АВТОР
Наталья АЛЕЩЕНКО
Воспоминания старого бабника
- Здорово, Васильевна!
- Привет, Егорыч! Что-то смотрю, совсем в тебе нет жизненного оптимизма.
- Да, где ж ему быть? Ведь один на всём белом свете.
- Так уж и один, а вчерась кто от твоего дома огородами отходил?
- Клянусь, Васильевна, не знаю!
- Да всё ты Сергей Егорыч знаешь, только всё ноешь, всё стонешь. Поди опять Клавка была: мыла да стирала на тебя кобеля старого.
- Что старого, то старого, а какой прок от старого кобеля? Никакого!
- Знаешь, какой толк? Клавка ночами стонет. Раз спросила её: почему стонет? Так она мне прямиком на тебя и указала, говорит: старый пёс помял, все бока болят, как вспомню, так голодной волчицей вою.
- Вот бесова баба, ведь обещала свой язык, не просто за зубами держать, а прямо в зубах.
- Нашёл, кто б тебе язык в зубах держал, да ей слова не скажи, она его так перевернёт, себя не узнаешь.
- Вот ты Васильевна, женщина степенная, хоть бы разок зашла в моё одинокое логово, глядишь, вместе сего ни будь бы, сообразили. У меня первач ещё с прошлого года стоит, пылиться.
- Пускай пылиться, чай не Новый год на дворе, чтоб праздновать.
- Вот не умеешь ты Васильевна своей душе праздники устраивать, а ведь подумать: сколько нам осталось: Страшно становится, если хочешь я Клавке скажу, чтоб она больше не шастала ко мне по огороду.
- Да мне-то что, тебе же Клавка, что Зинка, что Нинка – всё одно, ты с молоду таким был.
- Доброй души человек я был, ещё заметь смолоду, баб много, я один почитай, вот и приходилось всех вас выручать.
- Ты всех-то под одну гребёнку не равняй, а праздники своей душе устраивать мне как-то поздновато уже, я своё отгуляла.
- Ну, ну, что так пригорюнилась? Вспоминаю твоего Михаил, бравый мужик был и ведь любил только тебя одну заразу. Сколько я его не звал налево сбегать, не бегал, всегда говорил: я свою ненаглядную Васильевну люблю!
- И на том спасибо, что признался, что моего Михаила с пути истинного сбивал.
- Да был бы толк, а то так, одни разговоры. Ты вот Васильевна думаешь, почему я один бобылём живу? Не встретил такой, как ты, да вы с Мишкой были, схожи, он никуда и ты такая же была, одним словом – однолюбы. Я даже стал сомневаться, сто на свете и правда, живут такие динозавры, верные, как псы.
- Но, Но ты моего Михаила не трогай, не погань его честное имя, мы с ним 55 лет прожили душа в душу.
- Да я ж Васильевна только вам и завидовал, вот никому не завидовал, а вам всю жизнь завидовал. Как это думаю, можно так жить? Удивлялся!
- Ну да, сам всю жизнь прокобелился и думаешь все такие?
- Глядя на твоего Мишку, твёрдо знаю, есть на Руси мужики, в прямом смысле этого слова.
- Вот и доживай свой век с этой мыслью, сам-то, поди запутался в своих воспоминаниях, ночь крепко спишь?
- Не поверишь Васильевна, плохо! Все бабы, ой, то есть все мысли в змеиный клубок спутаны, ночами покоя нет от них. Одна баба, тьфу ты, мысль к себе тянет, другая к себе, иногда кажется, разорвут к чёртовой матери. Боюсь даже глаза закрывать, лежу зеньки в потолок, моргаю.
- А ты себе ресницы прищепками прищепни и уснёшь крепким сном, без мыслей-то, без всяких.
- Ты, что это Васильевна? Как это уснёшь и без мыслей? Хочешь сказать, что я помру, так рано ещё мне, не отбегал я ещё свой срок по земле-то русской.
- Нашёлся мне тоже русский: отец - татарин, мать - украинка, какой же ты русский?
Помню, мама моя мне рассказывала, как твой отец к нам в село приехал, как взял в плен твою мать, прям как татаро-монгольское иго было здесь.
- Васильевна, а ведь кровь-то течёт во мне игривая, вот потому всю жизнь и проиграл: то в карты, то в нарды, то в шашки, только под старость остался в пешках, шах и мат один доносится из моего одинокого дома.
- Осознал наконец-то, давно нужно было жениться, а то проскакал горным козлом по селу: ни семьи, ни детей.
- Ты брось Васильевна, детей полсела бегают, в какую сторону ни гляну, да что в сторону, да в каждом доме моя татарская кровь течёт ручьём, а ты говоришь…….
- Всё равно, они-то не знают, что ты их отец и отцами они других называют, а ты, как был один одинёшенек, так и остался.
- Что верно, то верно Васильевна. Совсем я стал плох, некому воды дать попить в доме, а с другой стороны, на кой ляд мне такое веселье в доме, захлебнуться, что ли этой водой? Шум да крик от них, как бы одиноко не было, лучше я на них со стороны буду глядеть, мне так спокойнее.
- Хоть бы кому ни будь одному помогал, Клавка зря, что ли к тебе огородами шастает, надеется, что позовёшь век доживать и дитю отец родной будет. Избу хоть свою ребёнку оставишь, больше то с тебя и взять нечего.
- А что, Васильевна, надо хорошенечко обкумекать твоё предложение, может и правда ещё не поздно, хоть в старости узнать, что такое настоящая семья?
- Вот и призадумайся, всё в доме живая душа будет, а то сидишь целыми днями мух, да комаров гоняешь. Хоть поговорить с кем будет, словом, взглядом перекинуться, а уж Клавдия сама Саньке скажет, что ты его отец.
- Васильевна, ты вот всё говоришь правильно, а во мне, как будто кто-то сидит и давит на корню все мои хорошие мысли и начинания.
- Это не кто-то, это твой эгоизм не даёт тебе покоя. Сыч ты и есть сыч недоделанный.
- Как это Васильевна я недоделанный? Батя мой на совесть постарался, никто на меня не жаловался.
- С тобой Егорыч о чём не заговори, ты весь разговор в одно и тоже русло гонишь, только одна мысль у тебя по жизни – твоё достоинство.
- А как же, это и есть самое главное в жизни.
- Ты умом немного раскинь, сколько ты ещё протянешь? Только уже без твоего достоинства, потому как ему уже столько в жизни досталось, что оно уже и не
достаётся и даже в руки не даётся.
- Ну, ты Васильевна загнула, как Есенин в стихах заговорила, а что красиво получилось, так бы и слушал тебя Васильевна и день, и ночь.
- Я ночной няней к тебе не нанималась, чтоб ещё и ночью тобой разговаривать, мне этого разговора хватил лет на пять.
-А ты попробуй, наймись или ты Васильевна хочешь сказать, что ты сейчас по-тихому отчалишь от моего, разбитого о рифы судна и исчезнешь в тумане на целых пять лет?
- Да глаза б мои уже на тебя не глядели, сидишь, как замученный кролик, глаза красные, зубы жёлтые, тобой пора уже детей пугать, а ты всё себе цену набиваешь.
- Я же Васильевна мужик!
- Ага, мужик, остался один бздык.
- До чего же ты красиво говоришь, а главное складно и почему ты мне не досталась, вот бы с тобой пожил всласть.
- Ну да, всласть через день, да каждый день в чужой постели, тебе сласть, а мне горькая мука, нет уж спасибо Богу, что ты не моя судьба!
- Это ты так говоришь потому, как не узнала меня.
- Да и знать не надо, бабы и так брехали, на что ты способен.
- Вот стервы, вечно у них языки ниже колен, кому не нравилось я больше и не ходил.
- Видать Клавдии одной и нравилось, раз до сих пор тебя паскудника не бросает.
Жалко мне тебя Сергей Егорыч, жизнь в пустую измотал, сидишь в голых стенах. Конечно, захочется каждый день на завалинке сидеть, не дома же в голых стенах.
- Я человек вольный, скарбом не обзавожусь, чтоб легче по жизни шагать, чтоб ничего не обременяло, так и жить легче, а ты этого Васильевна не понимаешь.
- Да где уж мне понять, своим бабским умом. Не мужик ты Егорыч, а босяк и голодранец. Пока не поздно иди к Клавдии, да сходитесь и живите, а то года через два, три и она от тебя отвернётся.
- Убедила Васильевна, пошёл собираться и правда, сколько можно бобылём куковать? Дело к старости, пора бы и определиться.
08.11.2013 года.
Новые комментарии