже пожалела, что не она отправляется, - была бы в пути уже, - таким было невыносимым ожидание. Когда наконец, после двухдневных привокзальных мытарств, выехали и они со своим многочисленным семейством, на одной из ближайших станций их догнало ужасное известие о том, что эшелон, сформированный на Урал, на следующий же день был атакован фашистскими бомбардировщиками, обнаглевшими настолько, что за Волгой бомбить стали!
Говорили, что разбомбили станцию, сверх меры заполненную воинскими составами, а тут и пассажирский подошёл. Рассказывали также, что из эвакуированных мало кто выжил: поезд остановился рядом с эшелоном с боеприпасами, а тот практически мгновенно взлетел на воздух от прямого попадания авиабомбы.
"Какой ужас!" - терзалась Аделаида Марковна. - "Это по моей вине погибла добрая женщина Наталья Андреевна со своей доченькой-невестушкой..." Острая боль в груди не давала дышать. И эта боль становилась ещё острее, когда представляла себя и своих детей на месте тех несчастных людей. Она плакала и судорожно обнимала ребятишек. Антон непонимающе глядел на мать и испуганно спрашивал: "Мам, ты чего? Ты чего, мама?"
В Ташкент эшелон пришёл ночью. Дети спали. По вагонам прошли официальные лица из комиссии по приёму эвакуированных и огласили списки тех, кому надлежало выйти здесь, а кому оставаться на местах и следовать дальше. Фамилии Натальи Андреевны в первых списках не оказалось и Аделаида Марковна попыталась рассказать о подмене, произошедшей на вокзале в Куйбышеве, но на её объяснения махнули рукой. И они отправились дальше, как оказалось - в Андижан. По прибытию на место она уже по своим документам получила неплохую работу и жильё. Условия были немудрёными, теснота, но дети были сыты и одеты, крыша над головой была - и это ли не было счастьем?
И в Андижане никто не стал учинять разбирательство по поводу их "подлога" на эвакуационном маршруте. В приёмной комиссии лишь пожали плечами, зачеркнули одни имена, вписали другие - и на том инцидент был исчерпан. "Война всё спишет".
Беспокоило отсутствие вестей от мужа, а ведь она, прежде чем сесть на ташкентский поезд, ещё из Куйбышева написала ему о том, что едет в южном направлении. По прибытии тоже немедленно сообщила свой новый адрес с описанием всех злоключений, но - никакого ответа не было. Она понимала, что его адрес, который был у неё, мог многократно измениться. Дело в том, что муж, уходя, оставил ей свой временный адрес, объявленный ему на призывном пункте, и обещал о каждом изменении сообщать тотчас, но... Ему, как говорится, на фронт, ей - в другую сторонУ... Теперь в Киеве фашисты. Аделаида Марковна сделала запрос о местонахождении своего мужа через Наркомат обороны, и даже получила один из промежуточных адресов, но это оказался адрес части, окружённой противником. Ей стало страшно.
Она принялась неистово ждать, едва ли не поглядывая на часы, - и в первых числах января 1942 года получила похоронку. Серо-жёлтая бумага, заполненная наспех и более трёх месяцев назад, с неразборчивой подписью, не убедила Аделаиду Марковну, но потрясение она пережила. Проплакав несколько дней кряду, она ничего не сказала детям. Постепенно у неё укрепилось чувство, что муж не погиб, а этот страшный документ был чьей-то нелепой и трагической ошибкой.
А в конце 1943 года произошло событие, которое вновь круто изменило судьбу Аделаиды Марковны. На улице в Андижане она встретила свою бывшую соседку по Киеву! До войны они жили в одном доме и были хорошо знакомы. Соседка её увидела первой.
- Деля! Батюшки! Да ты ли это? Да как же ты сюда попала? - словно то, что она тоже попала сюда же, не имело никакого значения...
- Ах-ах! Анастасия Васильевна! Боже мой! Хорошая моя, вот так встреча! Вы тоже в Андижане? А вы то как?
И женщины расплакались, обнимаясь. Прохожие, поглядывая на них, особенно не удивлялись - впервой ли такое видеть?.. 
Анастасия Васильевна в Киеве работала машинисткой в органах юстиции и училась заочно на юридическом факультете в университете. Война прервала учёбу после четвёртого курса, и она, эвакуировавшись в Ташкент, была направлена на работу в прокуратуру - в полном соответствии со своей будущей специальностью. А в Андижан она была командирована по делам службы.
Вечером они встретились. Анастасия Васильевна всплеснула руками, увидев, как живёт Аделаида Марковна с тремя детьми. Теснотища ужасная! Две кровати, столик и огромный буфет - вот и вся "меблировка" внутренней комнатёнки без окон. До войны у хозяев здесь был просторный чулан.
Двое мальчиков размещались на одной кровати, а их сестрёнка спала с матерью. Единственное удобство состояло в том, что можно было поправить сползающее с ребятишек одеяло, не вставая со своей постели.
Говорили они долго и полушёпотом, чтобы не мешать уснувшим детям. Анастасия Васильевна сидела бочком за столиком, так как вдвоём сидеть за ним было нельзя. Аделаида Марковна устроилась на краешке кровати, левой рукой облокотившись на никелированную, но уже изрядно облупившуюся и тронутую ржавчиной, спинку. Правой рукой она то и дело поглаживала спящую дочку, удобно лежавшую на подушке посреди кровати.
- Всё, решено! - Твёрдо, и тоном, не терпящим возражений, сказала Анастасия Васильевна в конце разговора далеко заполночь. - Ты немедленно перебираешься в Ташкент! Там ты не будешь в таком одиночестве, там ты увидишь ещё кое-кого из наших знакомых. Это - во-первых, и не самое главное. А вот - во-вторых: нам нужны грамотные работники. Ты же ведь тоже училась до войны! И там же, где и я, не так ли?
- Так, так! Но только два курса закончила. Сама понимаешь - три декретных отпуска... И потом - я и здесь по специальности работаю.
- Тем лучше. Мы тебя переводом заберём. С повышением, - улыбнулась Анастасия Васильевна.
Первое, что сделала Аделаида Марковна в Ташкенте, было письмо в освобождённый к тому времени Киев, - в военкомат, призывавший её мужа в ополчение. В письмо она вложила и копию похоронки, чтобы по ней проверили факт его гибели, или... "Или" - это была надежда, давно переросшая в полную уверенность, что муж не погиб.
И в те самые дни, - или около того времени, когда письмо Аделаиды Марковны находилось в военкомате, - туда пришёл и Дмитрий Яковлевич Груздев, старший лейтенант запаса, её муж, её Димок. Невероятно близко они находились в тот момент друг к другу, несмотря на расстояние, разделившее их. Но встрече не суждено было состояться и на этот раз.
Дмитрий в первом же бою под Киевом был тяжело ранен, но с поля боя его вынесли на следующий день после ранения, когда после одной из успешных контратак нашим удалось потеснить противника и собрать тяжелораненых и убитых. Тем не менее Дмитрий Яковлевич в свою часть больше не вернулся. Его направили в тыловой госпиталь, на восток, а полк в это время попал в окружение и практически весь до последнего солдата был рассеян - мало кто жив остался. Так временный адрес, который он оставлял жене, перестал существовать. Но не только в свою часть не вернулся Дмитрий, он вообще не вернулся в строй - ранение было очень тяжёлым - он стал инвалидом. Около полугода провёл в двух госпиталях, сначала в ближайшем к откатывающемуся фронту, а потом и в глубоком тылу. После выписки он получил назначение в Новосибирск и два года проработал сменным инженером на оборонном заводе. Поиски своей семьи Дмитрий Яковлевич не прекращал, но все его запросы оставались безответными.
В Киев он приехал сразу же, как только было налажено движение на железных дорогах. И содрогнулся, увидев развалины своего - их дома... Завод, в котором он работал до войны, так же был разрушен до основания. От ураганного натиска врага спасти его не успели. Да что там завод! Склад секретных топографических карт остался в Киеве! Немцы пытались его сжечь, но плотно упакованные бумажные тюки огню поддавались плохо... Ему не удалось встретить никого из бывших сотрудников, соседей - война потрудилась, разбросав людей по всей стране.
Но самая страшная весть ждала его в военкомате, где ему сообщили о том, что его семья погибла в бомбёжке при эвакуации. Он похолодел, дрожащими руками с трудом удерживая списки погибших в том злополучном эшелоне. Четыре родных фамилии подряд! - жена и мал мала меньше детишки... Как жить после этого?
Дмитрий не мог оставаться в Киеве ни минутой больше - и рванулся куда угодно, лишь бы подальше! Возвратился в Новосибирск и несколько лет проработал на привычном месте, а затем, когда боль от военного лихолетья несколько поутихла, но со здоровьем, напротив, стало похуже, перебрался в Сочи - к морю и к солнцу. Но никогда он не мог забыться настолько, чтобы его не преследовала ужасная картина - его жена и трое ребятишек в огненном аду бомбёжки, а над пожарищем после взрыва кружат и кружат фашистские самолёты, сбрасывают и сбрасывают всё новые и новые бомбы. Он явно слышал и гул моторов, и свист и разрывы бомб - и его обжигало огнём и отшвыривало от жены и плачущих детей взрывной волной. И он никуда не мог уйти от этого кошмара.
Раны, нанесённые войной, не зарубцовываются.
Одна из сотрудниц военкомата, через некоторое время после того как там побывал Дмитрий Яковлевич, перебирала почту и наткнулась на письмо, фамилия и обратный адрес которого показались ей знакомой: "Груздева". Повертев конверт в руках, она обратила внимание на то, что письмо было из Ташкента. Задумалась. Пожала плечами и показала письмо своему начальнику. Вместе они вспомнили, что недавно приходил справляться о своей семье некто Груздев. Подняли документы, сличили фамилии - сомнений быть не могло - "Груздевы". Но тот эшелон, уничтоженный немцами, направлялся на Урал! Как могли Груздевы оказаться в Ташкенте? Решили, что это однофамильцы, ведь они проверяли - ни в Свердловске, ни в Ташкенте Груздевых ни в каких списках не значилось! Решили, что не надо беспокоить ни фронтовика, ни солдатку из далёкого Ташкента. Ошибка означала бы крушение всех надежд и для одного и для другого человека.
Так сотрудники военкомата оставили в живых надежду Аделаиды Марковны.
Шли годы. Новый город и новая работа поубавили у Дмитрия Яковлевича боль утраты. Этому способствовало и то, что он встретил тихую и скромную женщину, с которой судьба свела его на новом повороте. Года два он не решался даже смотреть в её сторону. Помог случай, разговорились, присмотрелись друг к другу. Её звали Татьяной Михайловной. Двое детей. Похоронка на мужа. Погиб в 1943 году при форсировании Днепра, т.е. спустя два года после того, как ранение вышибло из седла Дмитрия Яковлевича примерно в тех же краях... В свою очередь, и он рассказал о себе и своей семье. Горе сблизило их. Стало ясно, что и Татьяна Михайловна заметила его, но виду также не показывала - смущалась.
Когда он предложил ей жить вместе, она всплакнула и согласилась. Шумной свадьбы, естественно, не было, но знакомые порадовались за них. Он заменил отца её детям, и они привязались к нему, семья получилась крепкая. Родились ещё двое - жизнь не останавливалась, несмотря ни на что. И всё, казалось наладилось.

Но в один прекрасный день у продмага Дмитрий столкнулся с женщиной, по всему было видно, отдыхающей на одном из местных курортов. Он учтиво посторонился, не желая беспокоить её, но она вдруг схватила его за плечи и изумлённо воскликнула:
- Дмитрий! Да ты ли это? Живой??! Что ты здесь делаешь? Да знаешь ли ты, что у тебя жена в Ташкенте мается одна-одинёшенька, и дети ждут, не дождутся!
Он был оглушён. Он узнал женщину: это была Анастасия Васильевна, их киевская соседка из далёкой довоенной молодости. Помнится, даже бывали у них. Она с его Делей, кажется, даже даже учились вместе, только на разных курсах. Но при чём здесь Ташкент?
- Я... здесь... Я...
- Вижу, что - ты! Вижу, что - здесь! Но почему? Но почему, скажи на милость, ты - здесь? Почему жену с детьми не ищешь?
Отшатнувшись от Анастасии Васильевны, Дмитрий Яковлевич растерянно проговорил:
- Да как же так? Какой-такой Ташкент? Я своими глазами списки видел... Там их имена... все четверо... Они же погибли!
- Э-э-э, да ты, я вижу, сам на погибшего похож. Они все живы и здоровы, и тебя в Ташкенте дожидаются! А старший твой, Антон, уже курсант военного училища. Вроде, на связиста учится. И младшие чуть ли не отличники в школе. А ты - здесь!
Он не мог прийти в себя от такой новости. Хотелось что-то сказать, молчать было неловко, но он словно языка лишился - и к груди прижимал дрожащую руку. От холода на сердце, казалось, стучали зубы и на ресницах выступили росинки...
- Постой, постой, - вдруг спохватилась Анастасия Васильевна. - Да ты, я вижу, и в самом деле ничего о них не знаешь? Не знаешь?
- Не знаю. - Упавшим голосом выдохнул Дмитрий Яковлевич.
Домой к нему Анастасия Васильевна не пошла, хотя он и пригласил её, чтобы поговорить в присутствии жены. И они уединились в ближайшем скверике. Анастасия Васильевна рассказала потрясённому Дмитрию Яковлевичу всё, что ей было известно. А когда сказала, что Аделаида Марковна до сих пор не верит в его гибель и по-прежнему ждёт его, несмотря на похоронку, он не выдержал, заплакал беззвучно... Тихо и с острой болью, без слёз и всхлипываний. Это был внутренний плач. Плечи затряслись, свело скулы - и вся жизнь показалась одним сплошным горем. Потом он спросил:
- Какая такая похоронка?
Анастасия Васильевна отпрянула.
- Как это - "какая похоронка"? А какие похоронки с фронта приходят, не знаешь? Вот и на тебя пришла, голубчик ты мой. Ещё в начале войны.
И тут она сама полностью осознала, что у Дмитрия новая семья, что у него нет прежней жизни, и что у него совершенно всё по другому, не так как прежде. И она протянула:
- Похоронки-то не зря приходят...
- Ты о чём?
- Ты же другой теперь... А того Дмитрия давно уже нет, права похоронка...
Он смотрел на неё с удивлением, с нескрываемым непониманием в растерянном взгляде.
А она запричитала:
- Господи, боже ж ты мой, что же теперь будет? Да как же ж ты теперь жить-то станешь? Как же это так - две семьи получилось? - И тут она громко расплакалась.
Он не утешал её. Сидел и отрешённо смотрел на свою авоську. Зачем она у него в руках? Кажется, в магазин шёл. А зачем? Зачем ему в магазин идти, глупость такая...
Возвратившись домой, он, что называется, с порога рассказал всю историю от начала и до конца. Татьяна Михайловна окаменела. Только и успела подумать: "Ну, вот и всё. Конец нашему житью-бытью...".
Она проплакала всю ночь, вжавшись в подушку. Оба не спали. А утром, как ни в чём ни бывало, спокойно сказала: "Ты, Дима, поезжай к ним".
Он вздрогнул и ответил:
- Поеду.
И снова острая боль полоснула его сердце; он не понимал, отчего так спокойно жена говорит эти слова. А с другой стороны, ведь она о ....жене говорит. Одна жена предлагает поехать к другой жене. И обе - законные. Он, выходит, многожёнец? Разводов-то никаких не было!..
Долгих два месяца он собирался с духом, наконец решился. На вокзале сказал провожавшей его Татьяне Михайловне, выглядевшей вполне спокойно:
- Я скоро вернусь.
Татьяна Михайловна ничего не ответила, лишь порывисто обняла и, круто развернувшись, быстро пошла, почти побежала с перрона. Дома оставались четверо детей, их брать на вокзал было ни к чему.
Дорога до Ташкента была тяжелее всех прошлых дорог Дмитрия Яковлевича. Колёса катились не по рельсам. Нет. Острые и холодные диски давили нервные струны, натянувшиеся от Сочи до Ташкента. Во многих местах струны были разорваны и неловко связаны, а потому стальные колёсные диски стучали по узелкам: "Таш-кент - же-на! Таш-кент - де-ти!" - и стучали всё быстрее и больнее: "Таш-кент, жена и дети, Ташкент жена и дети - Ташкентженаидети..." Боль не отпускала.
Ехать Дмитрий Яковлевич решился не сразу. Но письмо написал уже на следующий день, благо Анастасие Васильевне адрес был известен. Носил письмо в кармане недели две, потом опустил в ящик - и долго стоял, прижавшись к нему лбом и обхватив руками. Отослал письмо, словно из груди вырвал, судорожно и поспешно.
И получил ответ, похожий на короткий вскрик, заглушённый взрывом авиабомбы. Засобирался суетливо, но оправдательных слов Татьяне, жёнушке своей милой, не говорил. Голова шла кругом.
Теперь он ехал к жене, а жена провожала его.
И вот он, Ташкент.
Аделаида Марковна сначала крепилась и не плакала, но когда он сказал, что хочет взглянуть на детей, она так разрыдалась, и так это было похоже на истерику, что он забеспокоился не на шутку.
- Но ведь они ничего о тебе не знают! Я ни словом не обмолвилась, что ты жив и объявился... Ведь у тебя семья... - И она снова зашлась в рыданиях.
- Но они родные мне!
- И те родные, в Сочи?
- Да.
И снова были рыдания. Наплакавшись, она замолчала, и он сидел молча. Потом Дмитрий Яковлевич снова заговорил о детях, - их детях.
- Мне бы хоть краем глаза посмотреть.
- Идём.
В школе, на переменке она подозвала ребятишек, а смотрел со стороны и это была настоящая пытка и для него, и для неё. Аделаида Марковна каждому вручила по гостинцу якобы от приехавшего издалека родственника. Им, естественно, до родственников не было никакого дела. "Мам, а почему ты заплаканная такая?" - спросила дочь. "Да так, войну вспоминали..." - и это было детям более чем понятно. А в его сторону они даже не покосились. Мало ли кто там стоит. Они же не видели, что мама С НИМ пришла.
В автобусе, по дороге на вокзал, Дмитрий Яковлевич сказал, играя желваками на скулах:
- А ты им скажи, всё-таки... обо мне... Нехорошо как-то.
- А уезжать от нас - хорошо? - Аделаида Марковна едва сдерживалась, чтобы снова не разрыдаться, теперь уже в автобусе.
Дмитрий Яковлевич, не отвечая на вопрос, продолжал:
- Им надо знать, что у них отец есть, и вполне ещё живой отец. - Он усмехнулся. - Объясни всё, не скрывай. Пусть знают всю правду. Главное - Антон. Он уже взрослый, на офицера учится. Солдат. Всё должен понять.
- Расскажу как-нибудь. А что должен понимать Антон? Что у него теперь не двое, а целых шестеро братьев и сестёр? - сквозь слёзы проговорила она.
- Ну-ну... - Дмитрий Яковлевич пожал плечами и виновато рукой махнул. Как тут разобраться по-хорошему, по-людски?
Обратные проводы были нервными и скомканными. Волнуясь, он никак не мог отыскать свой билет и свой вагон. Она ничем не могла ему помочь, и только молча за ним ходила.
По возвращению в Сочи Дмитрий несколько суток не мог прийти в себя, и Татьяна Васильевна, видя и понимая его состояние, не донимала расспросами.
На третий день выговорился. Не сразу, а перебирая в памяти каждую минуту своей ташкентской встречи с женой из прошлой, из киевской жизни. Две жизни, две жены. Надо иметь и две души, одной не хватит. И два сердца. А здоровья-то и для одной жизни мало. Две души... Душам хорошо, они - бессмертны, но сердцу каково? Как теперь ему жить в двух жизнях одновременно? Как разорваться на две половины? Бомбёжка проклятая. Что наделала. Оказывается, это так страшно и так больно - быть дважды живым и ни разу не умершим.
- Ох-хо-хо, война проклятущая! - Только и сказала Татьяна Михайловна, выслушав.
С первой же получки он собрал посылочку в Ташкент, и стал делать это ежемесячно. Татьяна Михайловна, утирая слёзы, молча помогала мужу, и порой сама относила посылки на почту, если Дмитрий Яковлевич чувствовал недомогание. В таком случае Аделаида Марковна читала адрес, написанный женской рукой, и тоже глотала слёзы. Дети очень обрадовались, узнав, что их отец нашёлся, но уже спустя несколько дней стали недоумевать, почему же он не приезжает. И искренне опечалились и возмутились, когда узнали, почему. Но, к удивлению и радости мамы, они возмущались и тогда, когда она сказала им, что отец уже побывал в Ташкенте, и даже видел их в школе. И стали наперебой расспрашивать: приедет ли он вскоре ещё раз, а как же иначе - отец ведь! Особенно невероятной и удивительной им показалась весть о том, что у них, оказывается, где-то далеко на черноморском побережье объявились новые братья и сёстры! Это было и приятно, и необычно. "Интересно бы на них посмотреть. Какие они? Пусть и они приезжают!"
Иначе повёл себя Антон. Он был дома, находился в краткосрочном отпуске, когда пришла одна из отцовских посылок. Не разделяя радостных переживаний младших, он молчал и ничем не выдавал своего волнения. В следующий свой приезд он увидел на столике возле телефона бланк денежного перевода - "деньги от отца!" - и не выдержал, схватил его и вышел, хлопнув дверью. В почтовом отделении он переадресовал деньги обратно, гневно приписав, что им ничего от него не нужно. И даже матери ничего не сказал, а она бланка так и не видела.
Прочтя злые слова о том, что "мать плачет всякий раз, когда получает от него подачку", Дмитрий Яковлевич не удивился, но погрустнел.
А тут ещё и старые фронтовые раны сказались, и так до конца дней своих в этой второй своей жизни Дмитрий Яковлевич по-настоящему не приходил в себя, и умер спустя полгода со словами: "Ничего. Сын всё поймёт".
По телеграмме на похороны приехала Аделаида Марковна с детьми. Приехал и Антон! На нём были новенькие офицерские погоны, - он так же, как и его отец на фронте, стал связистом!
Похороны - не самое подходящее время и место для встречи с отцом, которого давным-давно не видел и плохо помнил, - но что поделаешь? Проводили отца. Горе всех сблизило, перезнакомило всех живых, и это ли не было логичным и естественным итогом? Женщины в очередной раз стали вдовами, а дети остались без отца. Делить нечего, ссориться нет причин, забот оставалось много и они были общими.
Обе семьи - и в Сочи, и в Ташкенте - не съзжаясь в одну, словно срослись на расстоянии, и с того момента стали наведываться друг к другу. То одни пьют зелёный чай и едят дыни с Алайского базара, то другие загорают на морском пляже. Чем не одна семья? Да и женщинам наедине было о чём потолковать. В чём они-то виноваты, чта так сложилась их судьба? В чём их муж виноват? У-у, война проклятущая...
Семьи росли, увеличивались - и обе бабушки сами чуть с ног не валились, помогая молодёжи встать на ноги. Куда войне против них? Что может сделать война с человеческими сердцами, вынужденными проживать по нескольку жизней в сроки, отведённые для одной-единственной? Сердца человеческие не может смести с лица земли никакая бомбёжка! А тем более, человеческие души... они ведь бессмертные...
Знакомым и незнакомым людям и в голову не могло прийти, видя улыбки этих женщин, что они не родственницы.
И дети сдружились, кое-кто даже писал кое-кому, а впоследствии майор Груздев Антон Дмитриевич помог самому младшему из многочисленного семейства поступить в военное училище. Юноша тоже хотел стать военным связистом.

*****

Подполковник умолк, окинулся в кресле и посмотрел на меня, словно спрашивая: "Что ещё вы хотели бы услышать?.."
Пожав плечами, я промолчал. Тогда он продолжил:
- А что касается вашего предложения по поводу северного берега южного моря, то я принимаю его! - И он от души рассмеялся. - На днях мы всей семьёй, а у меня жена и двое детей, едем в Сочи. Наши ребятишки уже бывали там и очень привязались к своей бабушке - Татьяне Михайловне - и с нетерпением ждут каждой новой встречи.
- Извините, а как же...
- Мама моя, Аделаида Марковна, умерла три года назад.
- Извините.
- ...И Татьяна Михайловна приезжала сюда, в Ташкент, чтобы разделить с нами наше горе, и нет у нас теперь более близкого человека.
Антон Дмитриевич решительным броском встал и, тряхнув далеко уже не пышной, с проседью шевелюрой, заторопился:
- Надо идти. Гостинцы готовить. Там, на море, у меня уже и внуки есть.
Я молча пожал ему руку на прощание и мы расстались. О чём я ещё мог у него спрашивать? 
До свидания, Антон. Привет всем.

 

 

Разделы сайта: 

Комментарии

Replied
Аватар пользователя Семизаров Владимир
Интересная публикация! Сразу всё не прочесть! Буду заходить.
Replied
Аватар пользователя Вьюгина Татьяна
Выразительные образы. Язык местами сложноватый, но относится к высокому поэтическому стилю прошлых, хороших для поэзии времен. Стихи заставляют размышлять и возвращаться сюда . У Вас серьезный поэтический дар.
Replied
Аватар пользователя Корытко Пётр
name="Владимир Семизаров" wrote:
Интересная публикация! Сразу всё не прочесть! Буду заходить.


Да сразу, одним массивом, и поместить не смог!
Пришлось кусками давать, для каждого нового куска открывая редактирование...
Replied
Аватар пользователя Корытко Пётр
name="Татьяна Вьюгина" wrote:
Выразительные образы. Язык местами сложноватый, но относится к высокому поэтическому стилю прошлых, хороших для поэзии времен. Стихи заставляют размышлять и возвращаться сюда . У Вас серьезный поэтический дар.


Спасибо на добром слове, Татьяна Николаевна!
Replied
Аватар пользователя Хребтюгов Анатолий
Пётр, привет! Кое-что я уже читал. Надеюсь, со временем, прочитаю всё!
Удачи тебе!
Крепко жму руку!
Толя.
:)
Replied
Аватар пользователя Тарханова Татьяна
Добрый вечер, Пётр! Начала читать Ваши произведения здесь. Спасибо за приглашение!
Replied
Аватар пользователя Серженко Елена
Здравствуйте,Петр! Посвятила вечер чтению Ваших
сочинений.Прозу я читала раньше,по-своему интересна и
хороша. Стихи читаются легко и просто.И вместе с тем
столько в них глубины,страсти,изящества. Каждое слово
на своем месте. Читаешь и вместе с Вами проживаешь
Ваши истории,Вашу жизнь. Замечательная работа.
Желаю Вам,Петр,дальнейших успехов в творчестве.
Replied
Аватар пользователя Корытко Пётр
name="Татьяна Тарханова" wrote:
Добрый вечер, Пётр! Начала читать Ваши произведения здесь. Спасибо за приглашение!


Рад общению!
Replied
Аватар пользователя Корытко Пётр
name="Елена Серженко" wrote:
Здравствуйте,Петр! Посвятила вечер чтению Ваших
сочинений.Прозу я читала раньше,по-своему интересна и
хороша. Стихи читаются легко и просто.И вместе с тем
столько в них глубины,страсти,изящества. Каждое слово
на своем месте. Читаешь и вместе с Вами проживаешь
Ваши истории,Вашу жизнь. Замечательная работа.
Желаю Вам,Петр,дальнейших успехов в творчестве.


Большое спасибо, Елена! - Мои взаимные пожелания!..
Replied
Аватар пользователя Толмачева Галина
Петр, я поразилась красоте твоих стихов, хотя честно говоря, ты читал кое-что в кругу нашего коллектива, я читала в Избе-читальне, но два вечера прямо с головой окунулась и в природу нашу и в грусть твою, а она (грусть людская) сродни всем. А про любовь-то как дивно-грустно-прекрасно! Прозу впервые читала, тоже очень талантливо!
Да, ты и сам знаешь. Просто, хочу сказать тебе огромное СПАСИБО!!! Чувствую, буду перечитывать ещё! Книгу издавай! Обнимаю.
Replied
Аватар пользователя Корнилова Людмила
Cпасибо за доставленное удовольствие!!!!!!!!!Супер! В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ВАШИХ - ЛЮБОВЬ И КАМЕНЬ,СТИХИ И ПРОЗА,ЛЁД И ПЛАМЕНЬ!С теплом,ВЕСНЫ,Л.К.
Replied
Аватар пользователя Флёр Лариса
Попробуйте издать Ваши стихи и прозу. Не думаю, что Вам откажут издательства. Далеко не многим удаётся так писать.
Replied
Аватар пользователя Бочина Тамара
Кое-что прочла. Понравились " Часы вокзальные"-
" Дней моих эшелоны бегут под часами недвижных
вокзалов......и снуют опоздавшие чувства по залам".
( Трогательно). Понравился стих " В ночном городе"
"...Нескончаемый шёпот осин словно эхо от выпитой
чарки ."Ваше одиночество и грусть- завораживают.
Прочла и другие стихи, каюсь не все, но вернусь и прочту.
Ваши стихи- основательные. В них и глубинные знания
жизни, вместе с простотой- изящное изложение мысли,
неподдельные истинно человеческие чувства так выра-
жены, что невольно начинаешь сопереживать.
Читая Ваши произведения, что скрывать, завидую
белой завистью, что Вам в писательском деле
удаётся многое. Благодарю Вас.- Тамара
Replied
Аватар пользователя Баша Виолетта
Вот и я пришла. Приветствую вас, Петр.
Вижу массу знакомых лиц.
Стихи у вас хорошие.

С добром,
Виола
Replied
Аватар пользователя Баша Виолетта
Вернулась, чтобы почитать, и буду дочитывать и перечитывать еще и еще.
Пока вот что скажу: очень русские стихи, выстраданные и глубокие. Умные, что редко нынче и важно очень.
Стихи - не однодневки, а жизнь.

Читаешь и видишь личность, человека.

Новые комментарии

Медиа

Последние публикации