Вход на сайт

Сейчас на сайте

Пользователей онлайн: 0.

Статистика



Анализ веб сайтов

Вы здесь

Из книги "АЗБУКА ВИНЫ"






О ДУРИАНЕ

В Малайзии, в Куала-Лумпуре, Миша Давиденко, опытный китаист, объездивший всю юго-восточную Азию, предложил мне и драматургу Сене Злотникову впервые попробовать плод дуриана. Запах у дуриана дерьмовый, предупредил Миша, щуря хитрые узкие умные глаза, скажем так, трудноватый запах. Но если забыть про запах, победить его, сделать первый укус, о-о-о! – вас за уши никто не оттащит от дуриана. Даже на Северном полюсе будете мечтать о дуриане!

Сильная речь. Мы решились.

Мы купили круглый, как брюква, плод дуриана.

Мы выбрали зеленую и милую лужайку в самом центре Куала-Лумпура.

Как настоящие белые люди мы возлегли на траве, и Сеня Злотников достал из кармана изящный позолоченный ножичек, с которым объехал чуть не полсвета. Вас теперь от дуриана за уши не оттащишь, сказал Миша, любовно оглядывая голый и страшный плод. Жаль, он, Миша Давиденко, старый китаист, столько за свою жизнь этих дурианов съел, что ему полезнее выпить баночку пива. Он только на минутку отойдет во-о-он туда, выпьет баночку пива и вернется, чтобы, значит, оттаскивать нас за уши от полюбившегося нам дуриана.

И Миша отошел. Выпить пива.

Было безумно жарко – за сорок. Мы с Сеней переглянулись. Прикрикни на нас в тот момент кто-нибудь, даже не полицейский, не было бы нужды оттаскивать нас за уши от дуриана, мы бы сами от него побежали. Мы даже вспомнили официальное предупреждение, помещенное на видном месте у входа в отель: «Плоды дуриана не вносить!» Одно утешение: указанное предупреждение в запретном списке отеля шло только вторым, – после наркотиков. Правда, за внос наркотиков правительство Малайзии обещало смертную казнь.

«А что обещают за дуриан?»

Сеня мрачно пожал плечами. Судя по тому, что дуриан идет сразу после наркотиков... Ну, может, три пожизненных... Хотя климат тут не тот... Вряд ли в таком климате удастся отсидеть хоть одно пожизненное…

«Режь, – решился я. – Кусанем пару раз, и пусть нас оттаскивают за уши».

Сеня сделал легкий разрез, почти незаметную легкую царапинку, нечто почти ненаблюдаемое, как марсианский канал, и на нас явственно пахнуло трупом. Во влажной тропической жаре страшный запах многократно усиливался. Обливаясь потом, оглядываясь, не спешат ли малайские полицейские оттаскивать нас за уши, мы торопливо зарыли плод (труп) дуриана в землю. Кстати, вместе с заслуженным позолоченным ножичком, о чем Сеня в те минуты нисколько не жалел. По крайней мере, когда в отеле, несколько отдышавшись, я предложил ему еще раз смотаться на знакомую лужайку, Сеня покачал головой: «Лучше пожизненное».




ЛЕПРА

Переделкино, Дом творчества писателей.

В библиотеке выступает Август Муран – поэт.

Длинные черные волосы, нервно кусает ногти, смотрит на мир невыразимо скромным взглядом. «Пишу по-якутски и по-французски. Меня знают в Якутии и во Франции. Многие годы живу почти в полной изоляции от мира. Целью творчества для меня является само творчество. Все великие творят ради абсолюта, ради вечности. Моя миссия: открыть людям глаза на главный двигатель мирового искусства – лепру. Об этом многие не догадываются. Я думаю, что искусство человеческое порождено лепрой. Пройдя через лепрозорий, я понимаю, что проказа – это состояние мирового духа. Все так называемые здоровые люди – больны».

«Прочтите свои стихи, пожалуйста».

«Да, сейчас прочту. По-французски».

«Понятнее будет, наверное, по-русски».

«Я не пишу стихов на варварском языке».

«Тогда, прочтите по-якутски».

Поэт величественно перестает нас замечать.

P.S.

Вот странно, это напомнило мне роман Георгия Шилина «Прокаженные».

В книжке библиографа А. В. Блюма «Запрещенные книги русских писателей и литературоведов. 1917-1991; Индекс советской цензуры с комментариями» (2003) о романе рассказано следующее. «Навестив заболевшего проказой товарища, Георгий Шилин был потрясен судьбой заболевших. Жизнь лепрозория и стала темой его романа, выдержавшего три издания в 1930-1931 гг. В колонию прокаженных, заброшенную на край света, приезжает новый доктор, явно психически ненормальный. Он зациклен на утопической идее – создать “Республику Прокаженных”, собирает больных, произнося пространные речи. По его мнению, на земле нет иных классов, кроме двух: здоровых и прокаженных. В связи с такой расстановкой сил, доктор предлагает совершить революцию против здоровых, выбросить их из государства прокаженных, больные вполне управятся и без них! В этом исключительном государстве, развивает доктор свою идею, будет возведена своя культура, создано свое общество, выше которого нет, и не будет никакого другого, существовавшего или существующего где-либо в мире. Там не будет вообще никакой классовой борьбы! Долой здоровых! Прокаженные всех стран, соединяйтесь!» Поистине, под Луной ничто не ново.





ОЖИДАНИЕ

В Хабаровске (1967 год) в кафе «Алые паруса» недобравший вес пьяный и веселый поэт Валера Шульжик за бутылку «Столичной» продал случайному человеку только что написанное им стихотворение. Мы по-настоящему это стихотворение так и не услышали. Вдруг полыхнуло, обожгло и исчезло. Записав слова на мятой салфетке, Валера передал салфетку покупателю, сидевшему за соседним столиком. Ни улыбки, ни внешности, только голос остался в памяти: «Ты учти, в первой трети двадцать первого века это стихотворение войдет во все мировые школьные хрестоматии». – «А под чьим именем? – рассмеялся Валера. – Хотя какая разница. Не доживу».

Не дожил, к сожалению. Идет уже двадцать первый век.

И журналов все меньше, и хрестоматии издаются все реже.

Где, где пропитое нами стихотворение?





РУХАДЗЕ

Году в восемьдесят втором или восемьдесят третьем в Пицунде, в Доме творчества, в прекрасный летний вечер поднялся ко мне в номер писатель Автандил Рухадзе. «Геннадий, – неторопливо сказал он, – зачем один сидишь в номере? Хватит работать. Давай спустимся вниз в пацху, выпьем молодого вина, скушаем копченого мяса, попробуем свежий сыр».

Почему бы и нет? Работа никуда не денется.

Мы спустились в пацху и в дружеских разговорах дотемна просидели у теплого очага. Сквозь настежь раскрытые двери на нас смотрели звезды, шумело близкое море. Мы пили молодое вино, кушали копченое мясо, пробовали свежий сыр. Но даже самые долгие праздники кончаются. Неторопливо приблизился к столику хозяин – медлительный пожилой абхазец в ослепительно белой рубашке. Спросив, понравилось ли нам у него, и, получив подразумевавшийся ответ, он все так же медлительно – а куда торопиться? – извлек из кармана рубашки крошечные деревянные счеты, почти игрушечные, и толстым умелым пальцем тщательно подсчитал сумму, в которую нам обошелся чудесный вечерний праздник. При этом хозяин смотрел на звезды, прислушивался к шуму моря, радовался тому, что мы получили удовольствие в его заведении, но когда он, наконец, назвал итог своих подсчетов, я обалдел. Я и до этого слышал в Абхазии не всегда разумные цифры, но эта...

А вот Автандил нисколько не удивился и так же неторопливо, так же доброжелательно, как хозяин пацхи, прикинул свой вариант.

«Послушай, дорогой, – неторопливо и дружелюбно сказал он хозяину пацхи. – Получается, что мы выпили по семь литров молодого вина, скушали по три килограмма копченого мяса и попробовали целых три круга свежего сыра?»

Хозяин пацхи нисколько этому не удивился. Он неторопливо и радушно, как и полагается вести себя в таком хорошем, в таком недорогом, в таком гостеприимном заведений, как у него, снова вынул из кармана рубашки свои крошечные деревянные счеты и снова впал в чудесный транс долгих и благожелательных вычислений. При этом он туманно смотрел на нас, на перемигивающиеся звезды, прислушивался к вечному морю. Наверное, он знал что-то свое особенное об окружающем нас мире. Семь литров молодого вина... ну да… три килограмма копченого мяса... три круга свежего сыра... Что ж, подвел он итог... Так и получается.

Новые комментарии

Медиа

Последние публикации