Вход на сайт

Сейчас на сайте

Пользователей онлайн: 0.

Статистика



Анализ веб сайтов

Вы здесь

Петр Корытко. За околицей. Стихи на ветер

___________________________________________Петр Корытко

За околицей

Стихи на ветер

 

Стихотворный поцелуй

Поди, отрежь стиха краюху
от каравая слова "Русь"!
Любому зрению и слуху
я хлебосольным покажусь:

душа от слов неотделима,
как Русь от сущности стихов.
Поэзия неутолима:
стихотворение – любовь.

Что петь набатными стихами
на колокольне духа, что
шептать нежнейшими словами –
я, Русь, тебе всегда готов!

На троекратное – целуйся,
стихами сладкими греша! –
ответит учащённым пульсом
живая русская душа...

Поэт, стихами не пророчь…

Поэт, стихами не пророчь
эпохи новой приближенье,
когда душе твоей невмочь
постичь духовности движенье...

 

Поэт поэта не заменит

Поэт поэта не заменит

как слесарь слесаря. – Куда! –

Его работу не оценит
четырежды герой труда:

задаст ему головомойку
и выгонит с работы вон.
В науке он получит двойку,
и в спорте он не чемпион.

Поэт всегда незаменимый
и самый первый человек!
Конечно, если он – не мнимый,
а настоящий, и – навек,

не виршеписец-рифмотворец
и не заумный графоман...
О чём сказать хочу? – Откроюсь:
Он – Эверест, а я – Монблан…

 

Поэту-депутату

На предвыборную "творческую встречу" одного из кандидатов в депутаты

Я не люблю вдаваться в критику,
Но всё же выскажу. Так вот –
Поэзия пошла в политику,
А надо бы – наоборот.

У вас все лозунги – от сытости
И от досужего ума.
А надо бы другой открытости.
Пуста народная сума.

Сощурены глазёнки детские.
Трясутся руки стариков.
Забыты правила советские:
«Заботиться всегда готов!»

Вот потому и получается:
В стихах – предвыборная ложь.
И, погляжу, никто не кается
С трибун и депутатских лож.

И можно петь с утра до полночи,
О чем угодно можно петь, –
Но только о народной горечи
Нельзя развязно так скрипеть

С трибуны, отданной поэзии,
А не политике... "Уймись!
Дела имеются полезнее,
Чем это. Ими и займись".

...Послушать вас пришли не нытики.
Стихов хотелось. Умных од.
Но гимны пелись в честь политики,
А надо бы – наоборот...

О языке родном

Ошарашил слух
стоязычный гвалт
и огонь потух
в дорогих словах:

стоязычный гвалт ошарашил слух!

Гой-ты, Русь, еси!
У меня язык –
Господи спаси –
переходит в рык,

переходит в стон
и в глухой прононс.
Ты его не тронь,
иностранный звон.

Ошарашил слух стоязычный гвалт!

Если жив, забудь
этот шум и гвалт:
есть же русский путь
от родных Пенат.

Не чужим богам
говорю слова.
Я отцов и мам
поругать не дам.

Стоязычный шум оболванил ум!

Я слова мои
на всю Русь мою
силой всей души
как любовь пою!

Но смущает слух стоязычный рык...

Родное словечко

Мне слово любое большое
так хочется сделать маленьким,
и высказать нежно, с душою,
цветочком живым и аленьким.

Чтоб тыкалось ласковой мордочкой
в ладони и в нос, и в плечо,
и падало искоркой-звёздочкой,
в душе догорая свечой...

Из "Родины" б сделать мне – "родненький",
"румянец" – из алой зари.
"Покушай, голубчик, – голодненький? -
кусочек побольше бери..."

С какой бы я радостью высветил
темнейшие в жизни углы,
чтоб стали и "Веди" и "Мыслете"
в словечках родимых светлы!

Родное словечко – хорошее.
Родное – любимое. "Я" –
от самого сердца проросшее!
"Мы" – славной России семья.

На празднике духа

и праздники в моей стране
сегодня
как
на сердце раны
и крохи
брошенные мне
мне благом видятся
как странно
молитвы землю к небесам
приподнимают
и
с высот их
я вторю горним голосам
толп человечьих
многоротых
но крылья срезаны
птенцам
видны лишь храмы
в которых только праотцам
все дифирамбы
как это странно
как странно
странно

Слёзы русские

Я притих у иконного лика
в окруженьи горящих свечей.
Вся страна – от мала до велика –
источает сиянье лучей.

Безоглядно смотрю на икону.
Вижу капли таинственных слёз
и – под гул колокольного звона –
понимаю страданья берёз.

И берёзы иконами плачут!
И, в тоске от сочащихся ран,
не теряют надежды, в удачу
верят с болью, бинтуясь в туман...

Все распяты! – иконы и люди,
а не только Всевышнего Сын.
И берёзы гвоздей не забудут,
отражаясь в сияньи росы.

...Куполов окрестованных грозди
золотятся в реке у моста...
Кто же вытащит ржавые гвозди,
кто же снимет Россию с креста?

Сотворю я молитву пред нею,
не заплачу, но встану с колен –
и берёзу с иконой сумею
взять с собой на ковчег перемен.

О свободе

Я –
русский.
И поэтому – я нем,
когда рабы трезвонят о свободе
и силе политических систем,
неволю
насаждающих в народе.
Ну кто ещё свободой дорожит?
Кто,
как не раб,
свободным стать желает?
И кланяется золоту, дрожит
и страстным раболепием пылает...
О, Русь моя!
Знать, снова ты – страна
царей,
шутов,
рабов и бездорожья.
Сегодня ты торговцу отдана,
торгующим руинами безбожья.
Но –
русскому ль заботиться о том,
как
вырваться отчизне
на свободу?! –
Душа моя – свободна!
Животом
не русские
зовут свою породу.

О кухонной политике

Ты – режешь хлеб, я – лью в стаканы
портвейна редкостную муть,
а с приглушённого экрана
к нам в уши льётся "правды" суть. –

Доклад. Партсъезд. – Бровастый Брежнев
родной на кухне, словно сват,
хоть перспективы тускло брезжат
под напряжением в сто ватт...

И в нашем хриплом разговоре
нам по боку КПСС.
(Потом, в стотысячном повторе
втемяшат нам всех истин взвесь).

А здесь, в полёте невесомом
за новой чаркою вина
мой собутыльник коронован
тобою царствовать, страна!

И длится мирное застолье
под еле слышный говорок
секретарей самодовольных
о том, что: "Дайте только срок,

и мы упьёмся коммунизмом,
ребята, – прямо из горлА!.."
Ну, кто же знал тогда, что тризной
всё вдруг закончится? Дела...

Теперь другие речи слышим;
а стол – хоть шАром покати;
и от известий сносит крышу:
что будет дальше, впереди?

Страна, разбитая на части,
в капитализме, как в дерьме;
и от портвейна больше счастья,
чем от свободы; и в тюрьме

теперь намного человечней,
чем здесь, на кухне, за столом;
и с грустью помним о беспечной
советской жизни, – поделом! –

Не надо было восторгаться
демократическим ворьём,
а надо было смертно драться
за то, что пьём и что жуём...

Счастливый день

Выгибая к небу грудки,
запрокинув гребешки,
сладко зорьную побудку
горлопанят петушки;

солнце слушается пенья
и восходит над землёй,
поднимая испаренья
над лугами и стернёй.

Мы с тобой с утра пораньше
в сапогах и с туеском
отправляемся подальше
берендеевым леском...

Только вдруг – грохочет небо,
в доме стёклами гремит,
словно глупо и нелепо
кто-то бросил динамит.

Куры с шумом врассыпную.
Джек забился в конуру.
А дождинки, пыль смакуя,
поднимают кутерьму.

Вспышкой света озарится
потемневшее крыльцо
и – улыбчивые лица
вмиг зароются в сенцо:

это мы! – на сеновале
непогоду переждём...
И потом домой едва ли
даже к ужину придём.

Скоро осень

Ещё разок, ещё немного
игриво летняя жара
взовьётся вихрем над дорогой
и пылью ляжет у двора.

А день затеплится закатом
над потемневшею рекой.
И нерешительным раскатом
вдруг гром нарушит мой покой...

И молния из тёмной тучи
блеснёт окурком... И дождём
притушит этот грозный лучик
и георгины под окном.

И всё... И осень у порога.
И свежесть утренняя тут.
И мне осенняя дорога
откроет дальнюю версту,

чтоб я поёжился спросонок,
пошёл на поиски опят;
и поглядеть, как на сосёнок
берёзки грустные глядят,

листву теряя... Пахнет прелью
и отсыревшею хвоёй...
И журавлиной нонпарелью
сезон прощается со мной.

Стою раздумчиво... Мой прутик
собрал метёлку паутин.
О, лето, где ты, верный спутник,
– Ау! – но брызгами с куртин

мне отвечает эхом – осень:
– Ау! – как отзвук прошлых лет...
И мысленно я вижу проседь
зимы... в снегу свой первый след...

Как спохватившись, возвращаюсь
к своей приземистой избе
и молча с августом прощаюсь,
держа ромашку на губе...

Сибирь

Здесь поле тайн, сокрытое в веках.
Курганы под охраною грифонов,
Священный рокот колокольных звонов –
И властный ум, мозоли на руках.

Здесь подлый остаётся в дураках,
Не любят здесь ни жалоб и ни стонов.
И всё великолепие сезонов
Румянцем проступает на щеках;

Крутых широт простор и высота;
Свободная и смелая мечта,
Любви надёжной нежная безгрешность!

Здесь всё, что есть. Здесь есть, пожалуй, всё.
И это всё – сибирская безбрежность:
Сибирь есть ось, а мир есть колесо.

Сибирь майская

Эх, весна!
По-сибирски упрямая,
так и плещет в снега кипятком!
И с крылечка планеты,
румяная,
машет облаком, словно платком.
Горизонты,
по-зимнему серые,
наливаются голубизной
и подснежники, ласково смелые,
ловят свет на опушке лесной.
А светило,
по-летнему жаркое,
отогревшись на южных полях,
одарило берёзу подарками,
брызнув почками в тёплых ветвях...
Даже ветер, –
он свеж по-осеннему, –
прибежал по согретой земле
и принёс,
по обычаю древнему,
хлебосолье в сердечном тепле.
И Сибирь
в майской неге оттаяла –
и цветы засверкали в лугах!
И весна улыбаться заставила
солнце
с ямочками на щеках...

Сезон несвободы

Только плакать остаётся
в этой муторной возне.
Всё, что было прочным, рвётся
в оболваненной стране...

Всё, что было спелым, вяло
наклонилось над жнивьём.
Сердце гирею упало:
хило, братцы, мы живём...

Всё, что было злачным, сухо
на родных полях шуршит.
Закричал – но эхо глухо,
жулик сусликом бежит...

Догоню! – но всюду слякоть,
до Москвы сплошная грязь.
Остаётся только плакать,
раз такая непролазь...

А осенняя погода
добавляет в душу стынь.
Ох, Россия! – несвобода
гложет сердце, – не простынь!..

Уход

Прель оттаявшего леса
под ковром сухой листвы.
Смотрит не без интереса
в свет пучок живой травы.

Я шагаю по тропинке
в край несбывшихся надежд...
Солнце. Сыплются хвоинки
на сухой полянки плешь...

Без начала и без края –
как судьба моя – тайга.
Вот, в овраги забегая,
тропка тычется в снега:

здесь ни солнышка, ни ветра.
Здесь дремучести тупик.
В прошлом все заботы где-то...
Я к сосне щекой приник.

Отдышаться надо. К чаще
предпоследний поворот.
Равнодушный и молчащий,
тихо тает синий лёд.

Вот и займище... Избушка.
Сухари и спички. Соль.
Сердце бьётся, как кукушка,
прибавляя к жизни ноль...

И теперь мне две недели
от прогресса в стороне
в царстве щуки и Емели
знать не надо о стране,

где ТВ и олигархи
в паутине мировой
треплют Землю по-хозяйски,
в хватке алчно-деловой.

Отдышусь – и на рассвете
выйду с удочкой к реке.
В приближающемся лете
я найду в своей руке

не мобильник, не целковый,
а живого окунька!..
И счастливый, бестолковый,
прикурю от огонька.

Улыбка Гагарина

Сказал: – Поехали …со мной!.. –

и людям всей страны
возможность дал на шар земной
взглянуть со стороны.

А вслед за нами синий шар
увидели и там,
где наша русская душа
в космических мечтах

собравшихся вокруг Тельца
в базарной тесноте...
Улыбкой с русского лица
там солнце в пустоте.
12 апреля 2011

Ленин

Трагедия вещего духа
Не в том, что он сеет, а в том,
Что в почве на ниве так сухо,
Так гибельно в грунте сухом!

Идеи – проросшие зёрна
Из пламенной воли борца.
Но в жизни людской не просторно
Разумным деяньям творца.

Зерно настоящей свободы
Пока ещё нечем полить:
Ещё не готовы народы
Ростки новой жизни взрастить.
22 апреля 2003 г.

Благодарствую…

Спасибо, общечеловеки,
за изменения в стране!
Теперь я стал рабом навеки
всем тем, кто дал свободу мне?..

О мавзолее и мумии

Всё меньше образованных людей,
Всё больше генетического груза...
Кладут мою Россию в мавзолей,
Как мумию Советского Союза?

Мой гимн

Ранним утром снова в гимне

слышу вечности мотив.
О, Отчизна, помоги мне
силу духа обрести
в лихолетье, -
чтоб не знали
дни
святого распродаж,
и чтоб люди не сжимали
кулаки: -
О, Отче наш!..

Я жить хочу!..

И вновь я, милая отчизна,

В слезах... Кричу:
"Не надо мне капитализма,
Я жить хочу!"

 

Орлу РФ

 

Ты на запад и восток головы воротишь:
отчего-то мне в глаза посмотреть не хочешь...

 

Стихи на возвращение в Россию свободы


Ешь ананасы, рябчиков жуй, –
снова ты здесь, ненасытный буржуй!

Но особливо глотать не спеши,
а завещание сядь напиши,

чтоб ребятишки твои поумнели
и возвращаться в Россию не смели:

в ней ничего не останется есть,
если такие буржуи в ней есть...

Русь набатная

Услышат колокол в России
и землепашец, и солдат,
когда с молитвенною силой
к сердцам взывающий набат
бедой над Родиной нависнет...

Беда России: кто – кого?
А колокол от тех зависит,
кто тянет за язык его.

На рассвете

Потемнела древняя церковка
На цветами пахнущем холме,
Золотого купола подковка
Не блестит при звёздной полутьме…

Но – блеснувший луч зари приветной
Высветил живую благодать! –
Храм стоит под облаком рассветным,
Солнцу ясноглазому под стать!

Старая послушница, – с глазами
Слёзными, – величию вняла:
Светится, крестясь, пред образами,
Словно свет Мария ей дала…

Новая Голгофа

От ощущенья катастрофы
вновь не отделаться никак,
а склоны древние Голгофы
опять окутывает мрак –

и вновь туда идут отряды
послушных воинов... Беда
вновь затаилась где-то рядом,
жестокость всюду, как тогда...

Опять ведут навстречу жизни
того, кто вечно жив уже,
и все мучения отчизны
как на столбе в моей душе...

Я строил дом…


Я строил дом.
И тёс, и глина.
Мой прах земной –
мой дом родной.
Изба убогая для сына
и храм –
для Бога –
расписной.
Я для души творил
жилище
на человеческой земле:
в нём был очаг духовной пищи
со светлым гнёздышком
в тепле.
Вставало солнце на востоке,
светился терем –
до небес.
Но сжёг строение жестокий
«демократический» прогресс:
навстречу хлынула потопом
свобода
жечь,
крушить,
ломать...
Я строил дом,
а стал холопом
в стране родной,
где правил тать.

Мой дом

У родного пепелища
я потерянно стою.
Не горит моё жилище,
это я над ним горю.

Пеплом голову покрою,
только стану ли другим?
Благодати и покоя
недостаточно живым:

много лет прошло, и тыщи
промелькнули разных лиц,
только все на пепелище
оказались, пали ниц;

и молитву сотворяют,
и смиренно бьют челом.
Но прошения сгорают,
как сгорел родимый дом...

Даже искры прежней нету!
Нет огня, есть только дым.
Эх, дожить бы до рассвета:
может, стану я другим?

У гнезда

Улица, крайний плетень пред околицей,
дальше – луга и луга,
и небольшая кленовая рощица
и голубые стога,
дальше которых мы в детстве не бегали:
дальше – болото и лес...

В детстве мы родину маленькой сделали,
дома хватало чудес.
Разве не чудо – гнездо воробьиное?
Разве не чудо – паслён,
или – над крышей тельца голубиные? –
символ крылатых времён...

На Красной площади


Брусчатка Красной площади... В ногах
сиреневые тени мавзолея...
Дымки на москворецких берегах
плывут, в огне закатном багровея...

Василия Блаженного глава
в небесной белооблачной купели,
а скромная зелёная трава
канвой на политической панели...

Столикая столичная печаль.
Восторг и затаённая обида.
Кровавая, но звёздная медаль
в награду за терпение отлита...

И мыслей безудЕржный бурелом
в циклонах исцеляющей надежды;
и воли русской сумасшедший дом –
прибежище духовного невежды...

Но чем же мне по нраву серый плац?
История не кончилась. – Я верю,
что прошлое, находкою лучась,
грядущее не бросит, как потерю...

 

Москва! - Как много в этом звуке…

"Москва! Как много в этом звуке"
от обольстительных времён,
когда искусства и науки
приумножал державный трон.

Теперь – иное... Звуки битвы
за жизнь свою несёт земля,
и голос рыночной молитвы
ей вторит эхом из Кремля.

Искусства мрут, науки чахнут,
но звуки праздничных фанфар
гремят! – и деньги кровью пахнут,
и Русь сама уже – товар...

В рабочем посёлке Линёво

В рабочем посёлке Линёво
всё меньше дымящихся труб.
Давненько не видят обновы
ни библиотека, ни клуб...

Скрипят под ногами сугробы.
И год не новее, чем год...
Ни новых домов и ни робы...
Вздыхает рабочий народ,

торопко на смену шагая
привычными тропками в цех:
сегодня страна дорогая
не видит житейских прорех...

Всё меньше весёлого смеха
и садиков детских вокруг.
В Сибири какая утеха? -
Тепло от заботливых рук

в семье... и надёжного друга,
да доброго слова чуток...
А библиотеки и клуба
заброшен почти уголок.

Чечня

Я вставляю память в тишину,
как патрон последний в пистолет,
и шагаю хмуро на войну –
не для славы и не для побед.

Господи! – от грохота стрельбы
шторм в солёном море женских слёз.
Дети у обманутой судьбы
просят дать ответ им на вопрос:

"Для чего война нужна в стране,
если миром мазана страна;
разве сыновей своих в Чечне
сделает свободными война?"

Я сжимаю память-пистолет
и... пытаюсь выстрелить в войну,
но в душе моей гранатой след
вырвало доверие в страну...
март 1998 г.

Прости, страна, моё безумье…

Что в душе моей творится,
Я никак не разберусь:
Украина – заграница?
Белоруссия – не Русь?

Что случилось в нашей жизни?
Понимать я перестал.
Латвия – моя отчизна!
Родина – Узбекистан!

Но откуда же границы,
полицейские и псы?
Ведь знакомые все лица!
Вместе матери, отцы

обустроили, сплотили
и взлелеяли страну,
от Европы защитили,
с кровью выиграв войну.

...

– Здравствуй, мама! В Казахстане
как твоё житьё-бытьё?
Я в Молдавии. Устану
скоро пробовать питьё

из живого винограда,
и в Армению рвану!
Там коньячная отрада
склонит голову ко сну...

– Здравствуй, сын! Чем дышит Вильнюс?
У Чюрлёниса бывал?
Я, сынок, решил, что двинусь
за грузинский перевал!

У Чапчидзе скоро праздник,
равно как и у меня.
Он, известный всем проказник,
шесть десятков разменял...

– Здравствуй, дочка! Как там Таллинн?
Что, не смыт ещё волной?
Там – не как в Туркменистане, –
климат северный, морской...

– Здравствуй, кум, и здравствуй, тёща!
Здравствуй, милая страна!
Что с тобою? – Люди ропщут:
всюду крах, – но не война...

Не война? – А что ж такое?
Как нам это называть,
если в душах нет покоя?
(Здесь концовка в рифму – "мать").

Мой дом рассыпан по России

Мой дом рассыпан по России.
И, словно в карточной игре,
я лишь тогда имею силу,
когда мой козырь – при дворе:

когда мой туз о том печётся,
чтоб жил неплохо мой народ.
Тогда – любая карта бьётся
и мне любой не страшен ход!

Когда ж шестёрки при погонах,
тогда разруха – караул! –
И в настроеньях забубённых
моя деревня, мой аул.

Когда краплёную колоду
берёт кремлёвский шулер,о –он
сдаёт наивному народу
свою игру, – тот обречён!

И как же выиграть при этом?
Не лучше ль вовсе не играть,
а потянуться за кастетом
и на виду его держать?

Но... вступит в силу буква правил,
неправедных  законов дух:
валет козырный всех заставит
друг дружку грабить в прах и в пух...

Игра – порочная система.
Гулаг и рынок – заодно.
И рушатся родные стены,
и люди прыгают в окно.

Король и туз, валет и дама
в такой игре – временщики.
Для всех других страна – казарма.
И я сжимаю кулаки

и призываю: не играйте
ни с порохом и ни с огнём.
Сидите дома и рожайте:
семьёй сплочённой заживём...

Тогда подросшие сыночки
дома, как карты, соберут
в одно единое! – А дочки
устроят нужный в нём уют.

Холодно


Травинок зальдившихся нежность
упрятана в пухлый сугроб...
Суровая русская снежность –
как белым повапленный гроб...

Берёзовых нитей хрустальных
гирляндовый плач по весне –
из окон палат госпитальных
печально привиделся мне.

А лекарь? – В морозище жёсткий
боится и высунуть нос
навстречу рассыпанным блёсткам
на снежную простынь с берёз...

Страна замерзает от стужи
под вьюжный скулёж декабря.
Теперь и не лекарь ей нужен,
а бодрость ни свет ни заря,

чтоб снег душегрейкой-лопатой
с дорог и тропинок сгрести.
Вставайте пораньше, ребята,
в грядущее надо идти...

Метель позёмкой набежала


Метель позёмкою бежала
застывшим зеркалом пруда...
И в нём Россию отражала
бедой застывшая вода.

Кто не склонился над водою? –
Не смотрится в беду, как в лёд,
позёмки белою фатою
лицо прикрыв, к зиме идёт,

скользит, не падая... Упрямо
невеста нового Христа –
Святая Русь – шагает прямо
с тяжёлой ношею креста...

Дед

Дед по-пьяне кричал на прохожих.
– Уймись! –
раздражённо ему говорили.
Но он всех,
на него непохожих,
материл –
и его материли.
– Ах, как плохо бедняге!. –
Сказала печальная женщина в чёрном.
Дед затих
в истеричной отваге
и заплакал
в тоске непритворной.
В снег закапали слёзы.
И криков осколки
забулькали в горле.
С кашлем всхлипывал он на морозе:
– Да чего уж там, ладно,
всё в норме...
– Погорюй, и отпустит!.. –
Она старику, улыбаясь, сказала,
И глаза его, полные грусти,
как от чёрных узлов развязала –
и рассыпался свет,
словно ангел был
дед.

Зарывают Россию в погосты

Зарывают Россию в погосты.
А берёзы шумят на ветру
и звучат упокойные тосты
поздно вечером и поутру...

Чья там очередь? – Наша? – Могилы
нескончаемо множат ряды.
Тихо тают духовные силы
под журчанье весенней воды...

Зарывают с молитвой, достойно.
И дождей не хватает для слёз,
и гуляет привычно и вольно
ветер меж сиротливых берёз...

В самой страшной разрухе
столетья
превратились в крестов череду.
Мы веками шагали в бессмертье,
но накликали рынка беду,

и теперь – зарываем Россию.
Торжествуя, галдит вороньё.
Одолеем ли горе – в бессилье –
и базарное иго своё?

Ведь мы стольких врагов сокрушили!
Неужели сдадимся Тельцу?
Воскресим ли себя для России, –
как славянскому роду к лицу?..

На забытом погосте

Холмики могильные скучают,
пыльные, на дальнем берегу.
Брошены тропинки и дичают.
Долго ль я идти по ним смогу?

Что я здесь увижу, в разнотравье?
Скоро ли искомое найду?
В солнечно сверкающей оправе
памятники в каменном бреду...

Ликами над каждою могилой
фото побледневшие блестят.
Облачные дали над осиной.
Листья еле слышно шелестят.

Вот он!.. той войной он был убитым...
Грудою на холмике цветы.
Высохли на воздухе открытом
символы смертельной красоты...

Буквы почернели... Разбираю
текст полуистлевший по слогам
и – от солнца жаркого сгораю,
вчитываясь... К мраморным словам

жалкого подобия бессмертья
пальцами касаюсь... От него
минуло всего-то полстолетья,
а – уже не видно ничего...

Кладбище заброшено. Могилы
тоже могут вдруг осиротеть.
Ветер с грустью шепчет: – Надо, милый,
ревностно за вечностью глядеть,

чтоб она не вышла в одночасье,
чтобы не скончалась невзначай...
Счастье было кратким, а несчастье
смертным стало, хоть не помирай.

Старый портрет

В тёмной рамке старинное фото.
Ничего уникального нет,
но меня растревожило что-то:
удивителен старый портрет.

Это дед или прадед? Наверно,
старика называли пра-пра...
Он спокоен, глядит не надменно
в тишине, ежедневно с утра.

Пожелтевшая фотобумага
сохранила осанку его:
гордо держится! Честь и отвага!
Даже если вокруг никого.

Он с достоинством в комнате этой
на забывших потомков глядит
и не ждёт никакого ответа, –
на пра-правнуков он не сердит.

Он такой, как История наша.
Всё, что было, подобно ему:
с каждым веком темнее и дальше,
и – тревожнее мне... почему?!

О ниве нашей

Нет мысли глубже непонятной,
нет чувства ложного сильней,
когда на ниве неохватной
чертополох растёт идей.

Когда над степью чернозёмной
жаровней пышет суховей,
оратай скажет умудрённый:
– Эпоха требует дождей,

иначе – смерть для урожая
и рай земной для сорняков!
Нельзя любить, воображая.
Нет истины для дураков.

Ты в спорах истину погубишь,
читая даже горы книг,
и сыт идеями не будешь,
пока мозолей нет от них...

Стихи ни о чём

Эта светлая лунная ночь до утра,
эти грустно горящие звёзды...
Мне тепло и спокойно сидеть у костра,
что огнём и надеждами создан.

Где-то лает собака. Гудок набежал,
простучали по рельсам колёса.
Промелькнул метеора короткий кинжал.
Или Бог загасил папиросу?..

Извлекает наивные мысли печаль
из давно ускользнувших мгновений.
И картошка напомнила жар – горяча! –
обжигающих прикосновений...

Дым в глаза... он не выест из памяти свет
от мерцающих звёзд и событий,
в дальних далях случившихся в омуте лет.
Не вернуть, как вы их не зовите.

Скоро утро... Бледнеет над полем луна.
И костёр замирает от страха...
Новый день начинается! – скоро страна
вновь оденет рассвета рубаху.

О вчерашнем дне

 

Мне даже и выдумать страшно,
и даже почувствовать – страх:
а что, если день мой вчерашний
вернётся на белых костях,

греметь ими станет сегодня
и в завтрашний день заползёт?
От прошлых несчастий голодный,
он душу мою изгрызёт! –

Пустыми глазищами глянет
и высветит всю пустоту,
одетую в радужный глянец, –
как в долларах с евро мечту...

Зажмурясь, прикрою руками
зеркальные блики лица,
но... – неугасимое пламя
от гневного взгляда Творца

мне высветит с новою силой
всю правду ушедшего дня:
грядущее новой России
вчера потеряло меня!

 

Эй, вы, осторожней с реформами!

Ломали б ещё – не ломается.
Крушили б ещё, да не бьётся.
Страдая, отчаянно мается,
но терпит страна, не сдаётся.

Эй, вы, осторожней с реформами!
Вам только бы всё изломать.
А мне – Октябрями повторными
придётся страну поднимать.

От Спартака до наших дней…

От Спартака до наших дней
народные волненья
не прекращаются...
Мощней
они становятся, сильней,
их дух становится вольней,
а подавления – больней
очередного подавленья...
А власть? –
Невежество и зло.
И –  собственность, и – деньги, деньги.
Куда б их к людям ни несло,
повсюду их встречают Стеньки
и Пугачёвы – Спартака
наследники, соратники и дети...
Но кто возьмётся им помочь? –


...И вновь народная рука
покажет силу кулака,
когда уже совсем невмочь
ей станет жить на белом свете.

Моя деревня

Печально глядятся берёзы
в зеркальную заморозь луж...
Во мне захолонули грёзы,
отчаяла синяя глушь:

не в саван ли белый пригорок
с утра облачился? – и спит,
погостом прикрывшись, и горек
деревни дымящийся вид...

Дымки поднимаются косо
за ветром в туманный восток
сиреневым знаком вопроса.
Распахнут калитки роток...

Как занавес, тьма на закате
напомнила пьесы финал:
свеча, из осины полати –
и мрак от закрытых зеркал...

Деревеньку мою не трожь!

Лошадиное ржание в рожь
убегает волнистой дрожью.
Деревеньку мою не трожь,
городское асфальтодорожье!

От машины бежит ковыль,
исчезая за синей далью.
Высыхает роса. И пыль
оседает в полях печалью.

И приходят со всех сторон
в петушиное царство быта
громогласные стаи ворон,
над погостом кружащие сыто.

Любовь от сохи

– Хочешь, я придумаю тебя?
Будешь ты, придуманная, рядом,
розовый платочек теребя,
подпирать штакетник пышным задом.

– Хочешь, я придумаю любовь?
Напишу сонетов и романсов –
и устроим, милая, с тобой
в нашей деревеньке вечер танцев.

...Хочешь, чтоб стал фермером? – Земля
ждёт моих мозолистых ладоней?
А любовь? Поэзию – мы, мля,
на Тверскую плётками прогоним?..

Огород – круглый год

Москва – столица не России,
а новых русских.
Огород
для тех, кто право захватили
растить капусту круглый год.

В судный день

 

О, дай ещё одно свиданье
мой Боже, с юностью моей!
Ещё одно моё желанье
в капризной веренице дней...

Но нет, не молодости надо,
не свежих сил, не красоты –
само желание награда,
когда даёшь его мне Ты.

Ведь я ещё одним желаньем,
последним, может быть, живу;
спешу, с прерывистым дыханьем
и с болью в голосе зову:

"О, дай!" – ведь мне увидеть надо
ошибки юности моей! –
Не стало в этой жизни лада
в разбитой колеснице дней...

 

Старые искушения в новой пустыне


Пришла эпоха новая,
спина моя в дугу.
Но душенька бедовая
о горе ни гу-гу! –

И снова искушения
мне душу бередят,
и снова воскрешения
желания хотят.

– О, плоть моя спешащая,
уймись-ка, поостынь!
...Да где ж!.. Душа дрожащая
пошла искать пустЫнь,

пустыню искусителя,
обитель князя тьмы;
пошла искать Спасителя
от нищенской сумы.

Пустыня олигархами,
что грифами, полна;
законами-бумагами
зело защищена

держава искусителя!
Просителю здесь мор!
Голгофа для Спасителя
здесь выше всяких гор.

Душа моя стеснительно
витала сорок дней,
но... ей-то извинительно:
спастись, поди, сумей! –

И душенька печальная
домой пошла ни с чем...
Видать, сума – фатальная.
Да ну её совсем!..

В сердце пусто…

 

В сердце пусто... Пустота
растеклась по жилам.
Тени ломкие креста
тянутся к могилам
всех желаний и забот...
В стороне от храма
тупиковый поворот.
Помоги мне, мама!..
И обратно позови
за порог и к печке,
чтоб хоть искоркой любви
осветила свечка
на отеческом столе
душу с тёплым хлебом...
Стало пусто на земле
под забытым небом.

 

Суд совести

 

Когда предстану пред Судом,
то приговором
мне станет Русь, - мой отчий дом, -
где стал я вором
и татем стал: я допустил
развал Отчизны...
Скажу ли: – Господи, прости –
под звуки тризны?..

 

Олигарх

 

Он, может быть, в игольное ушко
протиснуться сумел бы за верблюдом,
но – Храм ему зачем? – ведь нелегко
сравняться в нём ему с обычным людом...

 

Эх, дороги!..

 

С какой бы ни поехал стороны,
мелькают всюду линии, как в спектре.
Дороги – как история страны:
кресты, кресты на каждом километре...

 

Скажи мне, друг…

Прокурорам столичной области посвящается


Скажи мне, друг, о дружбе нашей:
– Во всём ли вместе ты и я?
– Испей, – сказал мне друг, – из чаши
от всех несчастий бытия,

и ты поймёшь, что счастье было,
когда несчастьям вопреки
с тобой мы жили и любили,
хоть беды были не легки;

когда мы верили и знали,
что правда есть и совесть есть;
когда глаза в мечтах пылали,
а в сердце пламенела честь!

Теперь же, в эру чёрной смуты
и поклонения Тельцу
дают за дружбу грошик гнутый,
а взяткой – рубль подлецу...
17 февраля 2011

О конце света в Подмосковье

Отклик на "ледяной дождь" в декабре 2010 - январе 2011

Из алмазного, чистого льда
состоят небеса на морозе.
И колючей струной провода
колыбельную плачут берёзе.

Бесконечно немое кино
из космической студии века
и зиме надоело давно,
и берёзе оно не потеха...

И безжизненной тенью легла
стынь вечерняя... с гулким раскатом
в снег упала берёза... и мгла
со свечой над потухшим закатом...

 

Рождение болота

 

Река лежит в кольчуге ряби –
уснул былинный богатырь? –
непобедимого Осляби
души не тронул, знать, аир.

Пологий склон и плоскодонка,
и деревянные мостки –
и утки крякают так звонко
на берегах моей реки.

Целует солнце эти глади
текущей вечности воды,
а ивы просят бога ради,
склоняясь в слёзности беды.

И не проснётся, не поможет
на дне уснувший богатырь:
его, как видно, душу гложет
неисцеляющий аир...

Не ветер ли несёт угрюмо
по зарастающей реке
волной колеблемую думу
о чьей-то вражеской руке?

...Кольчуги мелкие колечки
плясали, ветер ивы гнул...

Ужель наш богатырь навечно,
судьбе доверившись беспечно,
в болоте илистом уснул?

Юная леди

Как серна гибкая, пуглива,
и грациозна, как газель.
Изгибы линий так красивы!
И голосок - сама свирель...

Взгляд опустив, заговорила -
и это был не божий дар:
по форме – весело и мило,
по содержанию – кошмар.

 

Памятник


Этот – сник, а этот – сбрендил,
этот – разочаровал.
Этот, первый, – стал последним,
этот – время обогнал.

Только я стою на месте,
в неподвижной тишине.
Не доходят к думам вести
ни от сердца, ни извне.

Изваянье без дыханья.
Идол с каменным лицом.
Это – финиш для сознанья,
предусмотренный Творцом?..

 

Воинственная ложь

 

Нельзя у лжи служить солдатом:
в ней каждый воин – генерал
и царь, прикинувшийся сватом...
В бою за ложь не умирал
никто из смертных, нет – напротив,
в любой войне живуча ложь.
А с правдой встретишься в пехоте,
когда под пули ты шагнёшь.

Русское поле

Для меня эти ширь и раздолье,
словно первая в жизни любовь!
Для меня путь-дороженьки в поле
колосящихся щедро хлебов.

Это я выхожу на рассвете
за околицу: – Здравствуй, земля! –
Это я постоянно в ответе
за свои дорогие поля...

Это поле моими руками
обеспечено золотом впрок,
и моими оно кирзачами
вдоль исхожено и поперёк.

Но сердечное это богатство
у меня отобрали теперь...
Горемычное русское братство
снова выставлено за дверь.

В заброшенной деревне


Россия – часть Земли.
Земля – частица мира.
Но чей там след в пыли
к погосту, чья могила?..

И голос чей звенит
над улицей крапивной? –
Уносится в зенит
в печали неизбывной...

И рухнувший овин,
плетень упавший древний,
и сгнивший сруб, и тын, –
вы чьи? – мои, наверно.

Знать, я оставил сам
на пыльном перекрёстке
как весточку векам
зарубку на берёзке:

"Здесь были я и ты..."
Ты где ж теперь, подруга?
Здесь пыльные следы
заносит снегом вьюга.

История бежит!

И Владимиру Маяковскому, и Сергею Есенину посвящается

История бежит! – Локомотивом
впряглась в неё родимая страна.
Стихи мои наполнены мотивом
движения, – мне сила их видна!

И пусть пока на тихом полустанке
звучит концерт лягушек из болот.
Сойду я на платформу спозаранку,
чтоб взять её, глубинку, в оборот;

чтоб завтра над проснувшейся деревней
улыбчивое солнышко взошло
и стала Русь родная современней,
чем древнее крестьянское село:

раскинутся проспекты и аллеи
лучами от центральных площадей!
И петь я стану, горла не жалея,
для всех! – цивилизованных людей.

Да здравстует свободная стихия
российской старины и новизны!
...Что ж бьёт копытом новая Россия
по рельсам ожидаемой весны?..

Страданья русские

Не верю жизненным удачам.
Они – предтечи ничему.
Гораздо больше счастья в плаче,
в желанье снять с плеча суму;

в страданиях, в сердечных болях,
в переживаниях души.
Чем больше песенных застолий,
тем дальше Русь моя в глуши...

И чем больнее жизни пытка,
чем глубже море горьких слёз,
и чем печальнее улыбка –
тем жизненней страна берёз...

Фронтовик

 

Бренчат медали на груди
и ордена блестят лучами.
– Присядь, отец, не проходи,
поговори о жизни с нами:

сегодня будто новый фронт,
– ишь, олигархи обложили! –
слышь, звон монет со всех сторон,
вишь, люд простой со свету сжили...

Не улыбнулся фронтовик.
Задумался... О дне Победы?
Он в бой идти давно отвык,
ужель придётся? – душат беды...

 

Злая кара

 

Раньше были алкаши
русскою бедою,
а теперь и торгаши
стали карой злою.

 

Горбун


Из В.Гёте

Пришёл он к людям в трудный час:
они уже терялись,
не зная, как им быть сейчас:
беда с бедой срастались...

Пришёл горбун, сказал: "Летим!
Вперёд, за лучшей долей!"

Народ замялся: "Не хотим
играть утиной роли. –
Охотник выстрелит, и – в гроб!.."

Горбун расправил крылья –
"Смотрите, он расправил горб!" –
И полетел над былью...

 

Дорога любви

 

Давит крест. Плечо поникло.
Каменистая тропа.
Не поможет и молитва,
если бесится толпа,

если с нею даже дети
жизнерадостно орут
и желают скорой смерти,
и камнями тело рвут...

Но – молитва! – Тихий голос:
в сердце с небом разговор.
И к виску прилипший волос.
Рядом тень: злодей и вор.

Всей землёй встаёт Голгофа.
Остаются позади
ветхой жизни катастрофа
и страдания в груди.

Впереди – освобожденье
от беснующихся орд,
воскресенье,
и – спасенье
тех,
кто стал теперь – народ...

 

Сезон дождей

Сегодня снова день дождя...
С утра захлюпала погода,
и с чувством ржавого гвоздя
я с ужасом гляжу на воду.

Не знаю, как перетерплю.
И теленовости –
ручьями
ко мне текут! –
мол, я просплю,
карманы
не набив рублями!..

В стране потоп.
Сезон дождей.
Растёт желание ковчега.
И,
словно ржавчина с гвоздей,
стекает чувство оберега.

Уходит Прекрасная Дама

 

И пьяницы с глазами кроликов

«in vino veritas» кричат

Александр Блок


Уходит Прекрасная Дама.
Уходит, не видя дорог,
и вслед ей не смотрит упрямо
притихший от ужаса Бог.

Уходит с обидой... Богиня,
великая женщина. – Ей,
как некогда нежной рябине,
опора нужна посильней,

чем дуб современной эпохи:
в цепях золотых бизнесмен...
Забыты и охи, и вздохи –
одно сквернословье взамен.

Любимая женщина стала
партнёршей, подружкой теперь.
"Всё кончено!.." – Дама сказала
и с грустью захлопнула дверь.

Кому я скажу теперь: "мама,
сестрица, – скажу, и – жена"?
Уходит Прекрасная Дама,
как в тучи заходит луна...

Мне страшно. Я бросился к Богу:
– Скажи, без любви как мне жить? -
Молчит... Выхожу на дорогу,
а Он на ней мёртвый лежит...

 

Любовь и дружество

 

Несчастный Дельвиг! – Огорчился,
Не выдержал, в могилу слёг.
Но как поэзией лучился
Запоминающийся слог!

И верный Кюхля – Кюхельбеккер –
В Тобольске голову сложил.
Но не духовному калеке –
Он Музе преданно служил.

Погиб блистательный Рылеев
В кронверке Павла и Петра.
Гражданских дум его, алея,
Сияет вечная заря...

Светил великий Баратынский
Свечой надежды в новый мир,
Ведь он не в келье монастырской
Уединение влачил.

И Пушкин пал в дуэли века –
Скала упала пред волной...
Он с благородством Человека
Восстал пред подлою толпой.

Высоким гением блистали
Друзья в далёкой мгле времён
И – телом, а не духом пали
Под гордым трепетом знамён.

Лишь Пётр Вяземский... Сатиры
Его был сломлен славный дух...
Укрыли царские квартиры
Его от дружеских порук...

Но ведь и он не исключенье!
Он дважды в этой жизни жил,
И в первой был само свеченье,
А во второй... да он ли был?

Их думы золотом вписались
В скрижали будущих идей.
Любовь и дружество достались
По праву лучшим из людей.

Свобода, равенство и братство
В двадцатом веке проросли,
Но... снова бури святотатства
Любовь и дружество смели...

...Восстань, пророк! И виждь, и внемли...

Уже и ближнему не верю…

Уже и ближнему не верю.
Разрушен дружбы идеал.
Я ощутил его потерю
не потому ль, что обладал
тем самым дружбы идеалом,
какой имели и друзья?
Но... огорчён ли я финалом?
Нет, так о том сказать нельзя. –
Я потрясён потерей жизни,
Какой без верной дружбы нет,
и теми бедами отчизны,
что шквалом к нам пришли в ответ
на дружбы нашей идеалы,
заставив пить из горьких чаш...
Что смерть теперь для жизни? – мало.
В цене ль союз разбитый наш?
Теперь уже мне волк товарищ.
И друг не брат, а господин.
И я брожу среди пожарищ
отчизны милой... Я один.

Товарищи гиперборейцы!

Не по Александру Блоку


Товарищи гиперборейцы!
Товарищи скифы! Вперёд!
В пылающем духе согрейся,
Душевно уставший народ.

Сомнений сорвём покрывало,
Сломаем тоски колыбель.
Мы с вами страдали немало,
Но это ли верная цель? –

Семейные наши заботы
Одна съединяет мечта:
Во имя детишек – работа,
Во имя молитвы – уста.

Товарищи гиберборейцы!
Нам, скифам, достанет ума
Направить Россию по рельсам
Духовных идей – в закрома

Свободного мира и братства
И счастья для всякой семьи.
Нет в жизни иного богатства,
Надёжнее веры, любви.

За наше народное дело
Поднимемся, милая Русь! –
Мы с вами воюем умело,
Вперёд, за победу, не трусь!

Товарищи гиперборейцы
И скифы! – былинный народ. –
В истории знаменем взвейся
Славянской духовности род.

Россия-мать

"Мучительно-бесформенное чувство -
безмерное и смутное: Россия..."
М.Волошин

"Со дна души вздувалось, нагрубало
Мучительное чувство океана..." –
И на бинтах кроваво проступало
Предчувствие тумана и обмана.

От свежей раны шёл горячий пар.
А из глубин горячего рассола
Шли пузыри идейного раскола
И скрип визжащий
магаданских нар.

Россия-мать! Соедини сынов!
Прибой в душе не от морских просторов.
Побольше верных дел,
поменьше глупых слов.
Мы тонем в океане разговоров...

Вновь куда-то я…

Ощущение рельсовых стыков
на дорогах в глухие края
чередой нескончаемой
вскриков
возникает на сердце.
А я
всё стараюсь не чувствовать пульса
от железа
российских дорог.
Всё равно с повседневного курса
не свернуть мне:
диспетчер –
мой бог...
Рюкзаки –
на гвоздях.
Проржавели
гвозди в стенке,
в кармашках ножи.
Но –
куда же я,
в самом-то деле,
вновь отправился?
Ветер,
скажи!
...Перестук
многотонных вагонов
по натянутым
нитям судьбы
заглушает симфонию стонов
в чутком пульсе...
Мелькают столбы.

 

Полевые цветы

Как светлые искры во взоре,
Как радости новых минут
На сине-зелёном просторе
Цветы полевые растут.

Под Солнцем они и под Богом
Цветут для меня на лугах.
Они в одеянии строгом,
В росе, словно поле в слезах…

Я к ним припаду – и расплачусь,
Но чем расплачусь за грехи? –
В ромашковом поле не спрячусь,
Уйдя от печали в стихи…

Увижу цветущих мгновений
Любви неоглядную даль
И годы больших потрясений –
Духовную нашу печаль…

Забуду ли – русское поле,
Привольно цветущий простор –
И вечное русское горе,
И вечную русскую боль?

Забуду ли я незабудку:
Улыбку на милых губах,
Когда я прислушаюсь чутко
К гуденью ветров в проводах?

Нет! – я никогда не забуду
Земной идеал красоты:
Великое русское чудо –
Мои полевые цветы.

После политического погрома

Небывалое стало возможным.
Ненавистное стало родным.
Развесёлое стало тревожным
и горчайшим – отечества дым...

Недалёкое стало великим,
а мельчайшее стало большим.
Всем известное стало безликим,
а дающее жизнь – неживым...

Что случилось? – такая эпоха? –
Апокалипсис душ и сердец?
Размышляю – становится плохо:
только верить позволил Творец...

Заборы русские

Вся страна моя в заборах!
Там бетон, а там горбыль.
Души граждан на запорах,
на замках – и ржа, и пыль.

Цепью лязгает собака,
подозрительность в глазах –
и прохожий мёртв от страха,
слабость чувствуя в ногах.

– Не пугайся! – На свободе
и добро теперь, и зло,
и милиция... И, вроде,
нам с тобою повезло:

так сохранней – за забором
всех и каждого добро!
Только, быть сегодня вором
очень даже не хитро:

если вся страна в заборах,
то за каждым виден вор!
Воровству и при запорах
и свобода и простор...

Мой карандаш

 

Мне говорят: "Нужны ль стихи,
когда разрушена Россия,
когда дела её плохи,
в сердцах – базарная стихия?.."

Но мой упрямый карандаш
украдкой пишет о далёком...
Он в мире купли и продаж
с тоской мечтает о высоком,

как парус в море голубом
о новых землях неоткрытых...
Он в тесной гавани с трудом
снуёт среди шаланд разбитых;

он часто падает из рук:
ломают бури стройность строчки! –
но в самой страшной из разрух
он не дошёл ещё до точки...

Разделы сайта: 

Комментарии

Replied
Аватар пользователя user182
Хорошие Вы пишете стихи, Пётр. Глубокие, осмысленные.
Replied
Аватар пользователя Алешина Людмила
Какие великие стихи! Преклоняю голову перед Вашим талантом, Пётр! Спасибо!
Replied
Аватар пользователя user267
Теплом и светом наполнены Ваши стихи, без "красивостей" и "заумности". Не люблю определение "простые стихи", но простая ясность Ваших строк покоряет любовью к русскому Слову. Настоящие стихи.
Спасибо за удовольствие прочтения, Пётр!
Replied
Аватар пользователя Серженко Елена
Замечательные у Вас стихи,Петр !
Replied
Аватар пользователя Соснина Зоя
Нельзя объять необъятное.
Виртуальные книги стихов пока очень неудобны, трудно усвояемы, не комментируемы.
Лучше печатать малыми дозировками.
Потому что возвращаться к остановкам трудно без службы вызова поиска.
О прочитанных стихах:
Мудро, грамотно. удач
Replied
Аватар пользователя Мочалов Юрий
Вдохновился. Дальнейших удачных творений!

Новые комментарии

Медиа

Последние публикации